– Спасибо, Эдуард Николаевич, – от всей души поблагодарил его Турецкий.
После этого он позвонил на вокзал и выяснил, что до Князева добираются поездами на Нижний Новгород и он вполне может успеть на «Буревестник», который прибывает в Князев поздно вечером. Это значило, что рано утром Турецкий сможет повидать учительницу.
Турецкий вошел в комнату и стал по возможности тихо собирать все необходимое в дорогу – чистую рубашку, носки, полотенце, зубную щетку.
– Ты куда, Саша? – удивленно спросила Ирина.
– Ирочка, милая, – ответил Турецкий, – мне придется срочно уехать. Сейчас же.
– А как же… Ты же ранен… Я не говорила тебе вчера, но у тебя такой измотанный, уставший вид… Ты гробишь себя, Саша… Мы же договорились, – шептала жена, и ресницы ее мелко-мелко задрожали, а по щеке покатилась слеза.
Это было ужасно. Турецкий чувствовал, что по отношению к своей семье он ведет себя как последний хам, но он помнил, что где-то в неизвестном ему Князеве подвергается смертельной опасности старая учительница, которая знает, кто такие Скронц и Пупотя. И это для него было важнее, чем собственное здоровье, чем тихое воскресенье вместе с семьей, чем даже настроение Ирины.
– Ира, – он посмотрел на часы. У него еще оставалось время, – представь себе, что где-то в другом городе есть старая женщина, которая объявила по радио розыск парня, которого любила когда-то. У нее есть его фотография. А этот парень стал преступником, которого мы ловим и никак не можем поймать.
– Поэтому надо сломя голову к ней ехать, – продолжила Ирина, – раненому, в воскресенье, бросив все, забыв про семью. – Ира еще сдерживалась, но Саша видел, что сейчас она расплачется. Это случалось, хотя и очень редко. – А мы не в счет. Вам непременно нужно поймать его сегодня, а не завтра.
– Я могу остаться, – Турецкий стал снимать пиджак. – Хорошо, давай включай телевизор, будем смотреть «Полосатый рейс» или что вы там хотели… Я буду лежать, поправляться, мне же нужен постельный режим, так ты считаешь? Но если окажется, что учительницу убьют, виновата будешь только ты. Согласна?
– Почему ты уверен, что ее убьют? – шепотом спросила Ирина.
– Думаешь, я один во всей Москве слушал сегодня радио? – спросил Турецкий. – Ну так что, согласна?
– Поезжай, – кивнула головой Ира, – мы с малышкой посидим одни.
– Не горюй! Билет я уже заказал, на сборы еще минут пять, так что на семейную жизнь в нашем распоряжении еще часа четыре.
Тихого домашнего праздника, впрочем, не получилось.
Турецкий вышел на привокзальную площадь районного центра Князев. Сразу же, с первой минуты, было видно – провинция. Если бы не два-три унылых коммерческих ларька на другой стороне, то можно было бы подумать, что фирменный поезд «Буревестник» перемещал пассажиров не только в пространстве, но и во времени. Вокруг ходили какие-то деды в телогрейках и подшитых валенках, бабка в платке торговала семечками, ловко сворачивая кульки из страничек школьного учебника, громко матерились мужики, слышался смех, пробегали ничейные собаки.
«Нет, это не Рио-де-Жанейро», – вспомнилась Турецкому фраза великого комбинатора.
Он осмотрелся. Большинство пассажиров, вышедших в Князеве, деловито направились в нужном им направлении. Некоторых встречали друзья и родственники, а вот один – явно москвич, с хэмингуэевской бородой и небольшой спортивной сумкой, также оглядывается вокруг, видимо, впервые здесь.
Турецкий подошел к молодому парню, похожему на местного, и спросил:
– У вас есть гостиницы/
– Гостиницы? – протянул парень, «окая» почти как Максим Горький. – У нас только одна.
– Ну и где же она?
– Так вон там, на улице Паркоммуны, – парень махнул рукой куда-то в сторону.
– На улице чего? – спросил Турецкий.
– Паркоммуны, – повторил парень непонятное слово. – Тама вон, направо. Большой такой дом, увидите.
Турецкий послушно повернул направо и скоро вышел на широкую улицу, застроенную трех-четырехэтажными домами. На одном из них удалось обнаружить табличку «Улица Парижской коммуны».
Впереди показалось здание, выглядевшее здесь, в Князеве, довольно импозантно. Гостиница «Волга». Места, разумеется, были, и Турецкий получил листок анкеты, где ему предлагалось написать свои данные и указать цель приезда. Он вздохнул и написал: «Турецкий Александр Борисович». Это только в американских детективах человек, останавливаясь в гостинице, запросто записывается «мистер Смит», у нас же проверяют паспорт. К счастью, профессия в паспорте не обозначена, и, усмехнувшись, Саша вывел: «сотрудник НИИ ППШ», а в графе «Цель приезда» проставил: «По личному делу».
