была жить под одной крышей со свекровью. Скажете, легко ей жилось? Ваша мать ее ненавидела, только не понимаю, за что? В вашем доме мама была служанкой, вашей сиделкой, но никак не женой любимого сына. Или нелюбимого? Так? – я уставилась на тетушку в ожидании ответа.
– Мама была сложным человеком, Марьяша, рядом с ней счастливых людей не было, – с грустью ответила Манана.
– Сложным?! А я бы по-другому назвала эту женщину – убийца!
– Что ты говоришь, женщина! Тетя Тамара была строгой, да. Но справедливой… Какая убийца?!
– Была? Значит, ее нет на этом свете, – констатировала я.
– Мама умерла три месяца назад, – тихо произнесла Манана.
– Не ждите от меня соболезнований.
– Марьяша, ну, не нужно так. Человек умер…
– Ладно, мамочка. Ты ей простила убийство твоего не родившегося ребенка, не мне судить. Вы, господин Амоев, не знали, что ваш друг дважды преступно оставлял свою жену именно в то время, когда она была беременна? Рецидивист мой биологический отец. И трус. И вы хотите, чтобы я испытывала к нему какие-то чувства? Представьте, не испытываю. Никаких. Отец у меня – Семен Стешин. Человек порядочный, любящий и добрый. Если бы не он…
– О… да! – с насмешкой уставился на отчима Амоев. – Просто образец добродетели. Вор и обманщик.
– Ты что несешь, Бедар?! – вскочил со своего места Семочка.
Я же с тревогой посмотрела на маму – она резко побледнела и схватилась за сердце.
– Стоп! Затихли все быстро! – скомандовала я. – Мамочка, тебе плохо? Папа, лекарство! Может, скорую? – Я пыталась понять, как сильно накрыл маму приступ.
– Не нужно, Марьяша. Хватит и лекарства. Спасибо, Сема, – поблагодарила она вернувшегося с аптечкой в руках отчима.
– Давай отведу в спальню, – предложила я.
– Ну уж нет. Я хочу до конца выслушать этого человека, – мама кивнула на Амоева. – В конце концов, зачем-то он настоял на встрече со мной и тобой. Или вы, Бедар, просто решили устроить нам свидание с Мананой?
– Не только. Я собирался к вам сразу после похорон Никодима. После ее письма, – он кивнул на Манану. – Но она решила приехать сама.
– Что же на сами похороны не собрались, господин Амоев? Почему не захотели попрощаться со старым знакомым? – насмешливо спросила я.
– Не перебивай меня, женщина! Плохо ты дочь воспитала, Александра. Петр остался бы недоволен.
– Оставьте свои замашки властителя судеб, господин Амоев, вы не в своем доме, – огрызнулась я.
– Ладно, – вновь с угрозой произнес он. – Я учту твое гостеприимство, Марья.
Не знаю, как долго продолжалась бы наша перепалка, но вмешался Семочка:
– Не хочешь объяснить мне, почему назвал меня вором, Бедар? За такие обвинения можно и в морду схлопотать!
– А ты сам не расскажешь? О золоте, которое вы с Никодимом украли у Александры?
– Я?! Украл?! Ты в своем уме?! А ну, говори, в чем дело!
– Только не ври, что не знал, откуда у твоего отца нашлись деньги, чтобы завести такое хозяйство! И дом отстроил, и поля арендовал. Вы у меня работали за копейки, откуда деньги?
– Отец всю жизнь золото мыл, ты не знал? Да, когда мы уехали из Иркутска, он знал точно, куда едет. А не так, чтобы просто на юг, куда угодно. Я думаю, кто-то из артели дал ему твой адрес. И ты знаешь, кто это!
– А тебе он имя не назвал, хочешь сказать?
– Да на кой оно мне было нужно? Отец приказал – едем, мы поехали. Это было в восьмидесятом, мне только двадцать исполнилось. В Иркутске нас ничего не держало, работы толковой у меня не было, отец золото уже не мыл. Уехали в теплые края. Наверное, золото у него с собой было.
– Было! Но чужое! – со злостью перебил Амоев.
– Да чье, черт возьми?!
– Петра Черкасова.
Тишина вдруг наступила такая, что с улицы стал слышен тихий разговор двух мужчин. Один из голосов принадлежал Реутову, второй был мне незнаком.
Я подошла к окну, закрыла его и повернулась к сидящим за столом.
– Не возражаете, включу кондиционер? Жарко становится, – буднично спросила я, надеясь хоть немного разрядить накаленную обстановку.
Я еще не успела сесть на место, как услышала все такой же злой голос Амоева.
– Никодим должен был передать золото через меня Александре. А он – вор, себе оставил. И письмо, что Петр написал, мне не отдал. Не знал, скажешь?
Семочка пожал плечами.
– Точно не знал, вижу теперь. Ну, прости. Думал, ты как Никодим!
– Письмо какое-то… Откуда мой отец мог знать первого мужа Александры?! Сашенька, я не понимаю, прости меня, – повернулся отчим к маме. На него было жалко смотреть.
– Да что ты, Сема, какое прощение? Ты за отца не в ответе! – мама успокаивающе погладила мужа по руке. – Что теперь говорить? Судьба сама все решила – живу я в доме, построенном на деньги Петра, так ведь получается? – улыбнулась она.
– Подождите… а откуда вам стало известно, что Никодим должен был передать маме золото от отца? Если письмо вы не получили?
– Я понял все до конца только вчера, когда мы поговорили с Мананой. Получилась такая история… Ты, Александра, когда вернулась из Рустави к родителям?
– В семьдесят девятом. Сразу как потеряла ребенка. От Петра уже долго не было никаких вестей.
– Это правда. Он не писал ни мне, ни маме, – вставила Манана.
– Понятно почему! Не покладая рук работал в артели! Хотел любимой женщине денег заработать. Там и познакомился с Никодимом. Когда узнал, что тот собирается перебраться на юг, попросил передать золото мне, чтобы я отдал его Александре. Так, Манана?
– Не совсем, Бедар.
– Рассказывай тогда сама, как правильно! – приказал Амоев.
– В посылке был крупный слиток с отверстием, много слитков поменьше и отдельно, в мешочке, золотой песок. А также письмо Бедару с просьбой продать золото, а деньги отдать тебе, Саша. И еще Бедар должен был передать тебе личное письмо от мужа.
– Откуда вам известны такие подробности, Манана? Отец и вам написал?
– Да, письмо я от него получила, но только… месяц назад. Я нашла его, разбирая мамины бумаги. Штемпель иркутский, год – восемьдесят шестой. Мама получила его, но мне не отдала.
Это такое горькое письмо, полное обиды на людей и разочарования. Петр прощался, а я стала подозревать самое худое – что он тогда решил свести счеты с жизнью. Что я теперь могу? Только оплакивать его судьбу. Я могу зачитать текст…
Все молчали, вслух согласие выразила только я.
– Марьяша, подай мне сумочку, пожалуйста, – попросила Манана.
Я умирала от любопытства,
