Как взрослые умные женщины, дружившие с университетских лет, должны реагировать на глупые письма шантажиста? Выбросить и забыть. Или все-таки попробовать понять, нет ли разумного объяснения казавшимся дурацким розыгрышем угрозам? Особенно если одна из приятельниц почти тут же попадает под машину… Вместе со взявшейся за расследование героиней мы переносимся и в начало 1990-х, и во вторую половину 1970-х, и в более отдаленные времена. Новейшие события сложно переплетаются с историями, случившимися давным-давно, нежданные злосчастья — с бедами, казалось бы, похороненными много лет назад. Воспоминания и помогают, и мешают разобраться: кто же виноват в полузабытых загадочных трагедиях и как они связаны с опасностями, обрушившимися на тех, кто некогда составлял веселую студенческую компанию. Детективный роман перерастает в исследование нашего отношения к прошлому и заставляет задуматься о весьма болезненных этических проблемах.
литературы или искусства страховали умников от расправ и вербовок. Слишком хорошо известно, что довольно часто дело обстояло совсем не так. Нашей компании университетских лет просто очень повезло. Могло сложиться иначе — поводы при желании найти было нетрудно.
«Медуза» написана о той беде, что висела надо всеми, кто пытался жить сколько-то по-своему, хотя настигала не всех. Автору повести нужно было соединить самое общее (система персонажей) с экстремальным (сюжет). Вера не хотела, точнее — по всему своему душевному устройству — не могла язвительно корить друзей молодости, пусть и заодно с самой собой: посмотрите, дескать, каковы вы на самом деле. Ни у одного из ее персонажей нет и малого портретного сходства с теми, кто на исходе 1970-х занимался русской рецепцией Буало, элегиями Батюшкова, прозой Лескова, французским «новым романом» и иными завлекательными историко-филологическими материями, ездил в Тарту, ходил по букинистическим, организовывал «дни науки» (студенческие конференции)… Потому-то и спросила когда-то меня Вера: «Ты понимаешь, что это не про нас?» Надели автор своих персонажей филологической складкой, получилась бы совсем другая история. Куда менее общая.
Но сама-то Вера оставалась филологом. И потому не могла, да и не хотела выстроить свое страшное повествование без литературной подсветки. Она знала: в любой ночи легче существовать при свете вечных книг. (Как-то, далеко не в баснословные университетские годы, а сильно позже, Вера с усмешкой сказала мне примерно вот что: «Никак не могу разобраться, кого больше люблю — Достоевского или Толстого… То так кажется, то эдак…» Потому поручила разгадку тайны преданной и умной читательнице толстовского романа. Заодно взвалив на нее (как и на душевно близких автору читателей) горький вопрос: а дальше-то как жить? Одна из подружек главной героини в общей беседе нервно вскрикивает: «При чем здесь “Анна Каренина”!» Очень даже при чем.
После «Медузы» Вера, кажется, больше прозы не писала. Она продолжала учить американских студентов русскому языку и русской литературе, пока вдруг свалившийся тяжелый недуг не лишил ее и этой радости.
Вера… Верочка родилась 27 августа 1958-го, умерла 2 ноября 2017 года. Ее памяти посвящен роман нашей дочери Ани (Анны Немзер) «Раунд».
Андрей Немзер
