Заняв положенное место, он тут же принялся искать глазами объект своего интереса. Она сидела на три ряда впереди, немного слева, и, не шевелясь, смотрела в сторону сцены. Александр Борисович хотел было подумать о том, что, судя по тому, как прямо она держится, те сто граммов в буфете были неединственными, но не успел. В зале зааплодировали, и на сцене появился Владик Гиндин.
На протяжении следующих полутора часов Александр Борисович клял себя последними словами. Он обещал себе, что больше никогда не станет смотреть на женщин. Что женщины, коварные существа, способные увлечь мужчину куда угодно, даже на концерт Владика Гиндина. А уйти было неудобно. Во-первых, Александр Борисович оказался в самой середине. А во-вторых, и от этой мысли Турецкому делалось совсем плохо, Владик Гиндин мог разнервничаться!
«Господи, — думал Александр Борисович, — ну что я тебе сделал? Ведь сегодня суббота! А как я провожу день? Первую половину дня на работе, а вторую… И я даже не могу уйти, потому что боюсь потревожить «гениального мальчика», который два часа назад сообщил мне, что у меня очень красивая жена».
Наконец раздались финальные аплодисменты. Александр Борисович даже не поверил своим ушам. Пару раз уже аплодисменты подло его обманули, они смолкали, и концерт продолжался. Но на этот раз было все. Владик Гиндин встал из-за фортепьяно и поклонился. В этот момент Александр Борисович был готов подойти к нему и от чистого сердца пожать руку. Но он этого не сделал. Раздумал.
Довольно оглядываясь по сторонам, сидевшие рядом, очевидно, принимали его за восторженного поклонника фортепьянной музыки и улыбались в ответ, Александр Борисович вдруг, к своему изумлению, обнаружил, что предмет его, интереса внезапно исчез. Турецкий мог поклясться, что не видел, как женщина покидала зал.
«Мистика, — подумал Александр Борисович, — магия настоящего искусства».
Зрители, обмениваясь впечатлениями, потянулись к выходу.
«Черт, да теперь же должен быть банкет!» — подумал Турецкий.
Мысль о банкете выветрилась из его головы сразу после того, как Ира сообщила ему об этом. Ну разве мог предположить Александр Борисович Турецкий, что спустя три часа после собственного появления в этом храме искусства он все еще будет здесь?
«Зато Ира будет довольна, — подумал Турецкий, — что тоже неплохо».
Зайдя в зал, где стояли накрытые банкетные столы, Турецкий принялся первым делам искать глазами обладательницу высоченных шпилек. Долго искать не пришлось.
Она стояла перед блюдом, на котором были разложены маленькие бутерброды с красной икрой и, судя по цвету жидкости в ее рюмке, продолжала налегать на коньяк.
Вокруг толпились любители музыки, активно заедающие и запивающие собственные впечатления. Турецкий протолкнулся к столу и прочно утвердился возле блюда с сервелатом.
«Опять сервелат, — раздраженно подумал Александр Борисович, — ну, что же за день-то сегодня?»
Однако просто так занимать столь выгодное место было неприлично. Надо было есть. Турецкий налил себе сока и, взяв бутерброд, принялся жевать. К чести устроителей банкета, здешняя колбаса давала сто очков вперед буфетной, и Александр Борисович повеселел. Он снова принялся разглядывать незнакомку.
Та прочно оккупировала блюдо с красной икрой и, не обращая внимания на вежливых ценителей фортепьянной музыки, поедала их один за другим. Бутербродов становилось все меньше и меньше. Кроме этого, перед ней стояла персональная бутылка коньяка, из которой она регулярно себе наливала.
«Высокий класс», — подумал Александр Борисович, и ему вспомнился один из мимолетных приятелей в период студенчества, который полтора часа излагал ему «теорию правильного поведения на банкете». Кажется, он был художник.
— Понимаешь, Саня, — сказал он спустя полтора часа, — все, что я тебе только что говорил, — это ерунда. Самое главное — это не встречаться с людьми взглядом и вести себя так, как будто ты не ел минимум неделю и абсолютно не представляешь, когда будешь есть следующий раз. Тогда окружающим будет просто неудобно у тебя что-то просить. Но это если ты когда-нибудь попадешь на банкет, где будут интеллигентные люди, не художники.
«Очевидно, что они изучали эту теорию в одном учебном заведении, — думал Александр Борисович, наблюдая, как женщина, спокойно игнорируя все направленные в ее сторону взгляды, продолжает приканчивать бутерброды. — Интересно, чем она занимается?»
