признался Кирьянов. – Он вспоминает все эти подробности, и видно, что каждый раз все заново пропускает через себя.
– Ой, не могу, – не выдержала я. – И когда ты вдруг превратился в такую душку?
– Не забывайся, – посоветовал Киря. – Он преступник, я это помню. Но в моей обветренной душе всегда есть место сочувствию и пониманию.
– Да ладно, Вов. Ты же многое повидал.
Во время допроса, на который я напросилась, Соломон вспомнил, как жадно Отто смотрел на куртку Никиты.
– Он бы в жизни себе такую не купил, – заметил Соломон. – Она была дорогая, яркая.
– Ему бы карманы проверить, но он не додумался, – сказал Кирьянов. – А ведь в одном из них преспокойно прятался паспорт на имя Никиты Вольского. В бочке ведь его вещи?
– Да, там его вещи, – подтвердил Соломон. – Три года там лежали. Не хотел даже видеть их.
– И вы захотели сжечь их именно в то время, когда я проживала в отеле? – спросила я. – Или это совпадение?
– Нет, не совпадение. Жена догадывалась, что ты не та, за кого себя выдаешь. Я решил ей помочь, но совсем забыл, что в бочке полно пластика. Вот и пришлось тушить.
– Откуда у вас оружие? – поинтересовался Кирьянов.
– Пистолет купил отец, – пробормотал Соломон. – Это было очень давно, мы только что сюда переехали. Рядом лес, место только обживалось. Иногда приходили плохие люди, но, завидев в папиной руке настоящий «маузер», сразу же оставляли нас в покое. Он же нас без мамы воспитывал, что ему еще оставалось?
Кирьянов сосредоточенно записывал его слова в протокол допроса. Я, сидя рядом, на всякий случай записывала все на диктофон.
К месту, где Копенберги спрятали тело Никиты Вольского, Соломон привел нас лично.
Мы стояли на берегу замерзшего лесного озера, и Соломон все никак не мог вспомнить место. Останки извлекли из воды после двух дней поисков, но сам Соломон при этом не присутствовал. Накануне ему стало плохо, и он остался дома.
Мобильный телефон Егора Громова мы так и не нашли. Впрочем, теперь он был бы никому не нужной уликой.
До вокзала нас подбросил Виталий на своем стареньком «Мерседесе». Он не выпускал мою сумку из рук и вообще выглядел напряженным.
Кирьянов поднялся по ступенькам и исчез в вагоне. Перрон был практически пустым. Поезд останавливался на этой станции ровно на семь минут.
Мы с Виталием пытались проститься легко, но у нас ничего не получалось. В итоге оба курили и смотрели то вдаль, то в пол. Главное, чтобы не глаза в глаза.
Напоследок он осторожно поцеловал меня в лоб – единственное место на лице, где не осталось кровоподтеков. Мы оба знали, что вряд ли увидимся снова.
Накануне Нового года я узнала из новостей, что лыжный курорт закрылся из-за опасности схода лавин. Мысленно я пожелала спасателям удачи.
Аня вышла замуж в феврале. К тому времени я уже полностью восстановила свое прекрасное лицо и не пряталась от фотографов.
На подруге было то самое платье, которое мы выбрали ей в свадебном салоне. Она чудо как была в нем хороша.
Оставшись с ней наедине, я протянула ей синюю бархатную коробочку.
– Это мой официальный подарок, – сообщила я. – А те позорные тарелки можешь случайно уронить на асфальт, я не в претензии.
– А что там? – загорелась Аня, развязывая упаковочный бантик.
– О, это гораздо лучше квартиры, которую вам подарили ваши родители, и оплаченного тура на Кипр от твоего начальства. Открывай уже.
В коробочке лежала серебряная брошь в форме кляксы. Та самая, из свадебного салона.
– Тань… – ахнула Аня.
– Давай ее на тебя прицепим.
Невеста была так рада, что чуть не расплакалась. Нас заметили, вытащили в центр зала и заставили участвовать в дурацком конкурсе с дурацкими призами.
Мне выпало залезть на стул и прочитать гостям детский стишок. Но я надулась, как мышь на крупу, и упрямо молчала, а потом по-настоящему заплакала.
И выиграла главный приз.
