нас и про нас. Ни одного оригинального слова! Одни цитаты! Эти чертовы русские классики так много «наваяли», что нам, ныне живущим, сирым и убогим, ничего не оставили. Чувства, мысли, слова, – все чужое, краденное.
– Ты не права, – возразил Лау. – У каждого времени свои проблемы и герои, но беда, наверное, в том, что нравственный императив любого произведения описывается одними и теми же словами. Других-то слов в русском языке не выдумали, если не считать обезьяньих заимствований из английского языка. Согласен, есть айтишники с шаманством на инглише, есть молодежь, что чирикает на слэнге, но остальные, разве изъясняются на олбанском? Здесь, например, в ходу суржик. Твоя гневная тирада с головой выдает в тебе филолога, что пытается в муках писать и не находит нужных слов?
– Ну и что? – неожиданно ощетинилась девица.
– Ничего, я сам подвержен эпистолярному жанру, когда составляю отчеты о командировках. Мой шеф любит пространные описания, иногда даже заставляет переписывать и добавлять детали, хотя я считаю это мартышкиным трудом
– Извини, – девица махнула рукой. – Я пытаюсь писать, но меня поднимают на смех. Кто, мол, в настоящее время читает? С трудом одолевают коротенькие посты, на которых специально пишут, что чтение займет всего три минуты! Лонгридов (длинных текстов) пугаются как черт ладана. Меня одолевает зуд писательства, но чувствую, не получается. Когда пишешь, твои слова кажутся гениальными, а на следующее день с унынием понимаешь, что моя писанина, – это цитаты, надерганные из классиков. Нет своих мыслей и идей, а если появляются, – такие убогие! Чертово образование и чертовы классики. Я пытаюсь писать в жанре нон-фикш.
Лау пожевал губами. Он был невысокого мнения о писательшах и решительно отказывал им в воображении. Самое большее, что они могли из себя выдавить – это бесконечное пережевывание своих, ах, страданий, в семейной жизни и бесконечные жалобы на мужей-мучителей. У него был опыт общения с одной такой писательшей. Как-то выпил больше положенного и подцепил девицу. Утром увидел ее «керзовое», грубое лицо, мосластую фигуру без намека на грудь, кривые ноги с острыми коленками и покаянно подумал, что пить много вредно. Он хотел по-быстрому отделаться от этой девицы, но та вцепилась в него мертвой хваткой. Для начала девица с апломбом заявила, что она подающая надежды писательша и публиковалась в каком-то известном иностранном литературном журнале. Поэтому он должен проникнуться, как ему повезло и должен помочь ей материально, поскольку недавно развелась с мужем, оставившим её без денег. Лау предусмотрительно ничего не пообещал, но решил для расширения кругозора прочитать опусы новой надежды русской литературы. Новое, что внесла эта писательша в русскую литературу, были двадцать мертвых петухов. Двадцать мертвых петухов! Она писала, как купила живых, самолично зарубила и составила художественные инсталляции из мертвых окровавленных петухов на могильных плитах ближайшего кладбища. Как у неё, бедняжки, руки должны были устать, когда рубила петухам головы! Нет бы, хоть одного для приличия ощипала и сварила диетический супчик для мужа. Так писательша выразила свое презрение к этому мерзавцу, который после того, как она ублажила его и отсосала, заставил борщ варить! Так оскорбить натуру нежную и возвышенную! Двадцать мертвых петухов! Новая тема разгневанной русской феминистки, подавшейся в писательши.
Лау хохотал во все горло. Писательша в постели оказалась бревном бесчувственным, о которую занозил все тело, а минет не научилась делать. От неё бесполезно ждать, что для себя, любимой, хоть раз в жизни сварит борщ. Остальные рассказы этой писательши были полны мелочного сведения счетов с бывшим мужем. Лау еще раз вечерком встретился с писательшой и как бы невзначай задал вопрос о том, что будет на ужин. «На ужин будет моя красная помада!» – этот ответ писательша сочла верхом остроумия (очевидно, имея в виду, что поцелуем он сотрет помаду с её губ). Лау, как и предчувствовал, купил тюбик помады, который подарил онемевшей писательше, развернулся и был таков. Глупая, она не понимала, что, разведясь с мужем, лишила себя темы вечной мученицы-страдалицы. На большее ее скудного воображения не хватало. Писательша несколько раз звонила, хотела встретиться, но он не рискнул стать очередным её антигероем, который бы заставил ее страдать и изливать свои муки на бумаге. Ему стало жалко очередных безвинных петухов, которые могли лишиться своих голов под топором кровожадной писательши. Пепел двадцати мертвых петухов, как пепел Клааса, стучал в его сердце. Дневная красавица была вторым представителем пишущих женщин, встретившаяся на его пути. Интересно, как она здесь оказалась?
Оказывается, дневная красавица помчалась сюда за новыми идеями и сюжетами. Ей так расхваливали это место. И она, дурра дурская, поверила. Приехала. Специально ничего не читала и не смотрела инет, чтобы были именно свои, а не чужие впечатления. Что получила? Это бывший угольный город. Рудники закрыли в прошлом веке. Остались одни терики. Кстати, ты видел?
– Нет, – признался Лау. – Никогда не видел и слова такого «терики» не слышал.
– Так местные называют терриконы. Занятные высокие черные горки. По мне – это громадные надгробия над советским прошлым. По терикам лазают, как по горам и на байках гоняют. Только опасно. Многие терики выгорели изнутри, раз прошел-проехал – ничего, два – ничего, на третий – хоп и провалился. Искать бесполезно, хоть и пытались. Говорят, очень глубоко выгорает. Еще есть провальцы. Тоже занятно зрелище. Это провалы в земле. Уголь добывали близко от поверхности. Рудники закрыли, и земля стала оседать. Дома под землю проваливаются. Много зданий заброшено. Есть сухие провальцы, но их мало. Остальные заполнены водой. Целые подземные озера. Глубокие. Я видела стриминг, снятый под водой, там воистину дворцы и лабиринты. Сюда дайверы повадились ездить. Они байки травили, что в этих подземных озерах люди живут. Днем на земле, а ночью подземных озерах. Увидишь такого аборигена, и с перепуга обосрешься! У них внешние жабры, как у аксолотлей, чешуя на теле и между пальцами перепонки. Я не верила. Приехала сюда с друзьями дайверами. Мне повезло, раз днем спустилась и раз ночью. Там приключилось увидеть аборигена, когда тот ухватил холодными пальцами за ногу и посмотрел немигающими рыбьими глазами. Я пулей вылетела из воды, а когда костюм сняла, поняла, что обмочилась со страха. Друзья вынырнули позже, и все как мешком пришибленные. Потом стрим показывали, как местные там резвятся. Я больше под воду ни ногой! Я люблю смотреть кинохоррор, но в реальной жизни – это безумно страшно. Зато друзья – cool 3 ! Я их отговаривала, но они опять полезли, – на пушистых веках девицы задрожали слезы. Она смахнула их рукой, пару раз порывисто вздохнула и продолжила. – Только пузыри воздуха всплыли,
