— Эта говорильня сегодня надолго, — с легкой гримасой неприятия происходящего заметил Солонин. — А у вас какая программа, девочки? — Он обратился сразу к обеим — Наталье и Оксане, как бы не разделяя их. — Ксанка, ты что, будешь увеселять жрущую публику?
— Нет, я свободна, к счастью. Продюсер попросил помелькать, может, в будущем пригодится, а так — нет. Это Наташкин тут командует, ее вериги, так, Натка?
Она с понимающей улыбкой посмотрела на подругу. Но в душе Натальи, видимо, вспыхнул долго зревший огонек протеста.
— Скажешь тоже — вериги! Это у него на ногах, а не у меня.
— Позволю напомнить, — с улыбкой вставил Солонин, — что на ногах обычно носили кандалы. Но они совершенно не идут красивым женщинам. А тем более вериги! Если не ошибаюсь, это какие-то чугунные висюлины, которые надевали на голое — представляете? — тело и так таскали на себе всю жизнь. И еще говорили, что так грехи замаливали. Да я б на их месте только и делал, что грешил, чтоб хоть носить было за что. Не понимаю, нет…
Он этот пассаж произнес с таким пылом, что на них стали оглядываться. А незаметный человек в обычном костюме, возникший неизвестно откуда, вежливо попросил:
— Будьте любезны, дамы и господа, говорить немного потише. Имейте уважение.
И отошел.
— Есть, иметь, — боязливо приложив ладонь к виску, словно отдавая честь, тихо и таинственно сказал Виктор и хитрыми глазами взглянул на обеих женщин — поочередно. — А здорово, как в нас, мужиках, сидит это самое чинопочитание, да? — И спокойным, но решительным тоном добавил: — Короче, если здесь нас ничто важное не держит, есть план, как грамотно и при этом с пользой провести остаток сегодняшнего дня. Могу посвятить, и, если он будет принят, советую быстро смыться, пока официальная часть не закончилось и наша славная элита не повалила питаться физически и духовно.
— Ишь, как излагает! — с интересом заметила Наталья. — А вам, я вижу, эта самая элита не очень нравится, да? Почему?
— Ха, можно подумать, что вы от нее в полном восторге. Или вот Ксанка. Да никому она не нравится, кроме как самой себе. Несчастные люди! — И он деланно вздохнул, снова обратив на себя внимание посторонних. — Нет, госпожи дамы, — сказал он твердо, — вы как хотите, а я предлагаю, пока не поздно, исчезнуть отсюда. Только, Наташа, вы действительно так независимы, как хотите выглядеть?
— Интересная постановочка вопроса… — недоуменно протянула она. — А почему вы так считаете?..
— Ни в коем разе. Я просто вижу ваши сомнения. Они написаны на лице. Про душу я не говорю. Про душу — это вот по ее части, Ксанкиной. Она мастер анализировать всякие проблемы, обожаю ее за это редкое качество.
— Ну вот, — хмыкнула Наталья, обернувшись к Оксане, — а ты говорила — бывший! Хотела б я такого бывшего…
Впрочем, последняя фраза, видимо, сорвалась у нее случайно, и Солонин вежливо сделал вид, что не услышал.
— Вперед, — сказал он, — к новым свершениям капитализма!
И две просто замечательные женщины послушно двинулись за ним.
Для начала они хорошо посидели у Ашота, в маленьком, но уютном ресторанчике с кавказской кухней. Ухаживал за гостями сам хозяин — низенький и толстый армянин со смешливыми глазами и уморительным акцентом. Он даже тосты успевал произносить, в которых звучали самые изысканные восточные выражения, касавшиеся женской красоты и вообще всех остальных женских достоинств — в алфавитном порядке. Некоторые буквы, правда, Ашот вежливо пропускал, но смысл тостов все равно оставался острым. Словом, всем было хорошо и вкусно.
Солонин, полулежа, как и обе дамы, на мягком ковровом диванчике с подушками под локтями и за спиной, видел, что Наталье действительно интересно и весело — причем искренне. А Оксана то ли от возложенной на нее ответственной миссии, то ли снова от прилива ревности — уж очень откровенно симпатизировала Солонину Наталья — начала набираться. И к концу обеда, плавно перетекшего в ужин, ей хватило разума, а возможно, и силы воли, чтобы не выказать при посторонних свое «эго», а тихо засопеть от избытка впечатлений.
Вот так, сонную, вынес ее наружу Виктор Солонин и уложил на заднем сиденье своего «мерина».
Наталья, которая заявила, что сегодня ее день, решила отправиться к Солонину в гости и там довершить начатое так неожиданно приятное знакомство.
Она удивилась, как это может холостой мужчина так здорово и просто устроить свою жизнь. Ничего лишнего, а то, что им оказалось, было напоминанием о каком-либо значительном для хозяина событии. Как и фотографии, на которых она стала рассматривать неизвестных ей мужественного вида молодых людей в камуфляже или просто в пляжных одеяниях.
