Пускач вырубите…
Первым попробовал Бочаров. Дернул — затрещал пусковой движок! Запустился и основной… Трактор взревел, затрясся!
— Ой, и я хочу!
— И я!
— Цыц! Это что вам, игрушка, что ли? Давайте-ка за работу. Тем более обед уже кончился.
И в самом деле кончился, девчонки уже шли к «пене».
— А я и пописать не успел, — спохватился Петров.
— И я…
— Айда во-он к тем кустам.
На краю поля росли густые кусты барбариса и тамянки, дальше начинался малинник, а за ним уже — лес. Настоящий, густой, тянувшийся до самой Вологды. Или до Архангельска. В общем, далеко.
Подбежав к кустам, ребята неожиданно обернулись и закричали… Ябеда Петров даже кепку снял, замахал. Потом побежал к трактору, весь возбужденный, с округлившимися глазами:
— Там это… Мужик мертвый! Лежит. Прямо в кустах.
— Может, пьяный?
— Да мертвый же! Зуб даю! Честное пионерское, чтоб мне сдохнуть!
* * *
О трупе сообщил дежурный. Буднично так заглянул в кабинет к участковому, прямо с кружкой чая:
— Там мужика мертвого нашли. На учхозе, недалеко от Школьной. Начальник сказал — съезди. Если криминальный — так у нас как раз и следователь тут.
— Что еще за мужик? — услыхав разговор, вышел в коридор Алтуфьев. — Где?
— Говорю же, на учхозе, — дежурный поставил кружку на подоконник. — Учительница позвонила со Школьной. Там ребята на учхозе, на практике. Они и нашли. Девочка какая-то опознала. Говорит — тракторист из Койволы.
— Крокотов!
Переглянувшись, участковый и следователь, не сговариваясь, выбежали на улицу — к мотоциклу, по пути прихватив с собой еще и криминалиста Теркина.
— Михалыч! — Алтуфьев все же стукнул в окно дежурки. — Эскулапу нашему позвони.
— Кому?
— Судмедэскперту!
— А, Варфоломеичу? Так уже… Он сказал, на велосипеде приедет.
Охрану места происшествия организовал тракторист Николай, и вполне грамотно: всех детей велел увести прочь, оставив только непосредственных свидетелей и ту, что опознала, — симпатичную синеглазую девчушку с испуганно-бледным лицом.
— А, Женя! Опять ты, — узнал ее Дорожкин.
И тут же напустил на себя важный вид:
— Товарищ следователь, вот это та девочка, о которой я докладывал. Та, что с почтальоном… в сарае…
Алтуфьев ободряюще улыбнулся:
— Женя, нам с тобой обязательно нужно поговорить.
— Я понимаю… А Максим?
— Это тот, что ей помог. Мезенцев, — напомнил участковый.
— А! Ну да, и с Максимом — тоже. Женя, вечерком подойти сможешь?
— Смогу.
— Вот и славненько. Так, отошли все подальше! Спасибо!
Труп лежал на правом боку, неестественно изогнув руки. Круглое красное лицо, уже отекшее, на разбитом затылке запеклась кровь. Крокотов? Да пес его знает, тут и близкие родственники сразу не поймут — мышцы у мертвецов расслабляются, придавая лицу умиротворенное выражение, совершенно не свойственное человеку при жизни.
Отчего же тогда его так уверенно опознали?
Следователь обернулся:
— Женя! А ты, значит, Крокотова знала?
— Видела пару раз. У нас, в Доме крестьянина. И еще — на почте.
Девчонка явно что-то скрывала… или скорее просто не отошла еще — все же не каждый день трупы видит.
— И вот так сразу узнала?
— Я татуировку запомнила.
И правда! Это, Владимир Андреевич, между прочим, тебе в укор! Что, не видишь, на левом запястье убитого наколото небольшое сердечко в виде червовой масти и две буквы — «И» и «М». Имя зазнобы, надо полагать.
Но девчонка-то! Это увидеть пару раз — и сразу запомнить!
