Андрей Константинов - Тульский – Токарев

– Ну, если марксизм – тогда, конечно…

Токарев-старший без улыбки посмотрел на сына и с тоской сказал:

– А может, просто устал я, вот и лезет в голову херня какая-то? Так хочется заняться чем-нибудь здоровым – какой-нибудь серией разбоев квартирных… Я уж и не помню, когда врывался в хату с налетчиками. А по идее – должен первым туда заходить… Тьфу ты, что за жизнь – то отписываемся от честных мещан, то – сами обвиняемые…

Дома отец с сыном молча попили чаю с булкой и легли спать. Когда Артем уже погасил свет, он не удержался и спросил:

– Отец, а как ты собираешься… Ну, есть идеи какие-то, как этого Фантома ловить?

Токарев-старший молчал так долго, что Артем решил, будто отец уже заснул, – но все же ответил тихо:

– Не знаю.

Артем аж привстал на локте – отец редко не знал, что надо делать, если требовалось найти кого-то или что-то.

– Количество не накопилось еще?

– Выходит, что не накопилось… Посоветоваться надо кое с кем, подумать… Ну и – как это тебе ни смешно – ждать, пока необходимое количество накопится… Спи давай…

…Утром неприятности в Василеостровском розыске продолжались. Следователь прокуратуры, которому было поручено дело Колчина и Гороховского, взял да и выписал обыски на местах работы каждого из подозреваемых. Смысла в этом особого не просматривалось, но так уж было заведено – формальность, тем более что накануне-то времени не хватило, то есть все могли уже все подчистить и перепрятать, но… Один следак на вопрос: «Что вы, собственно говоря, ищете?» – ответил сакраментально: «Я, голубчик, ничего не ищу, я произвожу обыск». То есть смысл в том, что обыск – не обязательно для того, чтобы что-то найти, просто любой обыск всех сотрудников отделения милиции заставляет задуматься о том, кто этот обыск санкционирует. Это отрезвляет и имеет положительные воспитательные последствия. Заодно с обыском приехали и проверяющие из инспекции по личному составу – эти начали копать секретную документацию – так тоже положено.

Оба мероприятия дали неожиданные результаты. При так называемом обыске на рабочем столе Гороховского был обнаружен позолоченный зажим для бумаг фирмы «Норг». А так совпало, что потерпевший проректор успел в незатейливой беседе со следователем упомянуть о его пропаже. Сказал он это «к слову», а следователь запомнил… В общем, когда это дошло до Токарева, он даже не стал пытаться в прокуратуру звонить. Он-то понимал, что Толя зажим прихватил в квартире, а потом просто забыл о нем… В общем, появились основания усомниться уже не только в чистоплотности, но и…

А дальше – больше. Через два часа грянула еще одна «информация»: в книге регистрации агентурных сообщений проверка обнаружила двухмесячной давности агентурную записку № 561 от источника Пень. И хрен-то бы с ней, с запиской, да вот источник в ней указывал на неустановленную группу некоего Гани, которая якобы собиралась совершить нападение на богатую квартиру по адресу 5-я линия, дом 64, квартира 8. Нюансик заключался в том, что в этой квартире как раз и проживал потерпевший проректор… А второй нюансище был еще хуже: агент со спорным псевдонимом Пень состоял на лицевом счету оперуполномоченного Колчина.

Токарев не стал сомневаться во «вновь открывшихся обстоятельствах». Он ежедневно сталкивался в своем теремке с чудовищным бардаком, головокружительной липой и смешными совпадениями. О «влетевших» операх Василий Павлович думать хуже не стал, понимая, что пошла непруха – результат большой загруженности, совпадений и разгильдяйства…

Конечно, с агентурным сообщением надо было разбираться – не липовое ли оно, откуда взялся точный адрес и т. д. Однако с Колчиным Токарев переговорить нормально уже не успел – опера активно расспрашивали уже другие люди. Зато Василий Павлович срочно связался через Тульского с Варшавой, встретился с ним на старом месте и коротко и довольно сухо обрисовал новости с упором, однако, не на оперские неприятности, а на возможную причастность к ним Невидимки-Шахматиста. Вор выслушал все внимательно и уважительно, однако Токарева за все время беседы не покидало ощущение, что Варшава давит в себе недоверчивость к его словам – точно так же, как и он, Токарев, давил в себе это чувство во время их предыдущей встречи. Впрочем, справки о Гане и о его группе вор не без внутреннего колебания все-таки пообещал навести…

Не успел Токарев вернуться в свой кабинет, как ему позвонили из Управления Комитета государственной безопасности по Ленинграду и Ленинградской области – ежу было понятно, что проректор по работе с иностранцами обязательно проинформирует о своих неприятностях это уважаемое и, в общем, не чужое ему учреждение.

