фары. Машина тут же погружается во мрак. Сама улица тоже мрачнеет — освещают ее простые фонари, и свет от них идет тусклый.
— Что ты задумала? — спрашиваю я.
Если животное погибло, то ему уже ничем не помочь, а если еще нет, можно позвонить Кейт, она наверняка сумеет помочь.
Беа поворачивается ко мне и крепко хватает за руку, до боли впившись в нее ногтями.
— Не вздумай никому рассказывать! Слышишь, Мередит? Пообещай мне, что никому не расскажешь!
Я мгновенно трезвею — Беа меня пугает. На дороге животных сбивают постоянно, что ж поделать… Я не бесчувственная, просто всякое в жизни случается.
— Успокойся, Беа, — шепчу я. — Не ты первая сбила животное — не надо так паниковать. Оно еще живо?
Я пытаюсь высвободиться, однако Беа не ослабляет хватку, а, наоборот, еще крепче сжимает мне руку. Освещение в машине тусклое, и саму Беа толком не разглядеть.
— Пообещай! — требует она. Голос ее тверд, глаза горят какой-то безумной искрой.
Повинуясь приказу, я говорю:
— Обещаю, Беа, что не скажу никому ни слова.
Потом принимаюсь убеждать ее: мол, зверь выскочил неожиданно, и она просто не успела сориентироваться, так что нет смысла себя корить, ведь она ни в чем не виновата.
— Когда мне было шестнадцать, я переехала несколько детенышей енотов — совсем малышей…
На тот момент я только получила права, ехала куда-то ночью и даже не заметила бедных крошек. Потом несколько месяцев меня мучила совесть — я ужасно себя винила.
— Да не енот это, Мередит! — в ярости кричит Беа.
Впервые в жизни вижу, чтобы она выходила из себя. Никогда ее такой не видела. Она ведь всегда непробиваемая, железная, а тут — совсем другая, несдержанная.
В машине повисает молчание. Сквозь упавшие на глаза волосы Беа смотрит на меня круглыми глазами.
Своего собственного взволнованного дыхания я не слышу, но чувствую, как грудь поднимается и опускается — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.
— Беа… — едва слышно спрашиваю я. — Что там такое? Кого ты сбила?
От ее молчания мне становится не по себе. Откинувшись на сиденье, она устремляет взгляд в никуда.
Я открываю дверцу и неверной походкой иду к переднему бамперу — придется посмотреть самой.
Мысленно я готовлюсь к худшему, потому что задавленные животные — всегда зрелище не из приятных. Возможно, бедняге оторвало лапу или голову. Понятно одно: случилось явно нечто страшное, нечто, что повергло Беа в такой сильный шок.
И тут в тусклом ночном свете я вижу: это не животное.
Меня мгновенно охватывает ужас. Сердце начинает бешено колотиться, ноги становятся ватными, руки потеют. Я ошеломленно застываю, зажав потной ладонью рот, чтобы не закричать.
Там человек. Женщина, судя по длинным волосам и фигуре. Она лежит лицом вниз, а под ней расплывается едва различимая во мраке черная лужица. Руки женщины вытянуты вверх над головой — когда-то, еще в младенчестве, так спала Дилайла, — а волосы разметаны по асфальту. Ноги женщины скрыты под машиной.
Беа подходит ко мне.
— Ей надо было надеть что-нибудь светоотражающее! Фонарь на лоб нацепить! Да и вообще, какого черта она была не на тротуаре?!
В конце концов ноги у меня подкашиваются, и я против воли падаю на колени. Мелкий гравий больно впивается в кожу. Я тянусь к женщине, но Беа останавливает меня:
— Не трогай!
Ее слова звучат так резко, что я вздрагиваю.
— Почему? — встревоженно спрашиваю я, глядя через плечо назад. — Мы должны ей помочь. Нельзя же ее просто бросить здесь.
— Ну, само собой, здесь мы ее не бросим! Помоги-ка, — опускаясь, просит Беа.
На руках у нее вдруг появились перчатки — наверное, остались в машине с зимы. Мне же Беа велит натянуть на ладони рукава, чтобы не прикасаться голыми руками. Мне даже в голову не приходит спросить почему — я просто делаю, как говорит Беа.
Мы пробуем перевернуть женщину. Весит она не очень много, но обмякшее, безвольное тело поднять нам не удается, поэтому придется перевернуть ее на спину. Вообще, не стоило бы этого делать, ведь когда у человека травмы, перемещать его нельзя. Нужно оставить ее как есть и вызвать помощь. Однако словами моя мысль так и не становится, и я продолжаю выполнять указания Беа. Действую на автомате — скорее всего, от огромного потрясения. Все это неправда, не со мной. Я отделила себя от происходящего, и, хотя одна часть меня, физическая, стоит сейчас на коленях и переворачивает сбитую женщину, другая тем временем наблюдает за всем со стороны.
Только когда женщина наконец оказывается на спине, мне удается хорошо ее разглядеть. Алкоголь из желудка внезапно подступает к горлу, и в приступе тошноты я убегаю в ближайшие кусты, где меня начинает громко, со стонами рвать. Беа тут же ко мне подскакивает.
— Заткнись, Мередит! — скорее испуганно, нежели злобно говорит она. — Не хватало еще всю улицу разбудить! — И зажимает мне ладонью рот.
Становится нечем дышать, и я силой освобождаюсь от рук Беа. Знаю, она в ужасе, в панике. Я тоже.
Там, на дороге, лежит Шелби.
Я отпихиваю Беа в сторону и бегу к машине. Роюсь в сумке в поисках телефона, но, как только нахожу, Беа тут же его выхватывает.
— Отдай! — говорю я.
— Ты что задумала? Куда звонить собралась?
Отобрать телефон не удается — Беа выше и сильнее.
— Я ее знаю, — говорю я и рассказываю все как есть. От услышанного лицо Беа вытягивается, но для нее мой рассказ ничего не меняет. — Надо звонить в «девять-один-один», — настаиваю я, — вызвать «Скорую». Шелби нужна помощь.
— Мы в стельку, Мередит, а она мертва. Мертва, понимаешь? Я проверила — пульса нет. Ей уже ничем не помочь, зато если хоть кто-нибудь обо всем узнает, меня посадят.
— И что тогда? — недоумеваю я. — Предлагаешь просто уехать?
Это немыслимо! Бросить Шелби посреди дороги, дескать, пускай ее обнаружит кто-то другой…
— Конечно нет, Мередит, — Беа качает головой. — Нельзя ее тут оставлять.
На этих словах я на секунду испытываю облегчение, ведь поначалу решаю, что Беа все-таки одумалась. Однако дальше она говорит:
— Надо от нее избавиться.
Сердце у меня останавливается.
— В каком смысле?.. — в ужасе спрашиваю я.
— Нужно отнести ее куда-нибудь подальше, чтобы не сразу нашли, а может, и совсем не нашли.
— Нет! — говорю я, отчаянно тряся головой. — Нет, Беа. Зачем нам ее куда-то нести? Ты с ума сошла!
— Послушай меня, — спокойно говорит Беа, взяв меня за лицо, чтобы я смотрела ей прямо в глаза. — Просто послушай. Ты расстроена, Мередит, и это понятно. Я тоже расстроена. Но ты подумай
