Ознакомительная версия.
– Могу, конечно,– с готовностью поднялась Таня.
Через несколько минут она вернулась.
– А сегодня все утро плакал,– сказала медсестра, отдавая журнал следователю.
«Огонек» был месячной давности. Ольга Арчиловна внимательно посмотрела вырванную смятую страницу. На одной стороне было окончание какого-то рассказа, на другой – несколько небольших заметок. О Московском зоопарке, коротенькая рецензия на новый спектакль Вахтанговского театра, сообщение об итогах международного конкурса скрипачей с фотографиями двух советских лауреатах – юноши и девушки, интервью с молодым симпатичным скульптором.
Мозговая разглядывала страницу через плечо Дагуровой.
– Интересно, что же его так взволновало?– задумчиво спросила она.– Может, сейчас показать, расспросить? Попробуем?
– Попробуйте,– кивнула Ольга Арчиловна.– Только без меня. На всякий случай…
Мозговая пошла к Флейте. Вернулась она минут через двадцать.
– Ничего не понимаю,– растерянно сказала она.– Состояние депрессивное, а вот причина… Прочла ему все заметки. Не реагирует. Жалуется на головную боль.
– Хоть помнит, что не хотел вчера отдавать журнал?– спросила Дагурова.
– Помнит. А вот почему – сам не знает… Видите, Ольга Арчиловна, амнезия у него: что было в прошлом – напрочь выпало…
– Прошлое… Это и есть главное,– призналась Дагурова,– на всякий случай я заберу журнал с собой. Можно?
– О чем разговор! – удивилась Мозговая.– Прошу. Я бы рада помочь, но…– Она развела руками.
На прощание Ксения Павловна твердо обещала в начале следующей недели представить заключение судебно-психиатрической экспертизы о состоянии Флейты.
Дагурова поехала в «академгородок», посоветоваться с Новожиловым.
– Что вам сидеть, ждать целых шесть дней,– сказал Аркадий Степанович.– Летите в Москву. Разузнайте побольше об Авдонине. Образ жизни, друзья… Может быть, мать его что-нибудь интересное расскажет… Заодно поищите Жана из Парижа. Да и Марину не упускайте из виду. Поинтересуйтесь, как она поступает…
– А как же Аделина, Гай, это пропавшее ружье?…– возразила Дагурова.– Упущу время…
– И все-таки я бы сейчас полетел в Москву,– посоветовал прокурор-криминалист.– И вообще, посмотрите на все, что вы здесь узнали, со стороны. Полезно. И встряхнетесь. Дорога, она располагает к размышлениям. Знаете, когда Гоголь хотел зарядиться идеями, образами, он садился и ехал на перекладных. Как это ни странно, но дорога помогает сконцентрироваться…
– А Флейта? – выдвинула главный аргумент Дагурова.– Его связи, особенно с Аделиной… Отпечатки его пальцев на ружье Авдонина, шкурки?
– Когда я увидел его трясущиеся руки, блуждающую, ненормальную улыбку, то очень сильно засомневался: правдиво ли его признание… И вообще, его выход на место происшествия, наши съемки на видеомагнитофон, по моему глубокому убеждению, скорее послужат подтверждением его невменяемости, чем его вины в убийстве.
– Но ведь он точно показал место, где был убит Авдонин…
– После того, как провел ночь в изоляторе среди всякой шпаны? – многозначительно улыбнулся прокурор и добавил: – Он мог бы привести нас в Ясную Поляну и сказать, что там он написал «Войну и мир». Недооцениваете вы роль окружения и методов работы слишком ретивых сыщиков… Помните формулу римских юристов? «Если увидишь человека, склонившегося с ножом над убитым, не спеши считать его убийцей: возможно, он вынул нож из раны». Подумайте над этим, Ольга Арчиловна…
Для свидания с Виталием у Ольги Арчиловны был всего-навсего час. Она позвонила перед вылетом из Шамаюна, муж оказался дома. Она попросила его приехать в аэропорт и привезти к самолету кое-какие вещи, которые могли понадобиться ей в Москве.
Дагурова вышла из вертолета и увидела Виталия. Он стоял на бетонной площадке.
– Как тебя пустили на поле? – спросила она, прижимаясь к его выбритой, пахнущей лосьоном щеке.
В такие минуты забываешь спросить о главном…
– Сказал, что встречаю министра, а я его референт,– пошутил Виталий, целуя ее в волосы, глаза, губы. Но шутка прозвучала невесело.– Твой самолет, к сожалению, не опаздывает,– добавил он.– Как ты?
– Кручусь… Ищу… А ты, гвардеец?
– Тоже кручусь и тоже ищу,– засмеялся Виталий.– Только я ищу свинец, медь, золото, которые так нужны людям, а ты? Ты же ищешь убийцу, который не нужен никому…
– Витя, милый, опять ты за свое… Пойми, что я ищу не столько преступника, а нечто большее. Ну как тебе сказать? Понимаешь, я ищу справедливость, правду. Да, да, правду, которая нужна всем.
