– Это не твоя вина, на встречу с Маргит, не предупредив ни тебя ни меня, она пошла самостоятельно, этого ты ей не поручала.
Справедливо, но мучений Фриды не облегчило.
Но это оказались не все сюрпризы и находки. В одной из дальних каморок лежал труп женщины – страшно бледной, измученной, умершей явно от внутреннего кровотечения. Труп забрали эксперты…
У Фриды отлегло от сердца, когда она поняла, что это не Линн.
Эксперты провели вскрытие, сняли отпечатки пальцев и предоставили результаты быстро. Результаты, которые заставили Бергмана срочно собрать группу Вангера.
Даг озвучивал страшные находки и выводы экспертизы, с трудом разжимая зубы:
– Это база банды. Здание частично используется под склад, а в подвале проходили пытки и съемки роликов. Улик больше чем достаточно, как и отпечатков пальцев наших старых знакомых. Эксперты проверили, нашли массу совпадений отпечатков и Улофа Микаэльссона, и Анны Свенссон, и Леннарта Викстрёма, и Маргит Стринберг, и Ханса Лейна, который тоже давно в розыске… Труп тоже опознан, это Анна Свенссон, она же Паула Якобс, умерла от внутреннего кровотечения, вызванного ранением легкого. Агнесс сказала, что, окажи ей помощь сразу, могла бы выжить.
Фриду почему-то задело то, что Вангер назвал патологоанатома по имени.
– Одна есть, – усмехнулся Бергман. – Перестреляли бы они, к черту, друг друга!
Даг сокрушенно покачал головой:
– Судя по всему, это ее ранили, когда пытались остановить фургон. Группа крови совпадает с кровью на асфальте и в машине, которую преступники угнали. Хуже всего, что там держали несколько девушек, их увезли незадолго до нашего появления, куда – неизвестно. Их долго держать живыми не будут – опасно, а мы не представляем, ни куда увезли, ни сколько у нас времени.
Снова и снова проверять, опрашивать, осматривать, прекрасно понимая, что каждая минута для кого-то может стать последней.
Бергман поинтересовался у Эка:
– А про отпечатки откуда известно?
– Каждый из них хоть раз как-то побывал в полиции, отсюда отпечатки. Программа хорошая, удобно пользоваться, эксперты не нахвалят.
Фрида зябко поежилась:
– Немало насмотрелась за время практики, да и потом, но такого… Даже я не могла представить, что в Стокгольме такое возможно. Стоит дом, пусть даже склад, а в подвале пытают, кромсают, жгут, клеймят живых людей! Неужели никто никогда не замечал странностей?
– А каких? К складу приезжает фургон?
После совещания Фрида с Вангером решили пройтись пешком. Вышли на набережную и молча топали почти до самой Ратуши. Только там Фриду все же прорвало:
– Смотри, вокруг кипит жизнь. Стокгольм красивый город, столько прекрасных людей… Как рядом с такими могут жить эти монстры? Ведь они не сидят в своих подвалах, выходят в те же магазины, кафе, даже погулять, как мы. Как отличить одних от других, невозможно же подозревать всех? Но и забыть о существовании этих уродов тоже нельзя.
Даг долго стоял, глядя на Седермальм на другой стороне, потом вздохнул:
– Когда-то я много размышлял над природой человеческой жестокости, над тем, почему одни становятся преступниками, а другие святыми. Мне кажется, у людей плохого и хорошего изначально поровну, но одни позволяют брать верх черному, другие – белому. На счастье человечества, ни то ни другое окончательно верх не берет.
– Даг, что ты радуешься невозможности превосходства черного, я понимаю, но почему белое нет?
– Земля не рай, если бы подавляющее большинство было святыми, всего несколько монстров могли бы просто загнать этих святых в резервации и взять власть над миром в свои руки.
– Святые не обязательно беспомощные.
– Нет, но белые и пушистые обычно верят в исключительную порядочность и незлобивость всех остальных, а это ошибка. Нет, это хорошо, что люди разные… А для борьбы с монстрами есть мы, не белые и не пушистые, очень даже грешные, потому у меня рука не дрогнет пристрелить мерзавца, который выжигал тавро на человеческом теле.
– Все равно как-то не верится, что за вот этими мирными фасадами кроется такое…
– Во-первых, не за всеми, а только за некоторыми, и их немного. Во-вторых, такое зло, прикрытое благополучной, мирной жизнью, самое страшное именно из-за фасада. Но мы справимся.
