Вердюре. – Отправляться обратно в гостиницу. Весьма возможно, что твой хозяин уже хватился тебя.
Но в это время восклицание Проспера, который стоял у окошка, прервало Вердюре.
– Что такое? – спросил он.
– Кламеран!.. – воскликнул Проспер. – Вон там!
Одним прыжком Жозеф и Вердюре были уже у окна.
– Где вы его видите? – спросили они.
– Вон там, у моста, позади будки с апельсинами.
Проспер не ошибался. Это действительно был благородный маркиз Кламеран, который, присматриваясь к входившим и выходившим из номеров «Архистратига», очевидно, поджидал своего лакея.
– Когда Кламеран узнал, что в его бумагах шарили, – спросил Жозефа Вердюре, – он повидался после этого с Лагором?
– Нет, патрон.
– И не написал ему ничего?
– Даю голову на отсечение, что нет. Согласно вашим инструкциям зорко следить за его корреспонденцией, я организовал целую систему, благодаря которой от меня не могло ускользнуть малейшее прикосновение к перу. Но в эти сутки к перьям никто не прикасался.
– Кламеран выходил вчера после обеда, – настаивал Вердюре.
– Но он ничего не писал дорогой. Шпион, который за ним следил, удостоверил это.
– Тогда иди! Действуй! – воскликнул Вердюре. – Уходи отсюда как можно скорее! Даю тебе четверть часа на переодевание. А я тут послежу за этим негодяем сам.
В четверть часа Жозеф Дюбуа должен был изменить свою наружность. Но не прошло и десяти минут, как он явился вновь. От красивого лакея в красном жилете и с длинными, выхоленными бакенбардами не осталось ничего. Жозеф Дюбуа исчез, и из его ливреи вдруг выскочил радостный и сияющий хитрец Фанферло.
При его появлении Проспер не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть, и скорее от испуга, чем от удивления. Он узнал в нем того самого человека, который в день совершения кражи помогал полицейскому комиссару у Фовеля.
Вердюре испытующим оком окинул Фанферло и остался доволен.
– Недурно! – одобрил он. – Очень недурно!
Этот комплимент понравился Дюбуа – Фарферло.
– А что мне делать теперь, патрон? – спросил он.
– Ничего трудного для опытного человека. Выслушай меня. От твоих маневров зависит успех нашего плана. Прежде чем заняться Лагором, я хочу покончить с Кламераном. Кроме того, пока негодяи разъединены, необходимо помешать им соединиться.
– Понимаю! – отвечал Фанферло.
– Итак, выходи на улицу Гюшет и иди прямо к мосту Сен-Мишель. Перейдя его, сойди по ступеням на набережную и веди себя так неумно, чтобы привлечь к себе внимание Кламерана. Пусть он поймет, что в то время, как он шпионит, шпионят и за ним. Если он не обратит на тебя внимания, то ты сам обрати его внимание на себя.
– Я брошу в воду камень.
– Тогда запасись камнем заранее. Как только Кламеран тебя заметит, он испугается и станет удирать. Ты последуй за ним, неосторожный с виду, но будь настойчив. Узнав, что полиция идет по его следам, он струсит и употребит все свои усилия, чтобы сбить тебя с толку. Вот тут-то и необходимо умение. Он хитер, не забывай этого.
– Знаю, не вчера ведь я родился!
– Тем лучше. Докажи-ка это Кламерану! Весьма возможно, что ему взбредет в голову сесть на поезд железной дороги и удрать. В таком случае и ты поезжай за ним, хотя бы он завел тебя даже в Сибирь. Есть у тебя деньги?
– Я возьму их у Александры.
– Отлично!.. Еще два слова. Если этот мошенник сядет в поезд, дай мне знать. Но он может проболтаться по улицам и до ночи; береги себя и не заходи в темные углы. Негодяй на все способен.
Фанферло вышел, а Вердюре с Проспером принялись за наблюдения.
– Глядите, глядите!.. – сказал Вердюре.
Кламеран вышел из своей засады и направился к перилам моста. Было похоже на то, будто его заинтересовало что-то необыкновенное.
– Ага, – пробормотал Вердюре. – Он заметил нашего агента!
Беспокойство Кламерана стало заметным. Он сделал несколько шагов, точно бы для того, чтобы перейти через мост, но потом раздумал и направился к улице Сен-Жан.
– Клюет! – радостно воскликнул Вердюре.
Но в это время раздался стук в дверь. Проспер и Вердюре встрепенулись. Это вошла Нина Жипси, или, что то же, Пальмира Шокарель.
Бедная Нина! Каждый день, пока она была на службе у Мадлены, оставлял печать на ее очаровательной головке. Бедная Жипси! Она, такая живая, такая веселая, такая подвижная, теперь изгибалась под гнетом горя, которое пудами навалилось на нее. После необыкновенного счастья она была унижена до нищеты.
Проспер воображал, что при виде его, все еще преданная ему, она бросится ему от радости на шею и заключит его в свои объятия. Но он ошибся. Жипси едва узнала его. Она боязливо раскланялась с ним, точно с чужим. Все свое внимание она сосредоточила на Вердюре. Она смотрела на него теми боязливыми и в то же время любящими глазами, какими глядит бедное животное, когда с ним сурово обращается человек.
Он же, наоборот, относился к ней по-отечески, с нежной привязанностью.
– Ну-с, дорогое дитя, – обратился он к ней, – какие новости вы принесли? Бывает ли у вас Кламеран?
– С тех самых пор как объявлено об их свадьбе, – отвечала Жипси, – он бывает у нас каждый вечер, и его принимает барышня. Он ухаживает за ней.
Это сообщение перевернуло вверх дном все мысли Проспера.
– Как? – воскликнул он в гневе. – Этот негодяй маркиз Кламеран, этот бесчестный вор, этот убийца – и вдруг принят у Фовелей и ухаживает за Мадленой!.. Что же вы мне говорили, милостивый государь, каких еще надежд мне от вас ожидать?
Повелительным жестом Вердюре прервал эти обвинения.
– Довольно! – резко сказал он. – Если вы не способны сами себя спасти, то не мешайте действовать тем, кто работает за вас.
И, дав этот урок, он ласково обратился к Жипси.
– Что вы узнали, дорогое дитя? – спросил он.
– Ничего положительного, сударь; к несчастью, ничего такого, на что вы могли бы опереться. Поверьте мне, я сожалею об этом.
– Но ведь вы же мне телеграфировали, что случилось нечто важное.
Жипси безнадежно махнула рукой.
– Я подозревала кое-что, сударь, а что – я не могу ни выяснить, ни определить. Весьма возможно, что это было одно только глупое предчувствие, которое из пустяков сделало нечто экстраординарное. Мне кажется, что в дом пробралось такое несчастье, что надо ожидать катастрофы. От госпожи Фовель нельзя узнать ровно ничего: она стала телом без души. Но, кажется, она начала остерегаться своей племянницы и избегает ее.
– А господин Фовель?
– Ясно, что его постигло какое-то несчастье, даю в этом руку на отсечение. Со вчерашнего дня он стал совсем другим человеком. Он ходит, ходит, ни на минуту не присядет, точно сумасшедший. Даже голос его
