— А где она теперь?
— Вышла замуж. Поэтому я и приехала сюда. Я не была раньше свободна, надо было заботиться о Джуди. Она вышла замуж в восемнадцать лет. Он очень приятный человек, старше нее — честный, добрый, состоятельный, все в нем есть, что я могла бы пожелать. Я хотела, чтобы она подождала, чтобы имела время убедиться, но она ждать не стала. Нельзя бороться с такими людьми, как она и Дермот. Им обязательно надо на своем настоять. И потом: как можно решать за другого? Можно ведь покалечить жизнь, думая, что помогаешь. Вмешиваться нельзя…
Она уехала в Восточную Африку. Время от времени шлет коротенькие счастливые письма. Такие же, как бывало писал Дермот, — одни факты и ничего больше, но все равно понять можно, что все в порядке.
— И тогда, — спросил я, — вы приехали сюда. Зачем?
Она ответила не спеша:
— Не знаю, смогу ли объяснить так, чтобы вы поняли… Мне запали в душу слова, сказанные как-то одним человеком. Он немного знал от меня о том, что произошло. Он был человек отзывчивый. Он спросил: «Как вы собираетесь жить дальше? Вы же еще так молоды». Я ответила, что есть Джуди, что я путешествую, что осматриваю города и памятники.
Он сказал: «Одним этим вам не прожить. Вам надо завести любовника или любовников. Решите сами, что вам больше подойдет.
Слова его меня напугали, так как я знала, что он прав…
Люди заурядные, ни над чем особенно не задумывающиеся, говорили мне: «Дорогая, вы опять выйдете замуж — за какого-нибудь хорошего человека, с которым забудете о всех своих невзгодах».
Замуж? Даже мысль об этом вселяла в меня ужас. Только муж может тебя очень больно обидеть — никто так, как он…
С мужчинами я не собиралась иметь ничего общего, никогда…
Но тот молодой человек меня напугал… Я же была еще не старуха… во всяком случае, не такая уж старая…
А почему бы не завести себе любовника? Любовник — это не так страшно как муж: от любовника так не зависят как от мужа; мелочи общего быта — вот что привязывает к мужу и разрывает на куски, когда вы расстаетесь… А с любовником просто случайные встречи — твоя повседневная жизнь остается только твоей…
Так любовник, или любовники…
Лучше любовники. С любовниками… ты будешь… почти в безопасности!
Но я надеялась, что до этого дело не дойдет. Я питала надежду, что научусь жить одна. Я пыталась.
Некоторое время она молчала.
— Я пыталась, — повторила она. Как много скрывалось за этими двумя словами.
— Ну и? — сказал я наконец.
Она медленно заговорила:
— Джуди было пятнадцать лет, когда я встретила одного человека… Он, пожалуй, напоминал Питера Мейтланда… Добрый, не слишком умный. Любил меня…
Говорил, что мне нужна ласка. Он был очень добр ко мне. Его жена умерла при родах первенца. Потом и ребенок умер. Так, что, как видите, он был тоже несчастен. Он понимал, каково быть несчастным.
Нам было хорошо друг с другом… Вкусы наши совпадали. И я нравилась ему такая, как я есть. Я могла, к примеру, сказать, что мне хорошо, и чем-то восторгаться, и он не думал при этом, что я веду себя глупо… Он был — я понимаю, это странно звучит, — но был для меня чем-то вроде матери. Матери, а не отца! Он был такой ласковый…
В голосе Селии зазвучала нежность. Лицо стало как у ребенка — счастливым, довольным…
— Ну и?
— Он хотел жениться на мне. Я ему отказала. Сказала, что никогда ни за кого не выйду. Не хватит духу. И он понял и это…
То было три года назад. Он был мне другом — замечательным другом… На него всегда можно было положиться. Я чувствовала себя любимой… Дивное чувство…
После свадьбы Джуди он снова просил моей руки. Сказал, что ему кажется, я могу теперь ему довериться. Он хочет заботиться обо мне. Сказал, что мы уедем домой — ко мне домой. Все эти годы дом стоял забитый, под присмотром сторожа… Ехать туда было невыносимо, но я все время чувствовала, что он ждет меня — мой дом… Стоит и ждет… Мой друг сказал, что мы поедем туда и будем там жить, и все наши горести покажутся страшным сном…
И… и я почувствовала, что хочу вернуться…
Но почему-то не смогла. Я сказала, что если он хочет, мы станем любовниками. Я могу теперь на это пойти — Джуди ведь замужем. К тому же, если он захочет быть свободным, то сможет в любую минуту уйти. Я тогда не буду помехой, и он не возненавидит меня, если захочет на ком-то жениться, так как я не буду стоять у него на дороге…
Он на такое не пошел. Говорил он ласково, но твердо. Он врач, довольно известный хирург. Он сказал, что мне надо оправиться от этого нервического страха. Сказал, что стоит мне только выйти за него, и я буду здорова…
И я наконец сказала — хорошо…
Я молчал, и через минуту-другую Селия заговорила снова:
— Я чувствовала себя счастливой — действительно счастливой…
Опять успокоилась, не было больше страхов…
А потом это случилось. Накануне нашей свадьбы.
