«Сейчас престарелая учительница наверняка крепко спит, – размышлял он по дороге. – А вот встает она, скорее всего, рано. Итак, подъем в шесть. Чтобы точно в семь – уже у… – он напряг память, вспоминая, как ее зовут, – Валентины Андреевны Лисицыной.
Когда государство, вручая тебе снайперскую винтовку, отправляет мочить главу другого государства и платит за это деньги, ты истинный патриот и герой незримого фронта. Когда это предпринимают отдельные граждане того же самого государства, все кричат «караул» и дружно осуждают наемных убийц.
В Питере всегда было ровно одно лицо, через которое Алексей Снегирев общался с заказчиками. В его прошлый приезд звали его очень просто: дядя Кемаль. Сначала у него получалось неплохо, но потом он сделал ошибку, не проявив должной чуткости, когда Алексей сказал «нет».
«Что такое, дорогой? – обиделся дядя Кемаль. – Я понимаю, работа сложная, но ведь и заказчик… очень, очень уважаемый человек… Знаешь, где он сидит? Десять сверху, а, дорогой?»
Господи, десять сверху.
«Я не буду убивать этого человека, – подняв бесцветные глаза, ровным голосом повторил киллер. – И вот еще что, дядя Кемаль. Я не знаю и знать не хочу, где там сидит твой авторитет, но контракта на этого человека больше не будет. Ни у меня, ни у кого. Он под моей защитой. Будут интересоваться, прямо так и скажи.
Прозвучи подобное в любой из стран дальнего зарубежья, упомянутому заказчику посоветовали бы как можно скорее и крепче забыть свои первоначальные планы. Иначе его ждет расправа: быстрая, неотвратимая и жестокая. Просвещенной Европе хватило двух прецедентов. Для матушки – России понадобился третий.
Дядя Кемаль начал уговаривать и поднимать цену. Потом сделал уже вовсе непростительную глупость: попробовал надавить.
«Ты меня слышал», – сказал тогда Алексей и закрыл за собой дверь.
Вечером ему преградили дорогу два решительных молодых человека.
«Ты уж не сердись, парень, – сказал один из горилл,– Мы лично против тебя ничего не имеем». – «Работа такая», – добавил второй.
Они одновременно шагнули вперед. Менее чем через минуту оба корчились под фонарем на мокром асфальте. Алексей тоже лично против них ничего не имел, но продолжал методично выколачивать правду, пока доподлинно не выяснил, кто их послал.
Той ночью дядя Кемаль не мог уснуть часов до трех: все ждал звонка от ребят. Телефон так и не зазвонил, и в конце концов он задремал, но вскоре пробудился от прикосновения осторожной руки. Он открыл глаза, полагая, что настало утро и его будит телохранитель, но это был не он.
«Жалко балбесов, – тихо сказал ему киллер. – У них мозгов нет, чтобы думать. А у тебя есть. Тебя мне не жалко…»
Человеком, из-за которого прекратились их отношения, а заодно и земная жизнь дяди Кемаля, был некто Антон Андреевич Меньшов. Но это уж никого не касалось.
Вставать, как всегда, не хотелось, и Турецкому пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться даже не в шесть, а в половине седьмого. Время оставалось только на умывание и бритье, на завтрак его уже не было. Впрочем, где в такую рань здесь позавтракаешь?
Турецкий спустился в холл, предусмотрительно решив не сдавать ключ дежурной, как того требовали гостиничные правила. Он вышел на улицу. Дул пронизывающий ветер, и он поднял воротник куртки, пожалев, что не надел пальто.
Первый же прохожий указал ему, как пройти на улицу Алексея Фатьянова.
Глава третья ОДИНОКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
Бессонница начала мучить Президента уже давно. Собственно, с тех пор, как последний Генсек пригласил его в Москву, а потом, быстро разобравшись, что имеет дело не с покорным исполнителем, а с думающим человеком, стремящимся проводить собственную политику, сместил его со всех должностей. Тогда и появилась у Андрея Степановича, еще и не помышлявшего ни о каком президентстве, привычка подолгу лежать, вглядываясь во тьму. Он просто не мог взять и спокойно заснуть, как бывало когда-то.
Он часто вспоминал молодость – как жили они с Фаиной в общежитии, как питались кое-как, делились с ребятами, жившими в соседних комнатах всем, что имели. А какое было счастье, когда им выделили собственное жилье! Не дом и не квартиру, а всего лишь комнату. Но свою. Там и родилась первая дочь.