– Даг, ты только не думай, что все, кто занимается БДСМ, монстры. Даже не так, те, кто им занимается, как раз не монстры, потому что в Теме все сугубо добровольно и безопасность на первом месте. Все, что за этими пределами, одновременно за пределами самой Темы. Топ никогда не исполосует свою сабу так, чтобы у нее полосами слезла кожа на спине. Все зверства вне Темы.
– Ты так заступаешься за бэдээсэмщиков, что завидно становится.
– Просто не хочу, чтобы нормальных людей из Темы смешивали с этими уродами.
– Но выросли-то они из БДСМ?
– Нет, нельзя же любого, кто взял в руки плеть, считать причастным к Теме.
– Все равно это извращение, Фрида. Любое причинение боли, даже с согласия жертвы, есть извращение.
– Это потому, что ты никогда не был в Теме… Пока на себе не испытаешь, не поймешь, что иногда боль становится просто искуплением, освобождением чего-то внутри.
Даг сокрушенно помотал головой:
– Нет, Фрида, все эти рассуждения не по мне.
Между ними словно пробежал холодок, обоим было неприятно, потому что из непонимания ничего хорошего никогда не рождалось.
Вангер честно пытался представить себе боль как искупление, но если понять мучения Христа ради всего человечества еще как-то получалось, то мучиться людям, у которых жизнь, «в общем-то», нормальная и человечество подвига от них не ждет, осознать не удавалось. Может, не припекло?
А по поводу мирных фасадов, за которыми скрывается нечто страшное, Фрида права, именно так и бывает, декорации райских кущей частенько маскируют вход в ад.
– Знаешь, о чем я думаю? Что эти монстры сами живут в аду. Кайсу, Бригитту, Марту убили довольно жестоко, этой Анне Свенссон не вызвали «скорую», позволив истечь кровью… Они же живут, прекрасно зная, что собственный конец будет страшным. Может, потому и жестокость особенная?
– Это их не оправдывает! – резко бросил в ответ Вангер.
– А кто пытается оправдать?
Еще не хватает, чтобы они с Дагом поссорились из-за каких-то уродов!
– Знаешь, чего я категорически не могу представить? Что Юханссон с ними. Не потому что он красив или обаятелен, просто не верится, что и этот фасад может скрывать душевного урода.
Вангер задумчиво покусал губу, прежде чем ответить.
– Может, он потому и сбежал в Оксфорд? Чтобы не впутываться? А Линдберг захватили, чтобы вытребовать что-то с него?
– Но он предлагал любой выкуп.
– Выкупа не требуют, им нужно что-то иное, и это что-то у Юханссона.
– Ты думаешь?
– Фрида, девушек повесили, используя его узлы, не зря. Разве не проще было придушить или пристрелить, не разыгрывая спектакль? Это ему послание. Только какое и почему? Он знает, но молчит… А ведь от этого может зависеть жизнь его собственной девушки. Или он уже списал Линдберг?
– Нет, Даг, нет!
– Заступаешься?
– Просто он по-настоящему переживает, я же вижу. И за освобождение Линдберг готов заплатить любые деньги, только не просят ведь.
– Значит, нужны не деньги. Тогда что? Информация? Какая-то тайна?
– Даг, ты же знаешь, кто он!
Вангер вздохнул так глубоко, как только смог:
– Фрида… бывают двойные игроки… Это самый худший и страшный вариант, особенно если человек умен.
– Ты думаешь он?..
– Мы не имеем права это исключать.
– И все-таки, он должен знать о записке Викстрёма.
Ларсу было не до Вангера и Фриды с их сомнениями и подозрениями. Он позвонил Бритт:
– Ну-ка, рассказывай подробно все, что знаешь!
Бритт, страшно хлюпая носом и ежеминутно чихая, выложила все, что знала, а знала она совсем немного: Линн встретилась с Хильдой, а та устроила ей встречу с Маргит.
– Какого черта вы лезли не в свои дела?! Просил же. Где ты сейчас, тебе тоже опасно оставаться на виду.
– Нет, я у Тома.
Ларс вспомнил, что говорила Линн о занятиях крав-мага.
– Он рядом? Дай ему трубку.
Уже через час они беседовали с Томом, а потом тот звонил своим парням из клуба, объявляя сбор.
Хильда клялась, что Линн из подвала, где занимались БДСМ ушла, а куда, она не знает.
– Она виделась с Маргит? О чем говорили?
– Маргит просто посмеялась над ней и над тобой. И все, Ларс, правда, все.
– Почему ее телефон оказался в коридоре?
Хильда заметно смутилась:
