– Нет, просто формулировку, – ответил я. – Продиктовать? Я слишком поторопился, не дав ему времени подготовиться к такому обороту событий. Он сказал:
– В своем первоначальном заявлении вы обвинили инспектора Донлона в попытке вымогательства. Теперь вы хотите изменить заявление. Значит, в прошлый раз вы солгали?
– Ничуть, – возразил я. – Я готов подтвердить каждое слово. Но теперь мне ясно, что мои слова можно не правильно истолковать, поэтому я хочу сделать поправки к первоначальному заявлению и заменить его новым.
– Если у вас есть доказательства не правомочных действий одного из моих подчиненных, – сказал он, – вы можете представить их. Я никого не покрываю.
– У меня нет доказательств.
– Все равно мне кажется, – решил он, – что ваше первоначальное заявление может служить основанием для разбирательства.
– Нет. Я только передал те подозрения, которыми со мной поделилась Робин Кеннеди. Я не сообщал, верю я ей или нет.
– Вы ей верите?
– У меня нет на этот счет своего мнения.
К этому моменту наша взаимная неприязнь резко возросла, и мы не находили нужным ее скрывать. Его трубка в правой руке погасла. Он спросил:
– Вы всегда были таким циником, Тобин? Или в вас говорит ожесточение против полиции?
– Я знаю, как устроен этот мир, – ответил я. – Вы вряд ли захотите заставить меня придерживаться первоначального заявления.
Я видел его колебания и знал, чем они вызваны. Он пришел сюда с определенной целью и добился ее слишком легко. Капитан приготовился к тому, что из меня придется в поте лица вышибать новое заявление о Донлоне, а вместо этого я сам предложил изменить свои показания, не дав ему даже опомниться. Ему предстояла неприглядная работенка, мы оба это знали, а я пошел ему навстречу с такой готовностью, что он поневоле оказался в одной упряжке со мной, стал мне обязанным, а ему претила даже мысль сотрудничать со мной.
И все же деваться ему было некуда. Он медленно покачал головой, поглядел на свою погасшую трубку, затем снова на меня и проговорил:
– Вы хотите сделать новое заявление?
– Естественно.
– Ладно, займусь-ка я поисками стенографиста, – пробурчал он и с неохотой поднялся на ноги.
– Спасибо, – многозначительно произнес я, явно дав ему понять, что это он должен меня благодарить.
Он вышел, не сказав ни слова.
У меня не было сомнений в личной честности капитана Дрисколла. Если бы я и в самом деле представил ему неоспоримые доказательства, что инспектор Эдвард Донлон вымогал взятку, капитан Дрисколл, безусловно, выполнил бы по отношению к тому свой служебный долг. С другой стороны, я не сомневался, что капитан Дрисколл и без того знал всех своих людей как облупленных и был в курсе, кто в его отряде нечист на руку, но предпочитал не выносить сор из избы и помалкивал до поры до времени, пока никто не засветился.
В данном случае преступление в “Частице Востока” представляло неоспоримое и явное убийство при наличии подозреваемого, взятого под стражу, и мое заявление совсем некстати припутывало к нему щекотливую тему коррупции среди полицейских. И добившись, чтобы оно не бросало никакой тени на его сотрудника, он значительно упростил ситуацию.
Разумеется, он предпочел бы немного дипломатии – и то, что я сразу взял быка за рога, поставило его в неловкое положение. Но меня вывел из себя этот неприглядный способ спасения чести мундира, и вообще все в этом здании действовало мне на нервы. Я не желал играть в их игры, мне хотелось только побыстрей сделать то, что от меня требовалось, и уехать домой.
Через несколько минут явился стенографист, тощий патрульный в форме и толстых очках. Он сел за стол и, сосредоточенно выводя свои каракули, записал мое заявление. Когда я закончил, он сказал:
– Я скоро, – и вышел.
Стуча каблуками, вернулся капитан Линтер. Не скрывая презрения, он обратился ко мне:
– Капитан Дрисколл закончил с вами разбираться. Можете подождать снаружи.
Выйдя в “загон”, я сел за ближайший пустой стол; парень, что тюкал на пишущей машинке, все еще находился в комнате, но того, который разговаривал по телефону, уже не было. Зато теперь еще два стола оказались занятыми; за одним полицейский заполнял какие-то бланки, за другим его коллега жевал бутерброд, запивал кофе и читал “Дейли ньюс”.
Ощущение, что все это мне до боли знакомо, усилилось, хотя чисто внешне это помещение мало чем напоминало дежурку в участке, в котором я раньше работал. И все же атмосфера была настолько похожей, что, когда раздался звонок, я огляделся, чтобы проверить, не моя ли очередь отвечать на вызов. Смущенный, я опустил глаза на лежавшие на коленях руки, надеясь, что никто не заметил моего движения и не понял его. Я сидел в таком положении, пока не вернулся стенографист с отпечатанными экземплярами моего нового заявления. Я подписал их один за другим, и он отправился с ними обратно в кабинет к капитану. Мне ничего не оставалось, как ждать.
