– Это репортер. – Голос ее звучал обеспокоенно.
– Скажи, что меня нет, – ответил я, – а ты ничего не знаешь.
– Ладно, – кивнула она и пошла обратно. Я крикнул ей вдогонку:
– И пожалуй, лучше будет не снимать больше трубку.
Я знаю, что такое жить в осаде. Однажды мне уже пришлось это испытать, когда меня выперли из полиции. Не отвечаешь на звонки в дверь. Не подходишь к телефону. Не выходишь из дому. Просишь приятеля или соседа сходить в магазин за продуктами, отсылаешь своего десятилетнего сына Билла на несколько дней к родственникам в Лонг-Айленд и ждешь, пока все утрясется. Рано или поздно так и происходит.
На этот раз осада была недолгая. Она продолжалась все воскресенье и первую половину понедельника, но к обеду закончилась. Для газет во вторник я уже не представлял никакого интереса.
Все равно из-за жары на улицу выходить было себе дороже, так что даже будь все нормально, я не стал бы достраивать стену. Я провел это время наверху, у себя в кабинете, который несколько лет назад начал переоборудовать из бывшей спальни и пока так и не закончил, занимаясь тем, что перечитывал “Жизнь на Миссисипи” Марка Твена. Я всегда любил читать, но в последнее время ограничил круг чтения авторами, писавшими до двадцатого века, так как утратил интерес к чтиву, напоминающему мне об окружающем мире. Газет и журналов я тоже больше не читаю.
Когда в понедельник вечером позвонили в дверь, я было подумал, что это, наверное, опять какой-нибудь репортер решил сделать последнюю попытку, но затем услышал, как Кейт открыла дверь и с кем-то разговаривает, – значит, это были не журналисты. Я не двинулся с места: у меня не было ни малейшего желания с кем-либо общаться.
Голоса раздавались уже в гостиной, и следующие пять минут вряд ли можно было сказать, что я действительно читал. Взгляд блуждал по странице, но я весь обратился в слух, ожидая, когда на лестнице раздастся звук шагов Кейт, при этом снова и снова перечитывая один и тот же абзац.
Через пять минут я услышал, как она поднимается. Я закрыл книгу, бросил ее на стол и начал гадать: если это не репортер, то здорово смахивает на полицию.
Но, когда вошла Кейт, я прочитал в ее глазах нечто другое. Она объявила:
– Это Рита Гибсон. Рита Кеннеди. Мать Робин.
– Она хочет, чтобы я рассказал ей о том, что произошло?
– Робин арестовали, – ответила она. – Сегодня днем, в больнице. Я кивнул:
– Этого следовало ожидать.
– Ты что, серьезно?
– Она виновата, Кейт. – Я развел руками. – Кроме нее, наверху никого не было, точнее, никого живого. После Робин никто вниз не спускался.
– Не могу поверить, что эта девушка совершила такое кровавое преступление, – возразила Кейт. – Убила двоих человек. Она не могла этого сделать, Митч! Ты видел девочку, и не мне тебе об этом говорить. Она на такое не способна. Просто не могла этого сделать.
– Кроме нее, больше некому, – возразил я. – А ты тоже не хуже меня знаешь, что любой из нас способен на все; пока был в полиции, не раз в этом убедился.
К этому осталось только добавить: и я сам – тому прекрасный пример.
Если Кейт и додумала эту мысль, то не подала виду и только повторила:
– Митч, я не верю, что Робин Кеннели кого-то убила, и ты тоже в это не веришь.
– Я ни во что не верю, – кивнул я. – Более того, я об этом даже не думаю.
– Совершенно верно. Если бы ты хорошенько подумал, то понял бы, что девушка невиновна.
– Даже не собираюсь, – сказал я. – Кому какое дело до того, что я знаю и что я думаю. Моя хата с краю.
– Но не ее, – гневно проговорила Кейт, махнув рукой в сторону двери. – Это же мать Робин. Мог бы хоть пару слов ей сказать, Митч, тебя не убудет.
– И какие именно слова? Что ее дочь убила двух человек? Что ее дочь их не убивала? Мне нечего ей сказать, Кейт, и останется только одно – сидеть перед ней с жалким видом. С таким же успехом я могу отсидеться и здесь, где меня никто не видит.
– Митч, ты не можешь отказать ей в праве хотя бы увидеться с тобой.
– Могу, – возразил я. – И должен. Я ни в чем не замешан. И не собираюсь ни в чем быть замешанным. Это мне слишком дорого обходится. Вчера я было сунулся к ним, чтобы помочь, и посмотри, что из этого вышло.
– Митч...
– Я Рите Гибсон ничего не должен, – прервал я. – Поэтому не собираюсь ни во что лезть. И не позволю, чтобы меня опять втянули в историю.
Она развела руками:
– При чем тут “лезть”? Речь идет просто о разговоре.
