— И никаких больше машин! Никаких щенков! Ни-че-го! Живо в школу, на рысях! Через дорогу осторожно! - бросила она на прощанье и убежала.
И сразу стало тихо. Улька взяла бутерброд, сползла со стула.
— Я тебя провожу через пустырь, — сказал Воронов, вставая.
— Ладно. Только не опоздай на работу, - сказала Улька серьезно. — Нам очень важно, чтобы ты был там на хорошем счету. Я ведь еще не решила ни одной загадки тысячелетия...
— Не беспокойся.
Они вышли на улицу, и здесь Улька вдруг заявила:
— У нас вчера информатика была, я нашла в Интернете сайт Иркутского радиотехнического института.
— Замечательно. Хочешь поговорить с этим... с Юрием Александровичем? - спросил Воронов.
— He-а. Я просмотрела список преподавателей, там такого нет.
— То есть, как нет?
— Точно. Я это знаю, папа.
— Ну... Не страшно. Может, он просто не в штате, - предположил Воронов.
— А это что значит — не в штате?
— Значит, что у него основное место работы в другом институте, может, даже в другом городе. А в радиотехнический он приезжает читать лекции... Его приглашают туда.
— А-а. — протянула Улька.
— А может, он недавно только устроился. А сайт просто не успели обновить. Обычное дело.
Улька рассмеялась.
— Нет, папа, я думаю, его вряд ли возьмут туда читать лекции! - проговорила она, беря Воронова за руку. -- Его даже в школу не возьмут. Он хороший, добрый.
Только он ничего не понимает в дифференциальных уравнениях. И в теореме Ферма тоже.
— Но вы же два часа говорили с ним! - удивился Воронов, — О чем же вы говорили?
— Говорила в основном я. Он слушал. Спрашивал иногда. Мне было приятно, ведь в школе поговорить не с кем... Но он такой, как бы тебе сказать... Мне было жалко его, понимаешь? Взрослый дядька, а ничего не знает... К тому же он меня спас!
— Не может быть. Он называл уравнения какого-то Навье...
— Haвьe-Стокса. Я ему рассказывала про них.
— Значит, oн никакой не преподаватель? И ты знала об этом?
— Ну, он мне ничего такого не говорил. Что он преподаватель и все такое. Сказал только, когда вас с мамой увидел, Я не хотела его стыдить, поэтому промолчала. К тому же он добрый. Он хотел найти тех хулиганов. В самом деле хотел..,
Воронов нахмурился.
— Он мог оказаться мошенником, Улька. Нехорошим человеком.
— Я понимаю. Я думала, ты сразу поймешь, если это мошенник, — сказала она, подумав. — Ты ведь следователь... А ты его пригласил пить чай.
— Я не умею определять мошенников по виду, — сказал Воронов. — И по запаху тоже.
Пустырь закончился. Они вышли к дороге, за которой гастроном, и дальше, через дворы — школа. Улька остановилась, отпустила его руку. Потрогала ремень новой кожаной сумки, висящей на плече Воронова.
— Хорошая вещь, - сказала она. - Трус... Что тут написано?
— А?.. «Труссарди», — сказал Воронов рассеянно.
— Здорово, Мне нравится, когда дарят хорошие вещи, а не просто так... — Улька шмыгнула носом и сказала: — Ты за меня не беспокойся, пап. Все будет в порядке. Я уже почти взрослая!.. Я пойду, ладно?
Воронов не знал, что сказать. Он понятия не имел, что нужно было от его дочери этому загадочному «лжепреподавателю» Юрию Александровичу к чему весь этот спектакль... Какой-то нехороший осадок остался, мутно было на душе.
— Ладно. Договорились. Я не буду беспокоиться, — сказал он и снова взял Ульку за руку. - Только сегодня я провожу тебя до самой школы.
— А как твоя работа? — забеспокоилась она. — Тебе ведь премию не дадут, если ты опоздаешь!
— Дадут, никуда они не денутся, - буркнул Воронов. — Ну-ка, прибавим шагу...
* * *
Мигунов был в новеньком спортивном костюме и красной футболке, на ногах — домашние тапочки.
— Выгляжу почти как человек, а, Виталий Дмитриевич? — сказал он радостно. — Это мне с воли прислали добрые люди... Вот спасибо им! Забыл даже, как это чувствовать себя в гражданской одежде,..
Воронов вежливо улыбнулся в ответ.
— Там про «Неспящих» ничего нет? «Проспись, Россия», «Мигунов — супергерой» и все такое? - Он сделал вид, будто хочет рассмотреть что-то на его футболке.
Мигунов удивленно посмотрел на свою грудь и рассмеялся.
— Нет, это, видно, по другим каналам пришло! - сказал он. — Не знаю только, по каким. И холодильник, и телевизор — все оттуда, видимо... Анонимный благодетель.