Пока он писал, сзади хлопнула входная дверь. Саша обернулся и увидел, что к столу дежурной подходит хемингуэевская бородка. «И этот сюда», – подумал Турецкий.
Когда бородатый отошел, он подал дежурной паспорт и заполненную анкету, а через пару минут получил ключи от одноместного номера на третьем (последнем) этаже. Телефонов в номерах, естественно, не было, и Турецкий, осведомившись у дежурной, откуда можно позвонить в Москву, отправился по темным улицам разыскивать Главпочтамт, где имелся круглосуточный переговорный пункт.
Он набрал номер телефона Меркулова.
– Константин Дмитриевич, прошу прощения за поздний звонок: днем не смог дозвониться, а сейчас я в Князеве. Выехал срочно, тут есть женщина, у которой имеется ценная старая фотография. Какая? Друзей старушки Арзамасцевой. Да, обоих.
– В милицию местную ходил? В прокуратуру? – спросил Меркулов.
– Нет еще. Я приехал-то в одиннадцатом часу. Может быть, завтра зайду.
– Смотри по обстоятельствам, – ответил Меркулов. – Но помни, что у нас могут быть ушки.
– А что? – насторожился Турецкий. Ему очень не понравился какой-то непонятно игривый тон Меркулова. Тот говорил так только в случае исключительной важности. – Еще что-то произошло?
– Вчера арестовали одну гражданку, как ты знаешь, – сказал Меркулов. – Так вот она исчезла. Понял?
– Что? – крикнул Турецкий, до которого только сейчас дошел смысл того, что сказал Меркулов, – исчезла Татьяна Бурмеева. Но он же сам отвозил ее на Петровку. – Как это случилось?
– Никто не знает, – совершенно спокойно ответил Меркулов, и, хотя Турецкий не видел его лица, он живо представил себе сейчас, как его бывший шеф невесело усмехается. – Если бы знали, было бы легче.
– А что Саруханов?
– Скончался в больнице.
Когда разговор закончился и раздались короткие гудки, Турецкий все еще сидел неподвижно, сжимая трубку в руках. Затем машинально повесил ее на место и вышел на улицу.
Он некоторое время брел куда-то по незнакомому провинциальному городку, не разбирая дороги. Мысли путались и кувыркались в голове, не в силах сложиться во что-нибудь стройное, логическое.
Он лично сдал Бурмееву на Петровку. Он посоветовался с Романовой, и они решили на пару-тройку дней оставить ее в здании внутренней тюрьмы ГУВД, там ведь были и камеры для подследственных. Вспоминался недавний опыт, когда в стенах Бутырки пытались прикончить Саруханова, совершенно проигнорировав приказ Меркулова перевести его в медсанчасть. Никакой уверенности в том, что с Татьяной ничего не случится в тюрьме, не было. Потому-то ее и оставили в РУВД, но она исчезла и оттуда! Как это могло произойти?!
Итак, явно орудовали какие-то свои люди, те же, что вынули пейджер из сейфа. Тут не подумаешь на простого участкового или опера. Это свои – из Главного управления и наверняка занимающие высокий пост. Значит, Татьяна исчезла… Похитили, украли из-за того, что она много знает? Турецкий задумался. Нет, он был уверен, почему-то стопроцентно уверен в том, что ничего плохого с ней не приключится. «Дерьмо не тонет», – пробормотал сквозь зубы Турецкий.
Он вспомнил Саруханова. Не повезло парню. Турецкий был более чем далек от того, чтобы в чем-то винить Сергея.
В конце концов, он и сам попался на удочку к этой… И значит, и сам мог бы оказаться на его месте. Но он жив и здоров и должен сделать все от него зависящее, чтобы среди людей, с которыми связана Татьяна, не было больше жертв.
Стало уже совсем поздно. Пора возвращаться в гостиницу. Турецкий не вполне твердо понимал, куда ему идти, но спросить дорогу было не у кого. Время подходило к полуночи, и отсутствие пешеходов не особенно удивляло. Удивляло другое: полная, абсолютная тишина. Изредка ее разрывал то отдаленный, то более близкий собачий лай, но он не портил тишины, а только подчеркивал ее непроницаемость и какую-то плотность. К счастью, профессионализм не подвел Турецкого, и направление к гостинице он выбрал правильно.
«Сейчас престарелая учительница наверняка крепко спит, – размышлял он по дороге. – А вот встает она, скорее всего, рано. Итак, подъем в шесть. Чтобы точно в семь – уже у… – он напряг память, вспоминая, как ее зовут, – Валентины Андреевны Лисицыной.