Состоялся следующий разговор «слепого с глухим».

– Василий Павлович?

– Павлович.

– Управление госбезопасности вас беспокоит.

– Есть такое дело.

– Что есть, простите?

– Что беспокоит.

– А! Моя фамилия Шептунов, третья служба.

– Готов ответить.

– За что?

– И за что, и за кого… Вас как величать?

– Артем Сергеевич.

– О, у меня сына тоже Артемом зовут… Внимательно, Артем Сергеевич!

– Я, как вы понимаете, по поводу двух ваших сотрудников.

– Чего уж тут не понять…

– Посему хотелось бы услышать ваше отношение, только не то, которое вы изложили в рапорте на имя начальника РУВД, а действительное…

– Не телефонный немного разговор.

– Не телефонный, но вас вызывать – вроде несолидно, а нам приезжать… хотя мы можем.

– Был бы рад поговорить с вами «глаза в глаза». Я понимаю, сколько глупостей натворили мои сотрудники, и наказать их надо, но… Знаете, как раньше говорили, – «умысла у них не было».

– Мы имеем несколько другую информацию, уважаемый Василий Павлович. Ладно, к концу рабочего дня мы подъедем.

Токарев только вздохнул, понимая, что эти если пообещали – то точно приедут. Очень не понравилось Василию Павловичу употребленное Шептуновым в конце разговора слово «уважаемый», поэтому он и не стал просить никого из своих прикупить печенья и лимон к чаю, – понимал, что даже зефир в шоколаде уже ни на что не повлияет.

К 18.30 появились двое сотрудников УКГБ – точные, подтянутые, вежливые – в общем, сразу видно, что не из ментовки. Токарев почему-то вспомнил, как когда-то в молодости проводил какой-то обыск и им по каким-то неведомым соображениям был представлен сотрудник райотдела КГБ под легендой оперуполномоченного уголовного розыска. Так вот, после обыска пожилая хозяйка квартиры потеребила Токарева за лацкан пиджака и утвердительно сказала, округляя глаза:

– А этот, в белоснежной рубашке, – он из КГБ.

– С чего вы взяли? – удивился Василий Павлович, тогда еще просто Вася.

– А он единственный безукоризненно вежливый, – с убийственной женской логикой ответила хозяйка.

– А мы что – грубили вам?

– Вы не грубили, вы – грубые…

Токарев знал, что когда чекисты о чем-то рассуждают, то бывает практически невозможно придраться к какому-то конкретному предложению или фразе. Все умно. В их речи сверкают такие университетские слова, как «ортодоксальный» или «схоластика». Ты соглашаешься, умиротворяешься, а потом чувствуешь, что тебя объегорили, но не можешь понять, в чем… Впрочем, нынешний разговор обещал быть иным по накалу и динамике.

Гости представились: тот, что помоложе, оказался Шептуновым, а второй, постарше, представился Сергеем Петровичем – без указания фамилии и должности. Удостоверений комитетчики не предъявили, держались уверенно, но без хамства, и этим раздражали еще больше.

– Проходите, – повел рукой Токарев, вставая из-за стола. – Чай-водку не предлагаю… Слушаю вас.

– Извините, Василий Павлович, – чуть улыбнулся Шептунов. – Это мы вас слушаем.

Начальник розыска хмуро кивнул:

– В общем, история следующая. Уж не знаю, какие у вас данные…

– Уверяю вас – исчерпывающие.

Кажется, говорить настроился только Артем Сергеевич, а второй собирался лишь слушать и наблюдать. Василий Павлович как мог задавил в себе раздражение и продолжил:

– Никогда не сомневался… Так вот: состав преступления, говоря строго по закону, в действиях моих сотрудников, конечно, есть, но ведь надо же рассматривать все в комплексе. Что они хотели, чем руководствовались, какие выводы в конце концов сделали… Честно хотите?

– Потому и пришли.

Токарев уже все понял, но все равно отчеканил:

– Считаю необходимым и обязательным – любой ценой возместить ущерб потерпевшему… Считаю также возможным прекращение через некоторое время уголовного дела…

– Когда страсти улягутся? – Шептунов почти не скрывал иронию, но Василий Павлович сделал вид, что не почувствовал ее: