самой смерти первой жены, и — все.
— Да, попал ваш отец… — посочувствовал хитрый опер. — А каково матери было растить чужих детей? Многие женщины бросают мужей после измены, а тут еще и чужих детей воспитывай.
— Ай, не говорите, — отмахнулся вяло Лев. — Когда они думали, что мы спим, скандалили… то есть мама скандалила. Но слов мы с Галкой не слышали, хотя подбирались к их спальне, чтобы послушать. В сущности, и так ясно, отец в течение нескольких лет изменял матери, это никому не нравится.
— Кстати, чуть не забыл. Как найти мать Моники и Гарри?
— Боюсь, этого никто не знает, Моника с Гарриком в том числе. Они думают, их родители те же, что и наши, впрочем… отец у нас общий, матери разные.
— Значит, от них скрывали их происхождение. А зачем?
Лев пожал плечами и развел руками. Странно. Семейка весьма неординарная, мутная, тут явно что-то не то. Пора делать паузу, но Феликс задал еще вопрос перед тем, как отпустить свидетеля на все четыре стороны:
— А как вы лично думаете, кто убил Майю?
— Не я, — нервно дернулся Лев.
— Я спросил, кого вы подозреваете.
— Кто я такой, чтобы подозревать? Для этого нужны основания, а у меня только впечатления, эмоции, ощущения — все это не пришьешь к делу. Мне кажется, история очень темная, я ее не понимаю. Полагаю, у Майи была своя жизнь, о которой никто из нас не подозревал.
— То есть замуж она вышла…
— Это и дураку понятно, за деньги отца. А вы на нашем месте думали бы иначе? Майя показательно демонстрировала свою любовь к отцу, всегда подчеркивала, как заботится о нем. Но это было как-то неубедительно. Отец таял, а мы ощущали неловкость.
— Ладно, вы можете идти, но! Подписку о невыезде не беру…
— Намек понял, — сказал, вставая с места, Лев. — Но я и не планировал поездок в ближайшее время.
Вскоре Лева упал на переднее пассажирское сиденье, откинулся на спинку и прикрыл веки, Диана не дала ему и короткого отдыха:
— Что там было? Почему так долго?
— Да вроде ничего, что может вызвать беспокойство, — промямлил он упавшим голосом. — Но мне неспокойно, время у следователя стало пыткой, мне чудилось, он все про нас знает.
Глядя на мужа, Диана наклонила голову набок, таким образом заглядывая в лицо Левы, с тревогой спросила:
— Он тебя подозревает?
— Не знаю, просто ощущения…непривычные.
— Ну и плюнь на ощущения. — Она выпрямилась, взялась за руль. — Ты не мог ничего плохого совершить. Мы пообедаем в нашем любимом ресторане.
— Но это за городом… — попробовал возразить Лева.
— И что? Тебе нужно отвлечься.
— Ладно, — сдался без боя он, не мог не сдаться, просьбы жены исполняет беспрекословно, и ему это нравится. — Ой, а где наш малыш?
— Работает, соску сосет сзади, — выезжая с парковки, произнесла Диана. — И ты отдыхай.
Лева чувствовал себя на седьмом небе рядом с женой и сыном, но пугало, очень пугало, что вызов к следователю не последний, ведь общеизвестно: они вешают преступления на кого попало, лишь бы план раскрываемости выполнить. И не проходило ощущение фиаско, будто он видит свой личный рай последний раз.
Моника выпила чай, поставила чашку на стол и…
…томно взглянула на мужа из-под длинных пушистых ресниц. Она неплохо себя чувствовала, температура спала, правда, горло еще болело, но, в сущности, это ерунда. Чтобы задержать Ярослава, хотя он не уходил, она притворялась больной, почти умирающей, прилежно вызывая жалость к себе, а через это доброе чувство надеялась окончательно вернуть взбесившегося мужа.
Ярослав пил чай из большой белой кружки, глядя в смартфон, лежавший перед ним на столе, иногда тыкал в него пальцем и снова читал что-то интересное, в общем, был отвлечен. Нет, он словно один на кухне, а родной жены рядом нет. Это задевало Монику. Спали в разных комнатах — она же больна, почти умирала. Ярик помогал ей справиться с болезнью, поил лекарствами, заказывал еду, а что-то простенькое готовил сам, но ей действительно было плохо. Пару раз уходил, Моника спрашивала — куда он, отвечал — на работу. Не уточняла, что за работа, намеренно не касалась этой темы — разве это главное в жизни? И вот вечер, ужин и чай на закуску. Моника поставила пустую чашку на блюдце, Ярослав, не поднимая головы, спросил:
— Ты закончила? Как здоровье?
— Горло болит еще, а так… нормально как будто.
— Ну, с горлом ты теперь сама справишься, а я поехал.
Он реально поднялся! Моника панически выпалила:
— Поехал? Как? Куда?
— Домой, — не отрываясь от смартфона, сказал совершенно спокойно Ярослав.
— Но твой дом здесь!
Моника подскочила с места и загородила собой выход из кухни, раскинув руки в стороны и не давая ему пройти. Все у нее нелепо, все глупо. Когда Ярослав женился на ней, находил это забавным, но время шло, а она не менялась. Впрочем, менялась: Мона освоила иезуитские приемы и ступила на путь интеллектуального садизма. Ярослав остановился, сунул смартфон в карман джинсового жилета, поставил руки на пояс и, глядя в упор на растерянную жену, принялся объяснять:
— Это твой дом, ты мне столько раз об этом напоминала — я усвоил. А что тебя удивляет? Я долго терпел твои выходки, но когда ты угробила мой проект, как вандал, или того хуже — враг, тут уж извини. Даже не подумала мне позвонить, спросить, что за переговоры, зачем они и с кем. Ты же слышала наши дебаты с твоим отцом, в одном мы сошлись: найти умных инвесторов трудно, никто не хочет работать на перспективу, мало кто хочет производить. Как же ты могла обрушить за какой-то час усилия стольких людей, их надежды?
— А ты почему не пришел, раз так дорожил переговорами?
— Потому что решил поставить точку, да и тебя следовало ткнуть носом хоть раз, чтобы ты его разбила. Но я не предполагал, что моя жена безнадежная дура, задержавшаяся в детском возрасте, у тебя одна спесь, ни на чем не основанная.
— Ладно, я такая, но почему ты раньше мне не говорил?
— Говорил. Но ты, Мона, глухая. Слышишь только то, что тебе нравится, на остальное плюешь.
— Значит, все?
— Все, Мона, все. Мое терпение закончилось.
А она так надеялась на восстановление семейных уз, Ярослав лечил ее, жил здесь, казалось… Какое разочарование. И отчаяние. У Моники остался последний аргумент, на который она решилась:
— Хочешь, отдам компанию тебе? Подарю, хочешь?
— Не хочу, — категорично заявил Ярослав, не оставляя жене ни одного шанса на надежду. — У тебя и твоей сестры выработалась
