правой руки. Он что же – пломбировал дозу таким образом? – Дима недоверчиво вывернул губы. – Странно это. Говорить с ним нужно. Я уже заявку оформил на завтра на три дня.
– Я сама с ним поговорю, капитан. Тебе он ничего не скажет. Особенно если подставила его родная дочь. А ты, капитан, сделай доброе дело. – Хмельнова вцепилась в ручку подъездной двери, ее слегка пошатывало. – Пройди окрестности ночного клуба в радиусе, ну не знаю, пары кварталов. Запроси записи с камер видеонаблюдения. Любые, какие обнаружатся. Не по воздуху же убийца Баловневой в клуб попал. Как-то он туда приехал, пришел, приполз. Если на камерах ничего нет, может, машины в тот момент какие-то парковались или отъезжали. На них регистраторы имеются. Сделаешь?
Он молча кивнул, не рассказав, что уже этим занимался, пока Хмельнова лежала в больнице. Попытка оказалась неудачной. На подступах к ночному клубу не оказалось действующих видеокамер. Правда, в радиусе квартала. Если необходимо расширить поиски, он это сделает. Очень уж ему хотелось ей доказать, что убийца – Новикова.
– Вам уже не выйти с зоны, Золотов. Но вы можете…
– Хватит, начальник, – перебил он ее, его сизые губы пошли кривой линией. – Облегчить свою участь я уже не могу. За ту дурь, на которой нашлись мои пальцы, мне под пятнадцать светит. Ваши коллеги тему раскрутят по полной. Все «висяки» на меня скинут. Им звезды, а мне еще пару-тройку годков накинут. В семьдесят лет на свободу? Зачем? Так что не заботьтесь о моей участи. На ней жирный крест.
Рита промолчала, прикусив губу, чтобы не сорваться на истеричный крик.
Ее день и без того начался очень паршиво. Сначала позвонил Сережа. Она только вышла из ванной, почистив зубы, тут его звонок.
– Почему я тебя вчера не дождался, ма, не подскажешь? – сразу начал он с претензий. – Привез твоей любимой еды. Ехал по пробкам через весь город. А ты, как всегда, на работе! Потрясающе, ма!
Ей захотелось мгновенно отключить телефон, чтобы не слышать его нытья. Захотелось упрекнуть в ответ. Что сын даже не поинтересовался: а были ли силы у матери проглотить его замечательный ужин? И как она вообще?
Кажется, у нее что-то такое вырвалось, потому что Сережа, прежде чем отключиться, с удивлением воскликнул:
– Ну раз у тебя есть силы проводить допрос с пристрастием, значит, все не так скверно…
На самом деле все было скверно. И ее состояние. И их отношения. И ничего не поменялось: они по-прежнему существовали в соседних Вселенных. С мрачным видом, рассерженная, она прошла в кухню, решив, что сегодня хотя бы позавтракает нормально, раз вчера уснула без ужина.
Швырнула на плиту сковороду, разбила в нее одно яйцо. Ей и этого было много, но натощак из дома она не выйдет. Так она обещала самой себе.
Яйцо расползлось в горячем масле огромной кляксой, желток запекся. А она любила, чтобы он был целеньким, чтобы можно было его собирать с тарелки хлебной корочкой.
Рита выключила плиту, сдвинула яичницу со сковороды в тарелку, села к столу. И тут позвонил полковник и сдавленным от сдерживаемой ярости голосом наговорил ей столько всего, что она потом глоток воды не смогла сделать, не то что яичницу в себя пропихнуть.
– Если сил до хрена, Хмельнова, выходи на работу. Нечего диверсионные набеги совершать! – выдохся он к концу разноса. – Поняла меня?
– Так точно, товарищ полковник, – стараясь говорить твердым голосом, ответила Рита.
– И вечером ко мне с докладом, – добавил он и чуть мягче закончил: – Раз ты у нас такая героиня…
Она не была героиней. Она просто хотела поскорее закончить с этим делом. И дальше что? Правильно! Улететь в теплую страну с маленькой хижиной на берегу моря или океана – не принципиально. Усесться в шезлонг, погрузив ступни в теплый белоснежный песок. Закрыть глаза и ничего не слышать, кроме крика чаек и шороха волн…
– Почему вы говорите про пальцы во множественном числе, Золотов? – осторожным движением она поправила повязку над левым ухом. – Вам не сказали?
– Что? – он хмыкнул, наблюдая за ней. – Голова болит, а ко мне приехали. Видимо, приперло.
– Вам не сказали, что на всех пакетиках с дозой был лишь один ваш отпечаток – большого пальца правой руки.
Она достала жвачку и сунула ее в рот. После кофе с заправки, которым она заменила свой завтрак, оставшийся в тарелке на столе, во рту было горько.
– Не сказали. – Он резко выпрямился, взгляд его сделался рассеянным. – Как это? Почему?
– Потому! – ей страсть как захотелось показать ему язык. – Кто-то вас подставил, Золотов. Не могли же вы сами так глупо наследить.
– Я вообще наследить не мог! Я всегда все делал в перчатках, – огрызнулся он. – Никогда и ни разу без них. А тут… Я подумал, что меня просто разводят. И даже экспертиз не читал. Есть пальцы, значит, есть. Значит, так кому-то надо.
– Кому, Золотов? Кому вы так насолили? Только не надо ухмыляться и намекать на сотрудников. – Рот наполнился жгучим мятным вкусом, таким острым, что заслезились глаза. – Это не они. Кто сумел проштамповать каждый пакет с дозой вашим большим правым пальцем? Вспомните!
– Не помню, – он качнул головой и задумался, принявшись потирать ладонь о ладонь.
– Ну как же, Золотов! Вы же не можете не знать, где и когда вы этим занимались? Кто мог это видеть? И знаете… Мне только один вариант приходит на ум. – Она постучала себя пальчиком по подбородку, закатив глаза. – Такое можно было совершить, только если вы были в отключке.
– В отключке? Я не пью и не принимаю дури, – свел он брови к переносице.
– Вы могли просто спать, Золотов. Просто могли крепко спать, допустим, приняв большую дозу снотворного. И тогда кто-то воспользовался вашим пальцем, чтобы пометить им все пакеты с наркотиками. Как думаете, кто это мог быть? Никто не приходит на ум? – она широко распахнула глаза, слегка качнув подбородком, подбадривая. – Ну же, Золотов! Проявите смекалку!
– Нет, – мотнул он головой, ссутулившись. – Она не могла.
– А кто мог, Золотов? Кто, кроме нее? Соседка пробегала? Или мыши…
– Хватит, – оборвал он ее с тихой угрозой, зло глянул. – Дайте подумать.
В тесной прохладной комнате с решеткой на маленьком окне под потолком и железной дверью стало тихо. Рита, прислушиваясь к головной боли, которая то затихала, то накатывала вновь, не переставала наблюдать за Золотовым.
Прозрение давалось ему нелегко. Принять предательство единственного родного человека ему было сложно. Но суеверный страх, что дочь может оказаться убийцей и