Воронов знал этого благодетеля. И даже успел дважды встретиться с ним в неформальной, так сказать, обстановке. Кофе, по капле коньяку, ничего больше. Они просто разговаривали. Вдвоем. Но Воронов понял, что всерьез увлечен Маргаритой Коул. К добру это или к худу, но это так. А к Мигунову он испытывал что-то вроде ревности.., пополам с признательностью. Поскольку именно благодаря ему, он познакомился с этой женщиной.
— Вам повезло, — сказал он. — Другим заключенным такие подарки делают очень редко. Если они, конечно, не воры в законе... Может, вы — вор в законе, Мигунов? «Смотрящий» на «Огненном острове»?
— Нет, — Мигунов усмехнулся. — Там «Смотрящий» — полковник Савичев.
— Пожалуй, - серьезно согласился Воронов. - Вот и получит выговор за халатность. А может, и строгий!
Он провел очередной допрос, скрупулезно выясняя — на какой почве у Мигунова сложились неприязненные отношения с Блиновым, знали ли об этом представители администрации, просил ли он, чтобы их рассадили, как возникла драка.
Уточнив все детали, следователь вложил протокол в папку, взвесил зачем-то ее на руке, закрыл...
— В общем, картина ясная, — сказал он. — Я перепредьявлю вам обвинение на убийство при превышении необходимой обороны. Это будет «легкая» статья.
Воронов испытующе посмотрел на подследственного. Тот сидел выпрямившись и ответил твердым спокойным взглядом.
— При вашем пожизненном сроке, конечно, это слабое утешение. Но.., чем могу, как говорится.
— Ничего страшного, — проговорил Мигунов. — Я вам и так за все благодарен. Живу как на курорте. Ем от пуза, сплю, когда захочу, смотрю «ящик» в свое удовольствие... Кстати, телевидение окончательно деградировало за это время. И общество тоже. Кроме «Евроспорта» и новостей нечего смотреть. Да и новости — сплошная депрессуха... — Он нервно осклабился, сжал и разжал кулаки. — Нет, уж лучше музыка, Виталий Дмитриевич! Все преходяще, как говорится, и только музыка... Вот было несколько передач — получил удовольствие. Много старых хитов. Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые... Оторвался по полной программе...
Лицо Мигунова расслабилось, обмякло, он прикусил губы, видно, не желая выдавать свои чувства. Воронов подумал — расплачется. А Мигунов неожиданно улыбнулся ему светлой, почти мальчишечьей улыбкой.
— «Тюремный рок», мать моя женщина!.. Виталий Дмитриевич! — Мигунов едва не кричал в голос. — Знаете эту песню Элвиса?..
Он стал напевать, подергиваясь:
— «Начальники устроили кабак в тюрьме, зеки им играли на гитаре и трубе... та-ра-ра...» Э-эх! Сто лет ее не слышал, а тут еще и кадры из фильма показали... Помните, они там сценку ставили, все в тюремных робах, на фоне решеток... и Элвис: «Лет’з рок! Эврибади лет’з рок!!» Я был на седьмом небе, Виталий Дмитриевич. Полное счастье! Вы не представляете, что это такое...
— Полное счастье в тюрьме? Да уж... - протянул Воронов, немного смутившись.
Он и в самом деле не представлял, поскольку музыкой никогда не увлекался, он даже понятия не имел, о каком Элвисе идет речь.
И добавил:
— «Тюремный рок» - очень подходящая песня в вашем положении...
— Еще бы! — невесело согласился Мигунов. - В молодости танцевал под нее на вечеринках, орал «Лет’з рок!!..», представлял себя черт-те кем... Дурак. И не знал, что когда- нибудь услышу ее в настоящей тюремной камере...
Он замолчал, уставившись на свои руки, потом тряхнул головой и сказал:
— А вы слышали «Миднайт Спешл», Виталий Дмитриевич?.. Это уже настоящая «блатная» песня! Народная! Какие-то американские урки сложили ее в Хьюстонской тюрьме чуть ли не в девятнадцатом веке... «Освети меня своим светом, полуночный экспресс!..» Обалденная песня! Нет, вы должны были обязательно слышать - ее даже Клэптон перепевал, Маккартни... Даже «АББА», по-мое- му!.. Там было одно поверье, в этой тюрьме, связанное с поездом, который проходил в двенадцать ночи и светил прожектором прямо в окна камер... Она нисколько не грустная, не унылая — ни капли! Под нее танцевать можно, настоящий рок-н-ролл! Это не «Владимирский централ», не «Мурка», совсем другое. Там нет этого нытья, минора или такой походочки, знаете... вприсядку, руки в карманы, голову в плечи... Там в полный рост поется! Я это уважаю, Виталий Дмитриевич. Мне это как-то ближе, что ли... Не знаю.
Мигунов опять замолчал.
— Я ничего не понимаю в музыке, - сказал Воронов. - Ни в «Мурке», ни в этом вашем «Тюремном роке». Область моих интересов, моих знаний находится в другой плоскости.