— Я бы и не запомнила, — неожиданно улыбнулась Женя. — Если бы не буквы «И» и «М».
— А что в них такого? — следователь посмотрел вдаль, заметив появившуюся на шоссе фигурку велосипедиста с чемоданом на багажнике. Верно, Варфоломеич, судмедэксперт.
— Так ведь это же Ив Монтан! Инициалы. Я потому и запомнила.
— Нравится? А Пари… ла-ла-ла… ла-ла-ла… — вдруг подмигнул и напел Владимир Андреевич.
— Очень! Ой, и вы тоже его любите? А у меня пластинка есть! Сестра в Риге купила. А вам какая песня больше нравится? Мне — так «Большие бульвары», и… вообще — все!
Так бывает. Шок пройдет, и люди начинают быстро и много говорить о чем-то не очень важном. Хотя, если бы не Ив Монтан, вряд ли бы эта девочка запомнила колхозного тракториста Крокотова, совсем чужого для нее человека.
— Игорь… Африканыч, что там, в карманах?
— Да пачка «Беломора». Полупустая уже. Еще спички… коробок.
— Жаль, бумажника нет, — подъехав, улыбнулся велосипедист — сухонький вальяжный старичок, Андрей Варфоломеевич, бывший акушер, ныне — патологоанатом и судмедэксперт.
— Ну, ты тоже скажешь, Варфоломеич! — здороваясь, засмеялся Теркин. — Бумажник — у сельского мужика?! Ты еще скажи — портмоне! Если что ценное и было — так уже давно прибрали. Тот же убийца.
Открыв чемоданчик, судмедэксперт натянул перчатки и полез к трупу.
— Следов борьбы пока не наблюдаю.
— Думаю, это знакомый был, — опросив подростков, Алтуфьев подошел к коллегам. — О чем-то говорили, судачили… А потом один отвернулся — другой ему камнем по башке. Не договорились! Камень, кстати, нашли?
— Отыскали. Метрах в трех, под кустом… Весь в крови! То есть в бурых потеках…
— Орелики! — вдруг выпрямился Варфоломеич. — А ведь его сначала ножом! В левую часть груди. В сердце — ребро помешало. И добили камнем. Чтобы, так сказать, не мучился.
— Почему не ножом? — следователь задумчиво почмокал губами. — От волнения, наверно… Хотя, кто его знает? Поймаем — спросим.
— Думаешь — почтальон? — поинтересовался Дорожкин.
— Пожалуй. Учитывая, что ты мне рассказал… и найденную в сарае Столетова кепку… Зачем он ее туда притащил, интересно? Хотя… допустим, вызвал Крокотова на встречу, хотел убить. За этим и вызвал! После надел кепку, вошел — словно бы сам Крокотов — в Дом крестьянина… Вещи, документы забрал. Пока администраторша Леночка с ухажером своим в кустах миловались… А сосед по комнате спросонья принял убийцу за самого Крокотова.
— Да, так может быть, — согласно кивнул участковый. — И кепку он для этого и надел, чтобы походить… А потом так в ней и пошел, машинально. Нету здесь кепки-то!
— И ухажер Леночкин звук двигателя слышал… Мопед! «Газовик»! Такой же, как у почтальона, — Алтуфьев продолжал свои рассуждения. — Утверждает, что, как бывший моторист, никак не мог ошибиться. И тогда… кто-то же должен был видеть Столетова утром, примерно в полпятого-полшестого утра…
— В это время доярок на первую дойку возят, — заметил Дорожкин. — Я завтра могу поспрошать.
— Вот-вот, сделай милость, — Владимир Андреевич пригладил растрепавшиеся на ветру волосы. — А я с ребятами переговорю. С Мезенцевым и с этой вот Женей.
— Женечка Горемыка, так ее в детстве прозвали. Все время в истории попадала разные. Как-то по весне колхозный грузовик едва в кювет не опрокинула.
— Ну!
— Котька Хренков учил ездить…
— Опять Хренков! —