Мы поехали на машине за город поужинать. Был жаркий вечер… Мы сидели в парке у реки. Он поцеловал меня и сказал, что я такая красивая… Мне тридцать девять лет, я была такая изможденная, усталая, но он сказал, что я красивая.
И вдруг произнес то, что напугало меня, разбило мечту.
— Что же он сказал?
— Он сказал: «Только не теряй свою красоту»… Сказал тем же тоном, каким говорил это Дермот…
Вы, наверное, не понимаете… никому этого не понять…
Передо мной снова был Стрелец…
Все хорошо и спокойно, и вдруг чувствуешь — он тут рядом…
Все началось сначала — смертельный страх…
Я не готова была… не готова вновь проходить через все это: долгие годы быть счастливой, а потом вдруг заболеть или еще что-нибудь случится — и те же страдания обрушатся…
Я не могла пройти сквозь это вновь.
Я не смогла бы вынести самого страха, страха перед тем, что мне через это, возможно, придется снова пройти… Не смогла бы вынести этого ужаса оттого, что прежние муки снова вот-вот меня настигнут — и с каждым днем счастья делалось бы тогда все страшнее… Я не смогла бы вынести это…
И я сбежала…
Просто взяла и сбежала…
Я бросила Майкла — не думаю, чтобы он догадался, что я уезжаю, я придумала какую-то отговорку — зашла в гостиницу и спросила, где станция. Оказалось минутах в десяти ходьбы. Села на поезд и уехала.
Приехав в Лондон, отправилась домой, взяла паспорт, потом до утра сидела на вокзале Виктории в дамском зале ожидания. Я боялась, что Майкл отыщет меня и уговорит… Я бы поддалась уговорам, потому что я любила его… Он всегда был со мной таким милым…
Но я бы не вынесла, не смогла бы снова через все это пройти…
Не смогла бы…
Жутко все время жить в страхе…
И ужасно лишиться веры…
Я просто не могу никому верить… даже Майклу.
Жизнь была бы адом и для него, и для меня…
— Это было год назад.
Я ни разу не написала Майклу…
Так ничего ему и не объяснила…
Я обошлась с ним так безобразно…
Ну и что. После разрыва с Дермотом я ожесточилась… Мне безразлично, обижаю я людей или нет. Если тебя слишком сильно обидели, ты становишься безразличным…
Я путешествовала, пыталась чем-то заинтересоваться и устроить свою жизнь…
Ничего не получилось…
Я не могла жить одна… Я больше не могу сочинять рассказы о людях — ничего не выходит…
Я была все время одна — даже в гуще людей…
И я ни с кем не могу жить… Слишком боюсь…
Я сломалась…
Страшно становится, как подумаю, что мне, возможно, суждено прожить еще лет тридцать. Не очень-то я смелый человек…
Селия вздохнула… Веки у нее смыкались…
— Я вспомнила об этом городке, специально сюда и приехала… Это очень милый городок…
И добавила:
— Это очень длинная и глупая история… Мне кажется, я и так вас заговорила… уже, должно быть, утро…
Селия заснула…
Вот и все если не считать того случая, о котором я упомянул в самом начале.
Но значит ли это что-нибудь или нет — вот в чем дело.
Если я не ошибаюсь, вся жизнь Селии к тому и шла и апогея своего достигла именно в ту минуту.
Это случилось, когда я прощался с нею на пристани.
Она была совсем сонная. Я ведь разбудил ее и заставил одеться. Мне хотелось, чтобы она как можно скорее уехала с этого острова.
Она была как утомившийся ребенок — послушной и очень ласковой и будто совсем ничего не соображала.
Я подумал, может быть, я неправ, тем не менее я считал, что опасность миновала…
И вдруг, когда я прощался, она словно пробудилась. И будто впервые увидела меня.
Она сказала:
— Я даже не знаю, как зовут вас…
