потому что была на угнанной машине. Она же лакомый кусочек для правоохранительных органов.
— она открыла машину ключами.
— это вообще сейчас не проблема. Мне конечно в салоне рассказывали, что на ней стоят противоугонные системы, но, насколько я знаю, сейчас есть такие хакеры, которые вылавливают сигнал с оригинальных ключей и дублируют их.
— хорошо, с этим я могу согласиться. Могли твою машину пасти для угона. Но как ты можешь объяснить то, что эта женщина в твоем костюме и шляпе.
— с чего ты это взял?
— я видел эти вещи у тебя в гардеробной комнате.
— неожиданно.
— что?
— то, что ты был в моей гардеробной комнате.
— извини, но мне пришлось.
Он видел ее настроение, каждое его слово отдаляло их друг от друга, но он не мог молчать больше. Это неизбежный и серьезный разговор приведет их к разрыву.
— да, конечно, я понимаю. — скептично согласилась она — Движимый, справедливой местью, ты пошел не только в мой дом, но и в мой гардероб. Только такие вещи есть у каждой женщины нашей страны.
Они молчали, кажется все уже сказано, даже лишнее.
— А ходатайство, с которым пришел устраиваться ко мне на работу, ты взял в больнице у Станислава Викторовича?
— он мой друг, он помог. Он, кстати, хороший хирург, это он восстановил лицо.
— мгу, понятно. То есть этот документ настоящий.
— этот настоящий. А копии паспортов, по которым я живу — нет. Вернее они настоящие, но не мои, я взял их в бухгалтерии. А ты, кстати, не потребовала у меня оригинал паспорта.
— документы ты взял в бухгалтерии? Но там очень серьезные собаки Церберы, охраняющие документы как зеницу ока.
— да уж.
— а водительские права?
— настоящие. Но ты же их не смотрела.
— я наивная, беспечная женщина. К сожалению, я доверяю всем.
Она грустно посмотрела ему в глаза, а он все понял.
— я не хотел тебя обманывать…
Она не дала ему договорить.
— Я очень рада, что ты остался жив, здоров, красив — по сравнению с тем Дмитрием, которого я видела в больнице — но ты обманул меня. Мне тяжело сейчас говорить… Я не знаю… Ты не имел права.
— я понимаю тебя.
— если ты на самом деле вычеркнул меня из списков подозреваемых…
— сразу.
— … то должен был мне все рассказать.
— я хотел. Я должен был сразу уйти, как только понял, что ты не причастна. Но не смог. На тебя началась охота. Ремень в твоей машине порван. И пошло— поехало. Пожар в «Подснежнике». Я должен был остаться с тобой. Разобраться и уберечь тебя. Я подозревал неладное, но не был уверен. Я это чувствовал.
Она тяжело вздохнула и поднялась с дивана
— я поеду домой.
Она пошла к выходу, он засуетился
— я тебя отвезу.
— не надо. — не останавливаясь, ответила она
— я вызову тебе такси.
— не надо. Я сама вызову.
— Настя, перед тем, как ты уйдешь, знай, что я все равно буду за тобой присматривать. Не забывай, что тебе грозит опасность. В этом я уверен.
Она оглянулась на него и ответила
— не забуду. — открыла входную дверь и ушла.
Ушла.
— Сам виноват. — сам себе заявил Дмитрий.
Ничего удивительного. Вот так должно было быть. А сколько раз он порывался ей все рассказать. Но… но не рассказал. Не признался. Вот теперь получай по заслугам. А на самом ведь деле заслужил. Не надо было врать и скрывать. С первого же дня убедился, что Настя не может и не должна была быть замешана в тех ужасных событиях.
— нет, не с первого дня — сам себя поправил Дмитрий.
Но это сути не меняло, и положения не смягчило.
Где был мозг, когда он шел на все это? В каких глубинах эмоций, ненависти и мести.
И в какой теперь он очутился яме Настиного разочарования. Да, он видел, какое жестокое разочарование испытала Настя, осознав, что он ее обманул. Никому бы не пожелал видеть в глазах любимого человека такой взгляд. А сам увидел. Зачем он все это затеял? Где был мозг и здравый смысл?
Почему сразу не продумал, не осознал, не просчитал? Неужели работает поговорка, что русский человек задним умом крепок?
Почему сразу не пожалел Настю? Надо было сразу все рассказать, она бы поняла.
Настя, она даже молилась за него, пока он был в больнице. Это благодаря ей он жив, а он…
Он ее обманул.
За дверью поскребли, он несколько услышал, а почувствовал, прислушался — да действительно шорох возле входной двери — он отошел от окна и открыл дверь. В коридоре стояла Настя. Она не ушла, собиралась с мыслями, обдумывала, переживала. Настя стояла, прижавшись спиной к стене.
Такое уже было — подумал он. Нужно только протянуть руку, она сама решит взять ее и переступить порог квартиры или развернуться и пойти.
И он протянул.
Она тоже вспомнила этот жест — в доме отдыха «Подснежник», тогда он стоял голый, мокрый после душа, на прохладном кафельном полу, он не знал, что нужно делать и говорить. Он протянул к ней руку — нежно, без настойчивости, но в тоже время с желанием.
И она взяла его за руку. Тогда… И сейчас.
Он заглянул ей в глаза. Ее взгляд… другой. С горчинкой, но…
С горчинкой он справится, он уберет эту горчинку из ее глаз.
Он притянул ее к себе и обнял, крепко обнял, что аж дыхание перехватило, но она терпела, потому что этого хотела. Крепкого мужского объятия. Крепкого сильного мужчины. И не важно, как он себя называет. Кирилл или Дмитрий. Главное то, что если она сейчас согнет ноги в коленях, то не упадет, потому что он крепко и надежно держит ее в своих объятиях. Она давно поняла, что с ним надежно, спокойно. И уже не важно, что он обманул ее. Ему пришлось ее обмануть. С горчинкой во взгляде они справятся. Вместе.
— Настя, я тут подумал.
Она подняла на него свои светлые, открытые и заплаканные глаза. Горчинка исчезла. Пропала. Ушла со слезой. Растворилась.
— ведь ты меня несколько раз спасала от смерти — продолжил он.
Настя удивленно на него посмотрела и спросила
— что ты говоришь? Я не понимаю.
— ты три раза спасала мне жизнь. Первый был, когда не позволяла отключать аппараты в больнице. Второй — когда тебе было дурно и я не гнал машину, а в ней уже был надрезан ремень на авто. И третий — не заселилась в забронированный номер в «Подснежнике», который подожгли.
Он крепко прижал ее
