Тут же позвала горничную, позвонила врачу и сообщила о случившемся Мелахриносу.
— Когда я прибыл, врач еще был там, — продолжал адвокат. Он ничего не мог объяснить. Только сказал, что большая доза снотворного могла подействовать на больное сердце, но для этого необходимо по меньшей мере десять-пятнадцать таблеток. А Тимотеос не мог не столько ошибиться. Разве, что, — добавил он, — это была не ошибка…
— То есть?
— Если Тимотеос Констас хотел умереть. Если «несчастный случай» был, по сути, самоубийством. Причем, казалось, врач принял подобное объяснение, но я…
— Вы не поверили?
— Да. Потому что оставил своего друга в отличном настроении.
— Только поэтому?
— Не только. По словам Магды, ваш дядя сам растворял лекарство. Но стакан не был найден на своем месте. Магда Констас смогла объяснить это только тем, что горничная в суматохе вымыла его и поставила с другими стаканами.
— Ну а сама горничная?
— Не помнит.
— А почему вы придаете значение этому факту?
— Так как экспертизой установлено количество растворенных таблеток. Если бы Тимотеос Констас покончил жизнь самоубийством, никто бы не пытался это скрыть.
— А вы допускаете, что горничная по ошибке вымыла стакан?
— Повторяю, у меня нет никаких доказательств. К тому же в полиции этот вопрос уже утрясли, — с горечью произнес Мелахринос.
Я не знал, что и думать… Адвокат вроде бы уверен в своих подозрениях, однако доказательства совсем не убедительны. Конечно, самоубийство нельзя отрицать. Кто уверен в том, что доброе настроение дяди в последний вечер не было напускным? Тимотеос Констас умел скрывать свои чувства. А если он действительно отравился, какова причина? Измена жены? Неизлечимая болезнь? Ну, а стакан?! Порой истина столь проста, что кажется ложной. Возможно, все произошло так, как рассказала Магда Констас, может быть, горничная ошиблась.
— Как регламентировано наследство? — спросил я.
Апостолос Мелахринос вертел какую-то бумажку на столе.
— Все состояние предназначено жене и вам, но при определенных условиях.
— А именно?
— Вдова наследует часть состояния и часть недвижимого имущества. Если она умрет раньше вас, вам полагается все состояние. Если вы умрете раньше, все состояние переходит к ней. И еще, выходит она замуж пока вы живы — вы наследуете все состояние. Если же после вашей смерти — все состояние переходит к ней.
Я не совсем понял детали. Все казалось довольно запутанным.
— Зачем он составил такое странное завещание?
— Наверное, затем, чтобы состояние семьи Констас не попало в чужие руки.
— Однако, он дозволяет жене выйти замуж, если…
— Ему уже безразлично. С вашей смертью — тьфу, тьфу — семья Констас угасает, так как ваша матушка была единственной сестрой, а у него самого детей не было.
— Магда Констас имела свое состояние?
— Семья Аргирис считается очень богатой. Но не думаю, чтобы Магда владела значительным состоянием.
Тут только я заметил, что не поинтересовался девичьей фамилией женщины, на которой женился мой единственный родственник. Аргирис? Образ развратного юноши в желтом пуловере тут же предстал передо мной.
— Аргирис? — переспросил я. — Сегодня в гостинице я случайно слышал это имя. Точнее, речь шла о сыне некоего Ставроса Аргириса.
— Я его не знаю. Может быть, какой-то родственник, а может, и нет. Фамилия хоть и не совсем обычная, но и не редкая.
Мелахринос поднялся, показывая, что свидание закончено, и протянул на прощание руку.
— Вы должны знать, что Тимотеос был моим лучшим другом. Я к вашим услугам при любых обстоятельствах.
Мне показалось, что он имел в виду что-то более важное, чем формальности наследования.
— Когда вы повидаете вдову?
— Как можно скорее. Она живет на улице Алопекис?
— Нет. В последнее время мой друг поселился в квартале Психико. Полагаю, что она там.
В конторе Апостолоса Мелахриноса все показалось таинственным и мрачным. Под лучами солнца афинского утра тени рассеялись. Тимотеос Констас умер от сердечного приступа, как и установила полиция. Все остальное было следствием антипатии Мелахриноса к жене своего друга. И чего он ее так не любит?
Пешком спустился к Университетской улице и повернул на площадь Конституции.
Мой костюм оказался слишком теплым, и я решил зайти в комнату переодеться. Завязывая галстук, услышал телефонный звонок.
— Господин Никодемос? Вы вернулись?
