* * *
Выписка недавно безнадежного паралитика происходила в максимально торжественной обстановке. Врачи и медсестры поочередно влетали в палату, поздравляли, желали безоблачных дней и счастливых ночей, наперебой советовали какие лекарства принимать, какой режим соблюдать. Неврапатолог в последний раз ощупывал свободные от корсета позвонки, терапевт выслушивала сердце. Процедурная сестра на прощание всадила укольчик, дежурная положила на прикроватную тумбочку пару пластинок дефицитного лекарства.
Еще бы им не радоваться! Лежащий пластом старшина не только поднялся с кровати, но и покинет госпиталь на своих ногах! Подобных достижений в госпитале - по пальцам можно пересчитать.
Притворяясь смущенным, Сидякин благодарил, делел вид - вытирает слезы умиления. На самом деле про себя посмеивался. Старайтесь, старайтесь, дерьмовые лекари, никакого режима соблюдать совладелец доходной фирмы не собирается, никаких пилюль глотать не станет! Единственное неудобство и напоминание о тоскливых госпитальных денечках - корсет. Но и он не страшен - привык, ходить и лежать не мешает, только вот играть с бабами будет неловко, но ничего - приспособится.
Сейчас проблема, как добраться до Семенчукского "имения". Горелово или Горелково - запамятовал. С какого вокзала, на каком автобусе иди пригороднем поезде?
Сомнения развеял зашедший в палату главврач госпиталя.
-- Позавчера звонила ваша супруга, просила сообщить, когда вы выписываетесь.
-- И что вы ей ответили?
-- А что я мог ответить? - хитро прищурился полковник медслужбы поощрительно поглаживая полулысую голову. - Сказал, что окончательное решение еще не принято, курс лечения не закончен... Правильно ответил или опростоволосился?
-- Правильно. Спасибо, - с облегчением подтвердил Прохор и с надеждой спросил. - Больше никто не интересовался?
-- Как же, как же, - заторопился главврач. - Ваш армейский дружок. Ему, как понимаете, я сказал правду. Узнал сержант Семенчук о предстоящей выписке, пообещал встретить возле под"езда госпиталя.
Еще одна проблема - по боку, весело подумал Сидякин, пожимая руку догадливому полковнику. Есть оказывается на свете умные и понимающие люди, не все - мерзавцы и завистники.
Собраться - как голому подпоясаться. Оставшиеся лакомства раздарил сопалатникам, туалетные принадлежности, смену белья - в котомку.
--Готовы? - весело спросила вертлявая девица в коротком халатике. Помощь не требуется?
-- Какие у меня сборы, - постарался так же весело пошутить Прохор.
- Корсет да пара нижнего белья. Остальное - на мне.
-- Тогда поднимайтесь, пора. Медицинская книжка и выписной эпикриз готовы.
Надеть штаны и гимнастерку - минутное дело, а вот с обувкой - никак: согнуться не позволяет корсет. Все же пришлось воспользоваться услугами сестрички - помогла натянуть тесные сапоги. В сопровождении лечащего врача и неврапатолога недавний паралитик спустился в обширный холл, вышел из под"езда. Возле него - новенькое такси с усатым водителем. Около машины, опершись на капот, стоит, выставив протез, Семенчук. Одет в черный костюм, на белоснежной рубашке выделяется красивый, с пальмой на острове, галстук. Не дать, ни взять дипломат или цековский деятель.
-- С освобождением, старшина, - щерясь улыбкой, продекламировал он. Советую плюнуть через левое плечо. Чтобы сызнова не попасть на распроклятую больничную койку. Так мне советовала деревенская ведьма-гадальщица, а я ей верю - все знает, хитрая бабка!
Плеваться в присутствии врачей Сидякин постеснялся, сделал это про себя. Поспешно забрался на заднее сидение. С непривычки далось это с трудом - мешал жестий корсет.
-- Спасибо, медики, за друга, - изящно поклонился Семенчук и занял место рядом с водителем. - Поехали, водило!
Откровенно разговаривать в машине опасно - усатик, похоже, насторожил уши. Поэтому компаньоны всю дорогу промолчали. Сидякину молчание не в тягость - привык в госпитальной палате, а вот Семенчук извертелся на сидении. То с подозрением окинет взглядом водителя, то сделает вид любуется домами и прохожими, то предупреждающе поглядит на Прохора.
Два с половиной часа тянулись мучительно медленно, но всему в нашем мире приходит конец - машина в последний раз фыркнула и остановилась возле приземистого домишки с мансардой. Деревенская улица немедленно заполнилась любопытными, в основном, престарелыми бабками и пацанами, ковыряющими в сопливых носах. Не так уж часто в деревне появляются столичные машины.