Если подойти сейчас к той жизни с современными мерками, так покажется – беспросветная нищета, ни одеться, ни отдохнуть как следует, на столе картошка с селедкой и луком. А было хорошо.
От этих воспоминаний сделалось так тоскливо, что завыл бы, честное слово.
А дальше началось восхождение наверх – он становился начальником, сначала мелким, потом средним, потом возглавил областной центр. Приходилось решать буквально все вопросы – от нового жилья для рабочих до графика поставки труб.
И все же никогда не было так тяжело, как в последние три года. Андрей Степанович вспомнил Президента СССР. Отношение к нему всегда было двойственным. С одной стороны, было как-то неловко за этого самовлюбленного записного докладчика: скажет что-нибудь витиеватое, гладкое, но совершенно пустое и, слегка запрокинув голову в ожидании аплодисментов, победно оглядывает аудиторию; чистый Муссолини – мелькнула как-то мысль.
С другой стороны, Андрей Степанович все чаще завидовал ему. Не тому, что тот охотно встречался с журналистами, что часто красовался на экранах телевизоров. И уж разумеется, не супруге его, не меньше мужа обожавшей различные официальные и неофициальные визиты, встречи по делу и без дела. Завидовал Андрей Степанович тому, что прежде презирал и в подчиненных, и в равных себе: светскости. Раньше он, кажется, путал это чуждое ему свойство то ли с выпендрежем, то ли с подхалимством. Теперь понял, что это разные вещи и, похоже, главе государства положено вести светскую жизнь. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», – сказала ему как-то младшая дочь. Умом он с ней соглашался, но характер не переделаешь.
Короче говоря, в отличие от Президента России Президент СССР был светским человеком. Пусть пустым, говорливым, но он умел быть на виду, умел нравиться (особенно когда его переводили толковые переводчики).
Но, заступив на его место, Андрей Степанович и не подозревал, как трудно ему будет даваться эта роль. Он был сильнее, значительнее, внушительнее Президента СССР, но был совершенно неспособен красоваться перед объективами.
Более того, оказалось, что встречи с главами иностранных государств для него самая настоящая пытка. Он не мог расслабиться ни на секунду. И потому никогда не ездил с визитами, если это не было совершенно необходимо.
Точно так же неуютно и неуверенно чувствовал себя российский Президент перед камерой. А потом, когда видел себя на экране телевизора или в кинохронике, то не нравился себе категорически – какое-то выморочное выражение на окаменевшем лице, отрывистые фразы. Казалось даже, что он говорит не своим голосом.
Конечно, ему помогали. Особенно он был благодарен Биллу Клинтону. Когда в Ванкувере советский и американский президенты должны были проводить совместную пресс-конференцию, глава Российской Федерации волновался ужасно. Вдруг что скажет не так, вдруг будет слишком долго обдумывать ответ, в то время как Клинтон и Малруни станут отвечать быстро и четко. Он, правда, был уверен, что вокруг никто не замечает его неуверенности, во всяком случае, российский глава старался держать себя как обычно. Но чувствовал – впереди большое испытание.
Помощь пришла оттуда, откуда он ее мог ожидать менее всего. Накануне пресс-конференции Клинтон внезапно обратился к российскому Президенту с предложением до ее начала обсудить возможные вопросы и ответы. Глава России с радостью откликнулся на это предложение. Хотя к радости примешивалось беспокойство – неужели этот американец догадался, что его российский коллега немного волнуется перед предстоящей встречей с журналистами, если не сказать – побаивается ее. Он внимательно вгляделся в лицо Клинтона, но не прочел в нем ничего, кроме искренней доброжелательности и желания работать вместе.
За час до назначенного времени президенты встретились с глазу на глаз, если не считать переводчика, этого необходимого и неизбежного вечного свидетеля. Сколько раз российский глава жалел о том, что так и не выучил толком ни одного иностранного языка. В школе когда-то изучал немецкий, затем в институте начинал английский, но языки ему совершенно не давались. А как было бы прекрасно общаться с иностранными официальными лицами без посредников. Но, увы, приходилось прибегать к услугам переводчиков. Правда, это были высококвалифицированные люди, которые, не задумываясь и не останавливаясь ни на минуту, дословно передавали одной из сторон то, что говорит другая, оставаясь при этом как бы в тени. Время от времени Президент России даже ловил себя на том, что иногда начисто забывает, что кроме него и Клинтона в зале переговоров присутствует кто-то третий.
