Бабкин уловил связь между пугалом и чучелом ворона и страшно возгордился.
Касимов, Оленька, Людмила Марковна: волк, косуля и черепаха. Все одного размера, что придавало черепахе устрашающий вид. Этих троих Макар изобразил на отдельном листе. Сергей ждал кота, но до Якова Соломоновича Илюшин так и не добрался. Он сдвинул края листов с рисунками, складывая из них общее поле, и некоторое время рассматривал, чему-то кивая.
– Что ж, логично, это все объясняет, – сказал Макар, словно продолжая разговор, хотя за последние десять минут в комнате не прозвучало ни слова. – Вопрос только в одном: зачем? С какой целью ей это понадобилось? Ведь не собиралась же она, в самом деле…
Зазвонил телефон. Увидев на экране имя абонента, Илюшин вскинул брови.
– Да, я слушаю, – сказал он в трубку. – Да. Да… Что? – Бабкин озадаченно посмотрел на него. – Как это произошло?.. – резко спросил Макар. – Нет, никуда не уходите, мы скоро будем!
Он сунул телефон в нагрудный карман и вскочил. Листы разлетелись по полу.
– Это Горбенко, – сказал Илюшин, не обращая на них внимания, и скомандовал: – Поехали, живо!
1
Голос вернулся на следующее утро. Наташа полночи заставляла себя глотать горячее пиво поочередно с разболтанными сырыми яйцами, в которые щедро подливала коньяк. К трем часам она уснула и беспамятным коньячным сном проспала до утра.
Детям она соврала, что простыла. Механически собрала Настю на экскурсию, попросила Матвея отвести ее в школу, и, получив от него сообщение, что сестра доставлена и сдана на руки учительнице, снова повалилась в кровать.
К полудню она проснулась почти человеком.
Но шея – шея выглядела ужасно. Как у трупа, содрогаясь, подумала Наташа, рассматривая жуткую цепочку пятен. Позавтракала она манной кашей на воде – жиденькое, едва теплое месиво, и все равно еда так долго и болезненно проваливалась вниз по горлу, что Наташа чувствовала себя больным жирафом.
Вчерашний день, закончившийся в больнице, казался кошмаром. Стоило закрыть глаза, и перед внутренним взглядом начинали мелькать, как фигурки на бешено мчащейся карусели, Стас, Люба, Коростылева, Выходцев… Проносились мимо – кто с жалобным лицом, кто с оскаленной пастью. И над ними, точно хозяин парка развлечений, время от времени возникал огромный рыжий Солдатенков.
Вспомнив про Солдатенкова, Наташа воспряла духом. Набрала его номер, но вместо Володи ответила какая-то девица: икала, хихикала, называла Наташу «киса», и из ее пьяного бормотания она уяснила только, что Солдатенков ушел куда-то с мужиками и неизвестно когда вернется.
Наташа намазала шею гелем от синяков, приложила сверху полиэтиленовый пакет и замотала сверху шарфом. В четыре часа ее ждали к Федосеевым, но было понятно, что никаких именин для нее сегодня не будет.
А собственно, почему, спросила себя Наташа. Вчера утром она поговорила с Татьяной о том, что кто-то из ее семьи обворовал собственную мать, и вечером ее едва не убили. Возможно, между этими событиями нет никакой связи.
А если есть?
Не выходил из головы и Стас с его омерзительной выдумкой. Душить бывшую жену Стасу не было никакой выгоды. Но она же, если взглянуть непредвзято, ничего о нем не знает. Разоблаченное вранье насчет смертельной болезни ясно это показало. А если он не выгодой руководствуется? А если он незаметно сошел с ума? Наташа как-то читала, что патологическая тяга к вранью является одним из симптомов душевного нездоровья.
Или все они ни при чем, и нападение – дело рук безумца, серийного убийцы. Опрашивавший Наташу следователь сказал, что ничего подобного в этом районе за последние полгода не происходило. Но могло же происходить в соседнем? В другом районе, в другой части Москвы… Беда в том, что Наташа не сумела даже определить, мужчина ее душил или женщина. Взять Любу… Люба способна ее убить? После того разговора, состоявшегося в ходе ее третьей попытки примирения, когда все карты были выложены на стол и уже дошло до того, что они отхлестали этими картами друг друга по морде? Когда все вышло наружу – и тайное, и явное?
Вспомнилась Коростылева. Интересно, если дать ей в руки коробочку с красной кнопкой, невзрачную такую коробочку размером с телефон и сказать: нажмешь на кнопочку – и станет на свете одной Наташей Горбенко меньше… Нажала бы Елена Викторовна?
Коробочка коробочкой, но задушить человека – это не кнопочку придавить.
А вот за полмиллиона можно и задушить. Чтобы любопытная учительница изобразительных искусств не лезла куда не следует. Сегодня она рассказала о своих догадках Татьяне, а завтра, может, и матери все выложит! И тогда забеспокоится Мария Семёновна, напряжет память и припомнит кое-какие детали, которые с потрохами выдадут одного из детей.
Наташа взглянула на часы. До начала праздника оставался час.
Ей вспомнилось, как однажды они с дедом снимали крышку с заброшенного колодца. Что-то дед собирался с ним делать, прочищать, наверное, или наоборот – закупорить окончательно, чтобы густая больная вода навсегда осталась в темноте. Дед обхватил обеими руками крышку и с кряхтением приподнял. Наташа боязливо склонилась над черной шахтой и тихонько поухала, как сова. Колодец дохнул на нее вечерним болотом, подгнившими яблоками, в которых уже завелись мошки, и железом… И вдруг от его стен отделились и взлетели бабочки: не одна, не две – больше дюжины. Наташа отшатнулась, испуганная и восхищенная одновременно. Дед, согнувшись, пристраивал колодезную крышку в траве, и она одна наблюдала, как конвульсивными всплесками бабочки вырываются из темноты и разлетаются в стороны. Когда все закончилось, Наташа снова перегнулась через край сруба. В колодце было молчаливо и холодно. Матовый зрачок воды рассматривал Наташу из глубины, и казалось, что там, внизу, под водой, скрыты чужие секреты: достаточно спуститься в ведре, окунуть руку по локоть, чтобы достать пару-другую, тусклых, как старое серебро.
«Все нормальные бабочки вылетели на солнце, – сказала себе Наташа. – Только я одна ползу по стенке колодца вниз».
За двадцать минут она нарисовала лицо. Надела длинное платье, шею обмотала легким газовым шарфиком поверх пакета. Но при каждом повороте головы тот предательски шуршал; пришлось стереть гель и ограничиться одним только шарфиком, для маскировки. Успела красиво упаковать набор пастельных мелков и купить по дороге мелкие кустовые розы.
Мария Семёновна так обрадовалась, что Наташа растрогалась. И Татьяна просияла, а Наташа опасалась, что после вчерашнего разговора отношения их испорчены безвозвратно.
– Я вчера горло сорвала на занятиях, – хрипло соврала Наташа, показывая на шарфик. – Простите, собеседник из меня сегодня неважный.
– А и ничего, будете молчаливым привидением, – весело ответила Татьяна.
Веселость ее, правда, показалась напускной. Все