Наконец, как это бывает во всех комедиях, на блюде остался всего один бутерброд. Оглядев стоявших вокруг, Турецкий вдруг обнаружил, что на этот сиротливый бутерброд объявился еще один претендент, судя по длинным волосам, какой-то старый музыкант. Незнакомка тоже заметила внезапного конкурента. Не желая уступать ни пяди завоеванной территории, она как-то неловко потянулась к блюду, и тут Александр Борисович наконец-таки увидел то, чего ждал весь этот вечер. Каблуки подвернулись, и женщина полетела прямо на стол, закрывая грудью последний бутерброд. К великому сожалению старого музыканта.
Как это часто бывает, никакого торжества Александр Борисович Турецкий не почувствовал. Точнее, не успел почувствовать, потому что, как самый галантный представитель Генеральной прокуратуры, рванулся помогать несчастной жертве жестокой женской моды.
Извиняясь направо и налево перед окружающими, как если бы упал он сам, Александр Борисович вернул женщину в исходное положение.
— Благодарю вас, — низким голосом проговорила она, глядя, как Александр Турецкий собирает икринки, приставшие к ее груди, — неудобно получилось.
— Извините, мне кажется, вам не стоит больше пить. — Турецкий вдруг обнаружил, чем он занимается, и поспешно убрал руки.
— Наверное, вы правы. — Незнакомка посмотрела ему прямо в глаза. — Мне иногда бывает сложно сдержаться, когда за мной никто не следит. Лилия Бендерская, музыкальный критик.
— Александр Турецкий. Можно Саша.
— Саша, вы не могли бы проводить меня до машины? Правда, вначале я зайду в дамскую комнату.
Только когда они оказались на улице и пошатывающаяся Лилия достала из сумочки ключи, Турецкий вдруг понял, что она имела в виду, попросив проводить ее до машины.
— Вы что, собираетесь сами сесть за руль?
— Если вас смущают мои каблуки, то могу вас успокоить, в машине у меня есть кроссовки.
— Лилия, меня смущает то, что вы собираетесь вести машину в таком состоянии. Вам что, не терпится попасть в аварию?
Лилия озадаченно поджала губы:
— А что же мне делать?
— Я отвезу вас домой. А свою машину вы заберете завтра.
Думаю, что за ночь она никуда не денется.
— Это очень мило с вашей стороны, Саша, но я живу за городом, и мне не хотелось бы создавать вам новые проблемы.
— Лилия, вы создадите мне проблемы, если поедете домой сами, а я в ночной сводке увижу очередной репортаж об аварии.
— Тогда поехали, — согласилась Лилия, улыбаясь. — А то вы нарисовали уж больно мрачную картину.
В машине Александр Борисович украдкой разглядывал свою пассажирку и с удивлением понимал, что только сейчас замечает, какая сногсшибательная красавица находится с ним в одной машине.
— Интересно быть музыкальным критиком? — поинтересовался он, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от лезущих в голову неправильных мыслей.
— Мне нравится. Работа заключается в том, чтобы ходить по концертам. А я люблю музыку. Кстати, Саша, вы мне так и не сказали, чем вы занимаетесь. Вы не очень-то похожи на человека, регулярно посещающего подобные мероприятия.
— Вы рассуждаете как настоящий психолог, — улыбнулся Турецкий.
— А я и есть настоящий психолог, — парировала Лилия, — второе образование — психфак МГУ.
— Я тоже учился в МГУ, — сообщил Александр Борисович.
— Саша, вы определенно уходите от ответа. Вы что, преступник?
— Вообще-то прямо наоборот, — признался Турецкий. — Я работаю в прокуратуре. А на концерте я оказался, поскольку Владик Гиндин — ученик моей жены и я должен был передать ему папку с нотами.
Сказав про жену, Александр Борисович, в точности как Штирлиц из анекдота, почему-то подумал, а не сболтнул ли он лишнего.
Впрочем, Лилия не обратила на жену никакого внимания.
— Наверное, вас достали вопросами о вашей работе?
— Честно говоря, да, — признался Турецкий.
— Тогда я не стану о ней спрашивать.
Когда они подъехали в громадному, четырехэтажному особняку и перед ними автоматически открылись двери, Александр Борисович слегка стушевался:
— Не думал, что музыкальные критики получают так много.
— Вы что, Саша, решили, что это мой дом? — засмеялась Лилия. — К сожалению, вынуждена вас разочаровать. Это дом моей подруги, ее муж успешно занимается гостиничным бизнесом. Но они уехали во Францию на полгода и разрешили мне в их отсутствие здесь пожить.