Капитан Линтер вышел из кабинета и, подойдя ко мне, остановился. Стоя, он казался приземистее, чем когда сидел за столом. Он сказал:
– Прежде чем вы уберетесь отсюда, Тобин, я вам кое-что должен высказать. Я ждал.
– Для меня новость, что вы живете на моем участке, – заявил он. – Не знал об этом до сегодняшнего дня. И, поверьте, далеко не в восторге. Если у вас есть голова на плечах, сидите смирно и не высовывайтесь.
– Не буду, – пообещал я.
– Тогда все, – буркнул он. – Можете идти.
– Меня обещали отвезти домой.
– У меня нет лишних людей, – отрезал он и, повернувшись, направился в свой кабинет. Домой я поехал на такси.
В дверях меня встретила Кейт со словами:
– Митч, тебя кое-кто желает повидать.
По выражению ее лица я понял, что мне этот визит не доставит удовольствия и что она не собирается уговаривать меня делать то, чего я не хочу. Не проходя в дом, чтобы держаться подальше от двери в гостиную, я спросил:
– Кто?
– Юноша по имени Халмер Фасе. Он тоже совладелец кафетерия.
– Я не хочу его видеть, Кейт. С меня хватит...
– Митч...
– Нет, – отрезал я. Затем прошел мимо нее, миновал дверь в гостиную и начал подниматься по лестнице. Она произнесла мне вдогонку:
– Митч, Джордж Пэдберри мертв.
Я остановился. Поглядел на нее сверху вниз со ступенек:
– Как?
– Его сбила машина. Через полчаса после его вчерашнего звонка. Он умер сегодня утром в больнице, не приходя в сознание.
Я нахмурился и до боли вцепился в перила. Только бы ото всего этого держаться подальше!
– Одно с другим никак не связано.
– Митч! – воскликнула она.
– Что говорит полиция?
– То же, что и ты. Не имеет никакого отношения к убийству.
– Им виднее, чем нам, – пожал я плечами.
– Нет, не виднее, – раздался голос, и в дверях гостиной появился высокий худой, похожий на подростка негр со светлым оттенком кожи, лет около двадцати, одетый в опрятный костюм, сшитый по последней моде. – Они наблюдают со стороны, – сказал он. – А мы замешаны вплотную.
– Кроме меня, – возразил я. – Я не имею к вам никакого отношения. Моя хата с краю.
– Митч!
Я обернулся к Кейт.
– Капитан полиции, – объяснил я, – только что посоветовал мне сидеть и не высовываться, что я и собираюсь делать.
Мальчишка – Халмер Фасе, как его назвала Кейт, – возразил:
– Я здесь по той причине, мистер Тобин, что полагаю, что вы с нами заодно, повязаны одной веревочкой.
– Вот уж в чем не уверен.
– Мы еще не знаем, почему он сбил Джорджа, – продолжал юноша. – Если это звенья одной цепи, тогда следующий – я, а затем – вы.
Вмешалась Кейт:
– Митч, тебе нельзя держаться в стороне. Что, если на тебя тоже начнут охоту?
– Тогда я и стану беспокоиться.
– А как же Джордж Пэдберри? – спросила Кейт.
– Никак. Он же умер.
– Через полчаса после того, как ты отказался с ним разговаривать.
Я махнул рукой:
– Нет, даже ты не сможешь меня убедить, что его убили. Халмер Фасе покачал головой.
– Вот так и бывает, когда не желаешь ни во что вмешиваться, мистер Тобин, – сказал он. – Сегодня вам это до лампочки, а завтра уже слишком поздно.
– Я за смерть Джорджа Пэдберри не в ответе, – сказал я. Он наградил меня понимающей, полной презрения улыбкой.
– Прощай, детка, – с издевкой пропел он и повернулся к двери.
– Подожди, – остановила его Кейт. – Не уходи пока. А ты ступай наверх, Митч, – продолжала она, – и подумай хорошенько. Подумай о Робин, которую из Белльвью собираются перевести в тюрьму. Подумай о Джордже Пэдберри, и об этом парне, и о своей собственной семье. Когда все обдумаешь, найдешь нас на кухне. – Она повернулась к негру:
– Пошли, Хал-мер. Хочешь холодного кофе?
Он улыбнулся:
– Не отказался бы, – и они вместе отправились на кухню.
На второй этаж я так и не поднялся. Вместо этого присел на ступеньку и почувствовал, как сердце сжимает ледяная рука. Но все, чего мне хотелось, – забиться поглубже в нору и даже носа не высовывать наружу.
