скажу, чтобы не открывал никому, пусть это делает кто-то вместо него. Для начала нужно убедиться, тот ли это пацан. Но место было определённо тем, и дом, и дорога, и номер дома – всё, как во сне, всё, как на фото в этой газете.
Меня вдруг пробил озноб.
А если я сегодня увижу его? Не того парня, а убийцу? Если он подойдёт сегодня. Тогда я убью его сам! Во сне у меня не было пистолета, но сейчас же он есть!
Я мог бы и каждое утро его караулить.
Нет, это бред, полный бред, что же делать? Да, нужно отдать парню пушку и эти патроны, пусть спрячет где-нибудь у себя. В его возрасте каждый пацан рад был бы настоящей пушке.
Я понятия не имел, как сон из будущего был связан с этим «не моим» даже прошлым, но то, что всё неспроста, это я нутром чуял.
Ещё раз, что мы делаем…
Почему, интересно, «мы»? Я и сам не заметил, как стал так себя называть, у меня теперь было целых два «я» – я-настоящее и я-прошлое.
Так вот, что нам сейчас предстояло сделать? Я поговорю с пацаном, скажу, что ему грозит опасность, передам ему пистолет, пусть спрячет его куда-нибудь и не открывает незнакомым дверь. Да, спрячет и не открывает, спрячет и не открывает…
Я посмотрел на себя. Серьёзно? И он мне поверит? Постороннему мужику в трусах? Вышел из машины, открыл багажник – мои старые брюки, растянутый свитер жены. О, это не свитер, а какое-то безразмерное нечто; главное, я в него влез, просунул голову, вдел рукава… Виктория надевает его на природу, когда холодает к зиме.
Я сел обратно в машину и смотрел, не отрываясь, на дверь того самого дома, будто от одного моего взгляда её могли открыть.
Дверь открылась через десять минут.
Из неё вышел мужчина, может, отец, потом из двери выглянул парень в кепке, я видел его со спины. Он что-то крикнул вслед и закрыл за собой. Это был он – парень из газеты, он вроде и не изменился совсем. Я посмотрел ещё раз на статью. Правда, он мало изменился. Но точно такой, каким я его видел все эти годы в кошмарах.
Тебя скоро убьют, пацан. Тебя скоро прикончат, прямо здесь на пороге этого самого дома. Я дождался, пока их авто скрылось за поворотом, и вышел из машины, пряча пистолет за спиной.
– Так, – подходил я к забору, – что я ему скажу, что я скажу…
Руки у меня вспотели, в горле пересохло, я был будто во сне, в том самом сне, из которого выбирался не раз. Только убийцы не было рядом, он ещё не пришёл, но придёт, и я должен хоть что-то сделать.
Я постучал.
Дверь дома открылась, над дверью звенел ловец снов, меня пробирало холодом, шаги приближались к воротам, заскрипел массивный замок.
Серьёзно, пацан, ты даже не спросишь, кто я? Неудивительно, что тебя убьют.
Он открыл дверь.
Я смотрел на него. Я видел его, как тогда.
Я его узнал.
Этот парень из газеты, этот парень из сна, этот парень из той машины, что направил на меня пистолет, это он, чёрт возьми, с белым пятном под глазом, с такими же белыми волосами, только под джинсовой кепкой, я не распознал их во сне. Это он испоганил всю мою жизнь, это он убил Анну, убьёт её позже, потом… Его брови такие же белые, его ресницы всё так же бесцветны, и эти серые, как у всех альбиносов глаза…
Я не спасу тебя от убийцы, парень. Я поднял пистолет и нацелился на него. Его глаза расширились, рот открылся, он хотел крикнуть, но не смог.
Я не спасу тебя, парень, да чтоб тебя!
Я зажмурился.
Выстрел! Оглушающим эхом прокатился по всей округе, отражаясь остаточным гулом от стен соседних домов. Всё пространство будто сжималось и летело опять на меня. Его глаза онемели, рот искривился в гримасе, он осел на колени и упал вниз лицом.
Убийцей был я.
Меня поглотила бескрайность, тёмная беспросветная пустота. И я в этой бесконечности, как часть её, как часть себя, как всё и ничто во плоти. Я летел в бесконечном пространстве, и только тысячи ярких огней со скоростью, не постижимой взгляду, пролетали мимо меня, ударяясь друг о друга, разбиваясь на сотни таких же мерцающих быстрых светил. Освещая мне путь.
Я прохожу через этот свет.
Бегу к матери, раскинув руки, она хватает меня и подбрасывает до небес, а после треплет по голове, и мы оба смеёмся.
Я опаздываю на школьный автобус и получаю предупреждение за прогул.
Выпускной, тёмный зал в огнях от дискотечного шара, медленный танец для всех, кроме меня, я стою один возле чаши с пуншем и смотрю, как танцуют другие.
Целуюсь с однокурсницей в пустой аудитории. Мы опоздали на пару и решили совсем не идти.
Получаю диплом.
Собеседование в «Вечерней газете». Запах сигар в обкуренном кабинете.
Стою на кладбище, смотрю в объектив на надгробие мистера Кларка.
И опять лечу в пустоту.
Свет померк, темнота, тихий гул, непонятные уху помехи, будто кто-то ищет сигнал.
Чей-то голос…
– К новостям погоды. Сегодня, как и вчера, объявляется штормовое предупреждение, метеорологическая служба города просит воздержаться от прогулок на яхтах, а также от полётов на парапланах и легкомоторных самолётах.
Я чувствую своё тело и себя в нём. Я чувствую кресло, подлокотники, мягкость спинки.
Открываю глаза.
Я дома.
Новости на телевизионном экране, диктор зачитывает прогноз погоды.
Это она – та самая девушка, что и была в тот день, когда с серьёзным лицом сообщала об упавшем легкомоторном самолёте мистера Кларка.
Сейчас её лицо не выражало трагичности. Она улыбалась, как и в обычные дни, была приветлива и мила.
– Спасибо, Эрика, – перехватила её ведущая новостей экономики, – и от хороших новостей перейдём к новостям на биржах.
Я выключил телевизор.
Это был всё тот же день. День, с которого всё началось.
Квартира была однозначно моей. Ничего в ней не изменилось. Те же стены и скромная мебель, тот же самый холостяцкий быт.
Как ужасно болит голова и трясутся побелевшие руки. Я только что убил человека.
Моим кошмаром был я сам. Я убил свой кошмар.
Вспомнил, что у меня есть дети, а после, что у меня их нет, как и жены, как и всей той жизни, что была, наверное, лучшей вариацией из всех возможных.
