Сколько обвинительного пафоса в речи! За ним почти исчезла правда. И хорошо. Иногда правды лучше не знать.
– А потом убили девочку, поддерживая сказку. Что вам еще оставалось? Маша была здорова, вот вы немного и подправили реальность. Затем подкинули гребень патологоанатому, поручив передать собственной дочери. Удачная мысль – инсценировать болезнь. И добить сестру, – последние слова Дарья произнесла очень тихо, и глядела под ноги.
Все так и не так.
Все правильно, но не верно.
Галина не хотела никого убивать: ранить, испугать, сделать сказку немного страшнее. Получилось неудачно. Для девчонки. Но на Алину подействовало. Как она металась! Бродила из комнаты в комнату, бормотала, трясла кулачками зеркалам и тут же замирала, уставившись на отражение.
И все видели это безумие!
Теперь они не смогут откреститься. Вот только не понятна жалость в глазах других. Кого они жалеют? Галину? Да они слабы и беспомощны! Неудачники, все как один.
– Вы вошли во вкус. Вы дергали за ниточки, сталкивая домашних лбами. Суета была вам на руку, да и, полагаю, нравилась весьма. Настолько нравилась, что сейчас вам обидно прерывать игру.
Обидно? Отнюдь нет. Галина добилась своего, вывернула наизнанку каждого, как они выворачивали ее всю жизнь. Это справедливо.
– Волосы… волосы с кровью на гребне. Это она, да? Она ей волосы расчесала! – сказала Алина. – На гребне была кровь. Я знала чья. Мне стало страшно.
– И где кровь? – встрепенулся мент.
Уже нигде. Галина не такая дура, чтобы оставлять улики. Гребень она убрала на следующий день и вымыла тщательно. Ничего они не найдут. И Галина, улыбнувшись, произнесла:
– Все, что вы тут наговорили, конечно, интересно. Вот только доказать что-то у вас вряд ли выйдет.
– Может быть, – согласилась Дарья, глядя в глаза. – А вам самой не страшно было трогать гребень?
Смеется? Или тоже свихнулась, как дражайшая сестрица?
– Знаете, Адам тоже не верит в мистику. Вот только… иногда от нашей веры ничего не зависит. Вы уж проверьтесь. Чаще всего тьма бьет тех, кто идет по ее дороге. Вы желали безумия сестре, но по-моему, вы сами утратили разум. Извините.
И девка вышла.
Вот так? Не будет ни криков, ни требований сознаться? Галине стало смешно. И смех просился наружу. Она не стала сдерживать. Она смеялась и смеялась, пока не охрипла. Но даже тогда в груди осталось веселое клокотание. А по телу разлился жар.
Дашка помогала собираться. Вещей в палате было немного, но Адам все копался и копался, пытаясь уложить их в сумку согласно какому-то своему высокому плану. И Дашкино терпение иссякало.
У нее вообще терпения было не сказать, чтобы много.
– А все равно я права! – сказала Дашка и, отобрав сумку, встряхнула ее. Внутри звякнуло и улеглось, позволяя затянуть шрам замка. – Два случая – еще ладно. Но три – это уже закономерность. Признай!
Признавать он отказывался. Упрямый, гад. И это упрямство лишь подстегивает в сущности бесполезный спор.
– В данном случае нет четкой закономерности, – Адам двигался, придерживаясь рукой за бок.
– То есть ты отрицаешь закономерность? Ольга. Татьяна. И Галина. Три случая редкого рака в одной семье. И да! Они некровные родственники, если ты про наследственность.
Адам вздохнул и пояснил:
– Этиология рака – вопрос окончательно невыясненный. Ты учитываешь фактор кровного родства. И фактор мистики. Но опускаешь фактор длительного совместного проживания. А оно включает не только физическое сосуществование в неком пространстве, но и сходный режим питания. В этом разрезе воздействия канцерогенов более вероятно, чем…
– А Маша Капуценко? – Дашка шлепнула Адама по руке и закинула сумку на плечо.
– Совпадение.
– Ты – тьма неверия, – фыркнула Дашка.
– Без тьмы неверия невозможен свет веры. Без тьмы, в принципе, свет не возможен.