– “Сделайте что-нибудь”. Вот что она скажет, и ты тут же начнешь ей подпевать. Мол, Робин Кеннели никого не убивала, так что давай-ка поговори с людьми, сунь свой нос куда надо, сделай то, сделай это, словом, найди настоящего убийцу.
– Никто тебя ни о чем таком не просит, Митч.
– Пока нет, – возразил я. – Но скоро попросят. Сначала она, потом ты.
– Митч, а что, если эту девушку признают виновной?
– Кейт, а что, если она виновна?
– Но это же не правда. Ты не хочешь даже выслушать! Почитай, что пишут газеты, послушай ее мать.
– Дохлый номер! – заявил я. – Мое место здесь. И я ни с кем ни о чем не намерен говорить и ни над чем не собираюсь ломать голову. Шага не сделаю из дому, и пусть каждый день будет похож на все остальные.
Она окинула меня изучающим взглядом, пытаясь найти какой-нибудь способ ко мне подобраться, а затем спросила:
– Для тебя это действительно так важно – отсидеться?
– Представь себе! Она развела руками:
– Тогда мне больше крыть нечем. Она отвернулась, и я вздохнул:
– Извини, Кейт. Просто не могу, вот и все. Она кивнула, не глядя на меня. Я добавил:
– Если они совершили ошибку, то ее сами и обнаружат. Так обычно и бывает.
– Да, – проговорила она и вышла из комнаты.
Я прислушался к ее шагам на лестнице, а затем – к отдаленным голосам. Они звучали в гостиной, и разобрать слова было невозможно.
И в самом деле, чем я мог помочь? Любой предпринятый мною шаг был бы пустой тратой времени. Начни я разговор с этой женщиной, придется думать о вчерашнем, а это для меня не только не имеет смысла, но и мучительно. А кроме того, большинство допущенных полицией ошибок обнаруживают и исправляют, прежде чем дело доходит до суда. Исключения не остаются незамеченными, но получают широкую огласку именно из-за того, что они исключения.
Я взял в руки “Жизнь на Миссисипи” и раскрыл ее, но читать не мог. Просто сидел и ждал и после долгого молчания вновь услышал голоса, а затем – как за посетительницей закрылась входная дверь. Я ждал, что Кейт снова поднимется, но она не появилась, и через некоторое время я принялся за чтение, закончил наконец абзац, перевернул страницу и начал другую.
Кейт появилась около часа спустя, через минуту после того, как раздался телефонный звонок. Она остановилась в дверях и сообщила:
– Это Джордж Пэдберри. Он говорит, что это важно.
– Нет.
– Я ответила ему, что ты вряд ли подойдешь, – успокоила она. Ни в ее лице, ни в голосе не было упрека. Кейт вышла за дверь и начала спускаться вниз.
Я сорвался с места, выбежал из комнаты и остановился на лестничной площадке. Затем позвал ее, и она остановилась, подняв на меня глаза.
– Пусть это трусость, – сказал я, – но иначе я не могу.
– Я знаю, – кивнула она, и лицо ее вдруг смягчилось. – Все хорошо, Митч. Я понимаю.
– Ладно, сейчас спущусь, – буркнул я. Мы вместе подошли к телефону, она взяла трубку, послушала и сказала:
– Он не дождался. Гудки... – Она положила трубку на рычаг и улыбнулась мне. – Разрешил нашу проблему за нас.
Конечно, ничего подобного – наши проблемы разрешить никому не под силу, – но я улыбнулся в ответ и согласился:
– Пожалуй, что так.
На следующий день, во вторник, примерно в половине пятого вечера, раздался звонок в дверь. Я был в гостиной и смотрел по телевизору пиратский фильм с Эрролом Флинном, поэтому сразу же вскочил на ноги.
Кейт, проходя мимо по дороге из кухни, сказала:
– Не волнуйся, сиди спокойно, Митч. Я никого не пущу.
– Ладно. – Я остался стоять возле телевизора, глядя на дверь в гостиную и пытаясь различить голоса за доносившейся с экрана музыкой. Билл сегодня вернулся из Лонг-Айленда и возился наверху у себя в комнате с каким-то своим таинственным прожектом, так что вполне могли прийти и к нему.
Когда через минуту вернулась Кейт, на лице ее была тревога, а за ней вошли двое мужчин в штатском.
– Это детективы, Митч, – сообщила она.
Взглянув на них, я попытался прочитать по их лицам, известно ли им – кто я, но они оба были бесстрастны. Молодые ребята, аккуратные, но слегка тяжеловатые. Один из них обратился ко мне:
– Мы хотели бы, чтобы вы проехали с нами, мистер Тобин, если располагаете временем.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– Ничего. Просто нам хотелось бы уточнить кое-что из вашего заявления по делу Вилфорда.
– А здесь этого сделать нельзя?