Я не ответил, но трубку не повесил.
— Сегодня долго искал вас. Даже испугался, что несчастье произошло раньше, чем я ожидал.
Волнение «голоса» было явно фальшивым!
— Чего вы, черт возьми, хотите?
— Вы встретились с дорогими родственничками?
Конечно, я должен был бросить трубку, но не пойму, почему произнес:
— Я повидал своего адвоката.
В ответ раздался жуткий смех.
— Итак, вы уже знаете.
— Что знаю?
— Почему должны умереть.
Ругательства так и срывались, но я уже не успел их произнести.
Выяснилось, что звонили из города. Я быстро оделся и бегом спустился в приемную.
— Господин Аргирис здесь, в гостинице?
— Минуточку, позвоним в его комнату.
Я ждал с нетерпением.
— У телефона госпожа Аргирис. Будете говорить?
— Мне нужен ее сын.
— Его нет.
Я зашел в бар.
— Только что тут вертелся, — сказал бармен.
— Он выходил?
— Нет. Вот он!
Аргирис стоял у двери. А через минуту — уже перед зданием гостиницы, возле светлого автомобиля, беседовал с дамой, сидящей в машине. Это была Ирма Кондалексис.
Повернувшись лицом к молодому человеку, она держалась рукой за приоткрытую дверцу. Собака зевала на заднем сидении. Вся тройка являлась живым выражением роскоши и упадничества. Алекс Аргирис что-то сказал, и женщина, взглянув на меня, расхохоталась. Затем они продолжили беседу, не уделив больше мне никакого внимания.
Итак, предстояла встреча с Магдой Констас.
Я испытывал любопытство и беспокойство.
— Квартира Констас?
Ответил женский голос, безразличный и сухой, голос, который не совпадал с моим образом вдовы.
— Да.
— Госпожу Констас, прошу вас.
— Кто ее спрашивает?
Я представился.
— Подождите, пожалуйста.
Я ждал. Голос — станет первым элементом моего знакомства с Магдой Констас. Каким должен быть голос красивой, привлекательной женщины, возможно убийцы?!
— Вы?
И хотя телефон искажает звуки, слово это прозвучало нежно и ласково.
— Вы в Афинах?
— Да.
— А когда приехали?
— Вчера вечером.
— Разумеется, вы не будете жить в гостинице… Наш дом — это всегда и ваш дом.
— Когда можно вас увидеть?
— Даже сейчас, конечно, сейчас, жду с нетерпением.
Я медленно повесил трубку. «Привлекательная и опасная женщина». Голос ее был одним из самых приятных и теплых, когда-либо слышанных мною.
Я помнил дядину виллу с детства, но ни разу не переступал ее порога… Когда-то мне показывали большие железные ворота и каменный дом за деревьями, произнося с опаской: «Дом дяди Тимотеоса». Этот дом переплетался в воспоминаниях моего детства с образом человека жестокого и строгого, со слезами матери и еще с чем-то важным, чего я не помнил и боялся.
Пройдя двор, я свернул на мощеную аллею и увидел женщину в черном. Она ждала около мраморной лестницы. Невольно на несколько мгновений я остановился, но потом быстро шагнул вперед, произнеся невпопад несколько слов. Мы были явно смущены. Наконец она взяла меня за руку и повела в дом.
— Я хочу, чтобы вы чувствовали себя свободнее.
Голос ее опять дрогнул.
— Как счастлив был бы он увидеть вас здесь!
Магда пригласила в просторную комнату, где я смог разглядеть ее лучше. Она была не просто очень красивой — она была особенной. Большие беззащитные глаза придавали лицу детское выражение. Бархатные тона голоса самое простое слово наполняли каким-то особенным смыслом и удивительно гармонировали с близким к совершенству очень женственным телом.
— Вам не следовало останавливаться в гостинице, — сказала она. — Я настаиваю на том, чтобы вы ехали прямо к нам.
— Вы, вероятно, знаете, что ваш муж…
— Это было упрямство, за которое он дорого заплатил. Только я знала, какую нежность он к вам питал. И…
Магда запнулась. Я понял, что она хотела сказать о завещании.
— Он не мог простить матери ее брак.
— Дело не только в этом. Он давно примирился с браком, но из-за упрямства не мог проявить свои чувства.
Эта женщина моложе меня, относилась ко мне с такой теплой заботливостью, будто действительно была родной тетушкой… Я вспомнил слова Апостолоса Мелахриноса. Как отличался образ Магды Констас, представленный им, от этой женщины. Но какая из них настоящая?!