Ей показалось, или Адам улыбнулся. Показалось, конечно. Он не умеет шутить. И наверное, это тоже хорошо. Она привыкла к нему, такому.
Сегодня им предстояло еще одно очень важное дело. Тьма и свет сойдутся в одно точке.
Крупные хлопья снега плясали в воздухе. Они облепляли стебли фонарей и ветви берез, ложились на дорожку и громады памятников. Дашка стащила варежки и вытянула руки, ловя пальцами снежинки, а когда удалось поймать – съела с ладони и зажмурилась, до того вкусным показалась талая вода.
– Это неразумно, – пробурчал Адам. – А в ряде случаев подобное действие может представлять опасность для здоровья.
Кто бы говорил! Он шел медленно, изо всех сил стараясь держаться прямо, но все равно перекашиваясь на бок. И Дашке неимоверно хотелось нырнуть под руку и подставить плечо.
Янка всегда говорила, что Дашку хлебом не корми, дай кому-нибудь плечо подставить.
Адам испугается. Он и так нервничает. От его трости на снегу остаются круглые ямины, почти как от Дашкиных каблуков, только больше.
– Если ты не хочешь, – она никогда раньше не спрашивала, хочет ли он приходить сюда. Просто наступал день, Дашка появлялась, садила его, уже одетого «на выход», в машину и везла сюда. По дороге по молчаливому согласию останавливались на углу Третьяковой, чтобы купить четыре белых розы.
– Если ты не хочешь, то можешь не идти туда… если тебе слишком… слишком…
– Я адекватен, – Адам переложил рукоять трости в левую руку. – И физическое самочувствие позволяет… совершать прогулки средней протяженности. Однако, если мое общество представляется тебе неприемлемым в данной ситуации, то…
– Заткнись, – Дашка, мокрой от талого снега рукой, потрогала розы. – И пойдем уже.
За чертой ворот вездесущую белизну портили яркие пятна пластиковых венков. Кое-где горели свечи, серая ворона следила за редкими посетителями с будки сторожа.
Идти недалеко. Белый ангел стоял меж двух тополей. Они прочно сплелись ветвями и шары омелы застряли в них желтыми клубками. Снег лежал на крыльях и на черной плите постамента, привязавшего ангела к земле. Дашка рукавицей очистила плиту и протерла трещины букв.
Слова знакомы.
«Яна Тынина»
А ниже – цифры высшего приговора. Отведенный срок ничтожно мал, и оттого знакомая горечь сводит скулы. Обещали, что со временем станет легче, а оно не становится. И Адам еще… смотрит на памятник с удивлением, точно не понимает, зачем он здесь нужен.
Для него Янка жива.
Он сумасшедший. И в то же время в его сумасшествии больше разума, чем в разумности мира. Наверное, хорошо, что Адам есть. Не будь его – Дашка сама бы свихнулась.
А так она стояла, смотрела, как белые розы скрываются под белым снегом и думала, что все обязательно наладится. Как-нибудь.
– Пойдем, – сказала она Адаму и, взяв за руку, потянула к выходу. Он шел, послушный как всегда, и постоянно оглядывался. Оглянулась и Дашка.
За белой пеленой ни черта не видно.
Свечи гасли одна за другой. Вместе с ними уходила та, что живет в зеркале. Она была прекрасна. И Эржбета улыбалась ей.
Когда не осталось ни одной свечи, Эржбета смежила веки. Она была во тьме. А тьма была в ней. Достигнутая гармония подарила покой разуму, и он исчез. Тело же прожило еще четыре года.
Его кормили, просовывая еду в щель. Его поили.
Его ненавидели.
Но все это не имело никакого значения. Главное, что путь Эржбеты Батори, графини Надашди, был завершен. И сидя перед запертой дверью, Эржбета улыбалась.
Она ни о чем не жалела.
Стефан Баторий, Батура – польский король (с 1575) и Великий князь литовский (1576–1586), сын Иштвана IV, воеводы Трансильвании, родной брат Анны Батори.
Клара Батори была дочерью Андраша IV, короля Трансильвании.
Мифическая личность.
Вампир
Черная дева, символ злых сил в верованиях цыган, прообразом которой стала Кали.
Рецепт, по преданию, составленный алхимиком Раймондом Луллием (ок.1235–1315).