-- Прошу, старшина! - Семенчук ловко вывинтился из салона, предупредительно открыл заднюю дверь. Изогнулся в издевательском поклоне.
- Особняк ожидает вас!
На пороге появилась девка, наряженная по случаю прибытия хозяев в застиранный сарафан и легкую цветастую косынку.
-- Прошу любить и жаловать, - с прежней торжественностью провозгасил Федька, - Наша кормилица и поилица. Полное имя - Анастасия, покороче Настька. Только не вздумай лапать да лазить под подол - у нее жених имеется, вполне может твой корсет поломать!
Настя не застыдилась, не покраснела - прикрывая румяное лицо краем косынки, кокетливо засмеялась и убежала в дом.
Посмотришь со стороны - замшелая изба, зайдешь внутрь - самые настоящие хоромы. На первом этаже - обширная горница с непременным сундуком, парой табуреток и большим обеденным столом, по правую руку такая же большая кухня с расставленными и развешанными сковородами, кастрюлями, поварешками, ухватами. Центр кухни - огромная печь с лежанкой. По левую руку от входа в горницу - так называемая боковушка.
-- Настькина спаленка, - по-котовски прихмурившись, пояснил Федька.
- Моя - дальше, за ней. Тебя разместим по царски - на мансарде. Там две комнаты с балкончиком. Дубовая широченная кровать, старенький книжный шкафчик - конечное дело, без книг, стол для занятий. Даже приемник трофейный имеется, Телефункеном прозывается. Спрашивается, какого рожна еще требуется, на кой ляд нам жариться-париться в московких многоэтажках?
Брешешь, браток, подумал Сидякин, не чистый воздух и не другие деревенские блага тебя прельщают, здесь безопасно общаться с "надзирателями", укрываться от лягавых. Но вслух - ни слова.
-- Настька! - заорал на весь дом Семенячук. - Где ты, бездельница?
Пора подкормить болящего, укрепить израсходованные в госпитале силенки.
-- Милости прошу к столу, - так же громко откликнулась домработница. У меня все готово!
Все - это наваристые щи, жаренная картоха с мясом, на закуску - разные соленья. Большими ломтями нарезанный пахучий хлеб сложен в
деревяное блюдо. В центре стола - четверть непременнго в любом застолье
деревенского самогона. Ешь - не хочу, пей - до дна. Девица не села за
стол с мужиками - скрестив под немалой грудью пухлые руки, прислонилась
к теплой печи, подстерегала малейшее движение обедающих хозяев.
-- Присаживайся с нами, - вежливо пригласил Сидякин. - Раздели
компанию.
-- Я уже поснедала. Накушаетесь, подам пирожком с капустой и чаек.
После сытного обеда разбалованного госпитальным лежанием Сидякина потянуло на сон. Так потянуло, что хоть подпорки под веки подставляй. Чай он пить не стал, пробу румяных пирожков отложил на ужин, потянулся и потопал по деревянной лестнице в мансарду.
-- Решил жирок завязать, соня? - прокричал вслед ему Семенчук. Давай, поспи, а проснешься - побродим по бережкку речки, оглядим окрестности...
Так и повелось: завтрак - прогулка, обед - сон, вечер - опять же прогулка, только подлинней. О деле - ни слова, будто фирмы нищих обоим друзьям приснилась.
Только на третий день появилось нечто новое. Семенчук, отодвинув опорожненную тарелку с творогом, обильно политым сметаной, хитро подмигнул старшине.
-- Не забыл, друже, что нам сегодня нужно посетить поликлинику?
Говорил громко, похоже странная новость предназначена не Сидякину Настьке и, возможно, подслушивающим под открытым окном, пацанам.
-- Зачем? - не поняв, удивился Прохор. - Я еще от госпитальных месяцев не отошел - по ночам снятся. Задница, исколотая сестрами, не просохла.
-- И все же придется поехать, - усиленно заморгал обоими глазами
Федька. - Тебе что говорено медиками? Каждую неделю показываться тому
же неврапатологу. Гипс снять, заменить чем-нибудь другим. Я уже транспорт
заказал - вон, стоит у калитки.
Наконец, старшина понял, что речь идет не только о визите в поликлинику. Понимающе подмигнул и выглянул в окно. Заодно шуганул двух сидящих на завалинке ребятишек. Действительно, за старым забором стоит телега, набитая сеном, лошадь меланхолично щиплет траву, пацан-возница нетерпеливо поглядывает на крыльцо.
-- Поехали, коли так. Погоди только - переоденусь?
-- А это еще зачем? На бал собираешься или - к любовнице? Здесь гимнастерка и галифе - лучший наряд. А ежели прицепишь орденские планки все бабы сбегутся.