— Кто они? — с неподдельным интересом спросила она, указав на групповой снимок, на котором были запечатлены двое темнокожих — юная женщина и молодой накачанный мужчина с широченной белозубой улыбкой в пол-лица, а также другие люди, один — явно азиатского происхождения, и среди них — он, Виктор. — Какие прекрасные лица!
— Ну, вот эта красотка — снимок сделан в середине девяностых — сейчас занимает пост заместителя генерального прокурора Соединенных Штатов Америки… Другие — тоже нечто в этом роде. А вот этот человек сейчас распутывает одно из тяжелейших уголовных дел, связанных с убийствами многих людей и в немалой степени является моим учителем — он первый помощник нашего генерального прокурора. Да, любопытная публика.
— А… как вы оказались все вместе?
— Нас учили. Вот он, Саня, и учил. В числе других. — Солонин так обаятельно улыбнулся, что Наталья вконец растаяла.
Она даже вспомнила о своей подруге, которую они вдвоем с Виктором, внеся в квартиру, сразу уложили на широкой тахте, аккуратно раздели и укрыли пледом.
— Как она там? — вроде бы забеспокоилась Наталья, порываясь пойти и посмотреть.
— Нормально, она поспит, и с ней будет все в порядке. Но вот что мы будем делать с вами?
Вид у него при этом был настолько серьезный и озабоченный, что Наталья расхохоталась.
— Не берите в голову. Давайте, Витя, еще посидим. Я бы чего-нибудь выпила — лучше крепкого, чтобы не расслабляться. Коньячку какого-нибудь.
— «Хенесси» подойдет? Или лучше армянский?
— Какие мы!.. — протянула она с шутливым уважением. — Скажите честно, а у вас с ней правда больше ничего нет?
Он понял вопрос.
— Я бы не хотел врать. Иногда случается. Но… как бы сказать? Наверное, это больше детская дружба, сложившаяся в период полового созревания нас обоих. Как вам такое объяснение?
— Вполне устраивает. А давайте перейдем на «ты»?
— С огромным удовольствием!
Наталья заметила, как у Солонина даже заблестели глаза.
— Но для этого нам следует выпить на брудершафт и поцеловаться, знаете? — добавила она уже со значением.
— Слушаюсь, мой генерал!
Рюмки звякнули, опустели, поцелуй оказался, вопреки обычаю, затяжным, как хороший прыжок с парашютом, а объятья настолько тесными, что, когда пришло время разжать их, они оба совершенно запутались, кто кого крепче держал и за что конкретно.
Ну а после этого оставалось только закрепить еще раз моментальный переход на «ты», но так, чтобы это местоимение в дальнейшем могло только срываться с губ, да и то со стоном, типа «ой, ты!», «ну, ты!», «ах, ты!» и так далее, и уже фундаментально — до тех пор, пока спала сном праведницы «подруга детства и периода полового созревания» Оксана Ромова.
Вышколенный самодисциплиной, Солонин проснулся, естественно, первым. Работа не ждала.
Удовлетворенная Наталья была ласковой кошечкой и, судя по ее поведению, не чувствовала никакого раскаяния либо вины своей по отношению к подруге. Не надо было отключаться раньше времени. Если по правде, размышляла Наталья, то любовь можно было сотворить и втроем. И это было бы еще острее. Но к этому никто не мешает подойти позже. Во всяком случае, она ничуть не жалела, что послушалась и на этот раз своего инстинкта. Ей ведь необходим бывает не просто мужик, а с особинкой, от одного вида которого или только от его прикосновения к твоему телу дух захватывает. Вот такой ей и достался на сегодняшнюю ночь, и уж она постаралась взять все, что только могла, показать все, что умела, и даже то, о чем грезилось в воспаленных страстью мечтах. «Уф, — могла она теперь с наслаждением сказать себе самой, — кажется, удалось! Но как долго я к этому шла…»
Не знал еще Солонин об этих мыслях, зародившихся у обласканной им женщины. Но если бы даже и знал, то в его ближайших планах ничто бы все равно не изменилось.
Где и когда бывают самые откровенные разговоры? Да на кухне, рядом с утренней рюмочкой, с первой сигаретой и после глотка горячего кофе. В те минуты, когда тело еще переживает безудержные восторги минувшей ночи, а мысли укладываются в стройные и обязательно мудрые фразы, достойные быть запечатленными на вечных скрижалях. Тогда и появляется повод поговорить по душам, так, чтобы у собеседника или собеседницы не возникли опасения, что тебя провоцируют, что-то выпытывают и собираются сделать твои сокровенные знания достоянием толпы, до которой тебе в данный момент решительно никакого дела нет.
