видел, как бомжу денег сунула, купюры, а не копейки. Но с ней рядом как будто опасность ходила… Не знаю, как объяснить.
— Да нормально объяснил, — оценил Феликс.
В заключение Павел задал не относящийся к делу вопрос, который оказался совсем не лишним:
— А какой у тебя был самый счастливый момент в жизни?
Вопрос вызвал удивление и у Гаррика, он отстранился назад, брови поднял, что означало: мужик, что за дурацкий вопрос? Но вдруг улыбнулся, вспомнив:
— Мотоцикл. Мне его подарили на днюху, на двадцать один год. Думаю, отец подарил, но не признавался, только отмахивался и улыбался. Странно, ага? Честно, я не понимал его.
Неожиданно Гарри завис, выражаясь его языком, глядя в одну точку и выпятив нижнюю губу, Феликс не стал ждать, пока он разберется в своих странностях:
— Что не так? Ты говори, говори, вместе разберемся.
— Был еще один подарок… не хилый по бабкам, служба доставки привезла мне гитару шестиструнку, даритель пожелал остаться неизвестным.
— Ну и чего тебя так плющит? — пожал печами Феликс.
— Такой подарок мог сделать только отец или Моника, она поклялась, что не дарила, да и в гитарах ничего не смыслит. И зачем ей оставаться неизвестной? У Яра спросил, у мужа сестры, он тоже ни при чем. Странно, да?
— Не понял, что тут странного, — недоумевал Терехов. — Выходит, отец и гитару тебе подарил.
— Нет, — заявил со смешком Гарри. — Я забыл сказать, отец к тому времени умер, а больше дарить некому, если только папа с того света не подкинул гитару.
— Очень смешно, — хмуро произнес Женя, не отвлекаясь от своей обязанности стенографиста. — Мистика, да? А заранее твой отец не мог заказать гитару, оплатить, чтобы в определенный день ты получил подарок?
— Запросто, — согласился парень. — Только я получил ее в обычный день. По классу гитары я окончил музыкальную школу, но мне не разрешили поступать в училище, а потом в консерву, как хотелось мне. Меня сунули на менеджмент — жуткая тошниловка. Короче, однажды отец выставил меня из дома из-за Майки, в отместку я сразу побежал в училище, меня взяли, хотя учебный год уже шел, через несколько месяцев вдруг получаю гитару.
Стоило узнать версию Гаррика о причинах ссоры с отцом:
— Что значит — из-за Майки выставил из дома?
Гарри замялся, он вдруг осознал, что у него есть причина расквитаться с наглой мачехой, однако проговорился сам, и теперь поздно давать задний ход.
— Я задевал ее, ну и… Однажды она подставила меня, повалила на пол и стала орать, будто я хотел ее… Ага, средь бела дня, когда дома отец! Он прибежал, орал и выгнал меня. И кому сделал хуже? Не мне уж точно. Если честно, я думаю, Майка маме и отцу помогла уйти на тот свет, но доказательств нет.
— А как ей удалось устранить обоих, но этого никто не заметил?
— Не знаю. Она же фармацевт, думаю, нашла способ.
Павел решил отпустить его. Когда тот ушел, Женя, аккуратно складывая исписанные листы, с умной миной на лице выдал:
— А я понял, почему вы, Павел Игоревич, выдерживали родственников.
— Да? — ухмыльнулся тот, бросая в сумку всякую мелочь, начиная с органайзера и кончая смартфоном. — Ну, расскажи, а то, может, я не в курсе.
— Ой, да в курсе, не прибедняйтесь. — Женя протянул ему листы с протоколом. — Клиент ждет, что его вот-вот вызовут, готовится, придумывает ситуации и свои реакции, а время идет, никто не вызывает в страшную контору. Клиент постепенно отвыкает от мысли, что его вызовут, за делами даже забывает об угрозе, вот тогда — бац, вызов! Он растерян, забыл придуманные фишки. Я правильно мыслю?
— Блестящий анализ, — пошутил Павел. — Тебе признаюсь, но ты никому не говори: я не знал, как с ними вести диалог, я их боялся.
Иногда Терехов желает шутить, по мнению Жени, не очень удачно, как и на этот раз, а посему Сорин юмора не оценил, заключив:
— Н-да, загадочная история, но! Мне кажется, Гаррика одаривала мать. Та, которая родила. Надо узнать, его сестренке подносили неожиданные подарки?
— Вполне может быть, — согласился Павел. — Теперь будем еще и мамочку Моники и Гарри искать, угадайте, ребята, с одного раза, кто этим займется?
— У-у-у… — в унисон, не сговариваясь, загудели Вениамин (он тоже присутствовал здесь) с Женей, еще и глаза одинаково закатили к потолку.
Реакция недовольства закономерна, отправной точки-то нет, не от чего оттолкнуться, чтобы начать поиски мамочки двух взрослых детишек. Никаких данных вообще нет, лишь предположения. Если она живет и здравствует, то почему не сама растила своих детей, тем более если способна купить дорогие игрушки сыну — мотоцикл и гитару? И не у кого спросить…
— Понимаю вас, — сказал Павел. — В институте надо пообщаться с коллегами и начальством. Вас из-за молодости всерьез не воспримут, мы с Феликсом туда нагрянем. Алло, Феликс, ты чего молчишь?
Тот о чем-то думал, скорей всего, о показаниях Гаррика, и точно:
— А действительно, образование у Майи фармацевт. В результате показаний создалось впечатление, что она могла устранить жену Николая Черных, чтобы выйти за него замуж, затем его самого, чтобы получить наследство. Ну, правда, зачем ей старый дядька, который еще лет двадцать проживет? А он такой дурак, что написал завещание на нее, не заподозрив в коварстве? Это же лучший способ сократить себе жизнь. Кстати, надо у нашего бывшего вскрывальщика трупов поинтересоваться насчет любимого мужа убитой, что она там нашла, хотя наверняка ничего, или я не знаю Марихуану Гашишевну.
Павел встал со своего места, закинул длинный ремень сумки на плечо, одновременно вскочили Вениамин с Женей, радуясь окончанию рабочего дня, и тут же открылась дверь… Феликс, услышав дверной скрип, оглянулся, да так и вытаращился, ибо вошла Ольга Коноплева, с порога внеся с собой напряжение даже улыбкой:
— День добрый, если он и правда добрый. Вижу, мне не рады (какая она все же прозорливая), но должна огорчить вас, я надолго. С отчетом.
Не дожидаясь приглашения, она взяла стул и уселась напротив Терехова, достала из сумки папку и положила на стол, а сумку повесила на спинку. Павел снял ремень с плеча, поставил свою сумку на стол и опустился на стул, в тишине раздался голос Феликса:
— Знаешь, Марихуана, я заметил одну закономерность: как только произношу твое имя, ты тут как тут! Мне страшно.
Если у Феликса интонации без каких-либо «украшательств», ровные, то Ольга не смогла избежать язвительности, приправив ее замороженной улыбкой:
— Наверное, ты меня очень-очень любишь…
— Ага. Примерно как ты меня. — Феликс поднялся, отставил стул, после чего