– Оля, ты убеждена, что правда и в самом деле нужна всем? Между прочим, иные обходятся без нее. И притом неплохо живут…– сказал Виталий и посмотрел на нее с выжидающей улыбкой.
– Глупо. И не смешно. Кто полагается на деньги и связи, тот не живет. Они просто действуют, ловчат, а это, милый мой, совсем не одно и то же.– Виталий ласково улыбнулся и еще крепче обнял Ольгу.– А почему Антошку не взял с собой?
– Ты даже не представляешь, как он рвался сюда. Но я не взял. Наказал.
– А ты знаешь, Виталий, говорят, что детей, как и взрослых, надо чаще хвалить.
– Хвалить пацана за то, что он нагрубил бабушке? Не выйдет. Да и Родионовна была против. В пионерском лагере у них сегодня сбор, он должен выступать, а заменить его некем. Бабушка считает, что коллектив подводить нельзя.
– Лавируешь? – спросила Ольга Арчиловна, одобряя решение мужа: возьми он с собой сына в этой ситуации – смертельная обида для Анастасии Родионовны.
– Все будет нормально. По-моему, лед тронулся,– оживился Виталий,– садимся вчера обедать, она напекла пирогов с капустой и говорит: вот бы Оленька с нами. Слышишь, Оленька!…
Он нежно посмотрел на жену.
– Передай ей самый теплый привет,– подхватила Ольга.
– Привези ей что-нибудь из Москвы, ладно? – Он сунул ей в руки деньги.
– Неужели думаешь, я сама бы не догадалась?
– И Антошке какую-нибудь игрушку…
– Посоветуй какую,– улыбнулась Ольга.
Впервые за несколько дней у нее было спокойно и радостно на душе. Они стояли, держась за руки. Им хотелось так много друг другу сказать.
Объявили посадку. Виталий рвался проводить жену до трапа, но дежурная, несмотря на уговоры, не пустила.
Ольга Арчиловна видела из иллюминатора мужа до тех пор, пока лайнер не тронулся и медленно пополз на взлетную полосу. И весь сравнительно длительный полет в ночи она чувствовала на своих ладонях и щеках его теплое прикосновение. В душе волнами накатывалась нежность к этому суровому, немногословному человеку.
Прибыли в Домодедовский аэропорт. Утро в столице начиналось пасмурно, солнце никак не могло пробиться сквозь пелену туч, плотно укрывших город. Удручали московские расстояния. Больше часа автобус ехал от аэропорта до центра. С непривычки Ольга Арчиловна поразилась скоплению людей на улицах и площадях. В ней еще крепко сидели тишина и безлюдность тайги.
Сойдя с автобуса, Дагурова позвонила московскому коллеге, который уже помогал ей в авдонинском деле, и попросила посодействовать с гостиницей. Тот сказал, что она может ехать прямо в Измайлово, куда он сейчас же позвонит и договорится насчет места.
Гостиница была новая, построенная к Олимпийским играм. Что удобно – рядом метро. Номер находился на девятом этаже с видом на Измайловский парк. Островок зелени, со всех сторон окруженный жилыми кварталами.
В плане на сегодняшний день у Дагуровой стояла встреча с матерью Авдонина, посещение института, где он преподавал, поездка в Главохоту. Если останется время, надо было заехать во ВГИК, где сдавала экзамены Марина Гай. По телефону Ольга Арчиловна узнала номер парикмахерской «Москвичка». Позвонила туда, попросила Авдонину Аллу Петровну.
– Это Мария Алексеевна? – радостно поинтересовались в трубке, видимо спутав ее с кем-то.
Представляться следователь не хотела: мало ли что могут подумать.
– Нет, мне по делу…
– Алла Петровна сегодня не работает. Звоните завтра,– сухо ответил женский голос.
Дагурова позвонила в справочное бюро и узнала домашний номер телефона Авдониной. К счастью, она оказалась дома и согласилась встретиться со следователем у себя.
Жила она на Ленинском проспекте (тоже приличное расстояние от Измайлова), в просторной двухкомнатной квартире. Снимая в широком, застеленном ковровой дорожкой коридоре плащ, Ольга Арчиловна поняла: здесь любят дорогие вещи. Напротив вешалки висело овальное зеркало в тяжелой бронзовой раме, с потолка свисала затейливая люстра.
На Авдониной было темное платье. Траур.
«Да, невеселое это дело – допрашивать мать, которая только что похоронила единственного сына»,– подумала следователь, входя в комнату.
Со стены смотрел на нее большой портрет Эдгара Евгеньевича, перевитый черным крепом.
Ознакомительная версия.
