были похищены на складе…
В схроне на Койве-реке, в том самом замаскированном гараже, увы, никакой моторки не оказалось, о чем и доложил вернувшийся Ревякин. Однако лодку там явно держали – имелись и пустые канистры для горючего, и весла, и кое-какие запчасти.
– И кое-что еще… – Игнат вытащил из конвертика красную десятирублевую купюру. – Завалялась. Кто-то очень торопился, да. Представляешь, Володя, что там за деньжищи хранились, коли «красненькую» не стали искать!
Алтуфьев посмотрел купюру на свет, словно надеялся тут же обнаружить признаки подделки – ну, нет, конечно же, просто машинально. Глянул, положил купюру на стол:
– А что там на ближайшей пристани? Кажется, Раково…
– Раково, да… Вниз по реке километров семь. И представляешь? Никто ничего! Никакой чужой моторки не видели, – почмокал губами Ревякин. – Увидели бы – сообщили. Сам знаешь, к чужакам в деревнях относятся ревностно. Да и к своим… Импортный мотор! Давно бы пошли слухи…
– Стало быть, он в Раково и не заходит. – Следователь неожиданно нахмурился, засовывая «червонец» в пакетик для вещдоков. – Я про хозяина моторки. Но ведь куда-то он плавает! Что же она у него – невидимая, что ли?
– Может, потемну?
– Может. Но тогда другой вопрос – почему прячется? От кого таится? В общем, хозяин лодки – за вами. Ищите!
* * *
Ближе к вечеру Алтуфьев вновь отправился в Озерск – надо было продолжить допрос Ломова. К тому же техник-криминалист Теркин уже успел проявить оставленную эстонскими студентами пленку. Проявил и распечатал каждый получившийся кадр на фотобумаге размером девять на двенадцать. На двух карточках получился и Ломов с ножом, и стоявшая невдалеке Лиина.
– А вот это здорово! – рассматривая снимки, похвалил Теркина следователь. – Спасибо, что так быстро, Матвей Африканыч!
– Да уж… что уж… – Тощий техник-криминалист смущенно развел руками.
– И все же пива я купил! – хохотнул Алтуфьев.
– Влад-а-адимир Андреевич!
– «Жигулевское». В «Яве», в коляске, саквояж… Принесешь? Не в службу, а в дружбу. Да и Ревякина с Дорожкиным позови.
– Игната – да, – ухмыльнулся Теркин. – А Дорожкин давно к невесте сбежал. Свадьба у него скоро!
– Свадьба – это хорошо. Это хорошо, когда свадьба…
Дожидаясь друзей, Владимир Андреевич машинально перебирал фотографии – целую пачку. Вот какая-то заброшенная деревня – общий вид. Вот Лиина, вот Иван… А вот – Женя Колесникова на своем мотороллере. Волосы растрепались, улыбка во все лицо. Хороший кадр! Снова деревня, дома… крынки какие-то… хомуты… чей-то двор… старый тракторный плуг… бензопила… и что-то такое… непонятное – с винтом!
Тут как раз явились ребята. Пиво в отделении давно уже не открывали поставленным на затворную задержку «ПМ» – имелся перочинный ножик. Пили попросту, не чинясь – прямо из бутылок. Вот еще, стаканы пачкать, потом мыть…
Поставив бутылку на стол, Алтуфьев протянул фотку криминалисту:
– Африканыч! Это вот что?
– Так плуг!
– А рядом… вон…
– А это… Похоже на винт для лодочного мотора! Ну да – «Ветерок». Хороший мотор, лучше всяких ЗИФов. «Казанка» под ним километров тридцать пойдет.
Вот в этом Теркину можно было верить. Заядлый рыбак и охотник, он и закладывать любил, хоть и из семьи староверов, но… в лодочных моторах разбирался!
– Так-так… «Ветерок», значит, для «казанки»… А место? Ну-ка, гляньте – что это за двор?
– Да черт его знает… Таких много. Ну, плуг старый валяется…
– Ясно… – Раскрыв материал дела, Владимир Андреевич потянулся к стоящему на столе телефону и покрутил диск. – Алтуфьев, прокуратура. Девушка, девушка… мне бы срочненько Тарту… Что значит – как пойдет? Ага… ага… номер диктую… Жду… Да-да… Кто это? А! Тере, Тынис. Это Владимир Андреевич, следователь. Ты двор фотографировал, помнишь? После Женьки Колесниковой. Там плуг еще… Где-где? Ах, на новом кордоне… К леснику в гости заходили. Однако… Тянан, Тынис, спасибо! Сильно помог.
Между тем приятели допили пиво и тихонько ушли.
– Если что – я в дежурке, – оглянулся на пороге Игнат.
– Угу. – Следователь кивнул и задумался.
Конечно, винт от лодочного мотора еще ни о чем таком не говорит. Как и, к примеру, ржавый плуг.
А ведь Лиина тоже что-то рассказывала о леснике. Север – юг… И правда, с чего бы Эрвелю так путать? Говорить, что жил в Южной Эстонии, и при этом не знать местного диалекта. Но северный-то он знал, именно северный диалект и считался настоящим эстонским, над южанами в северных школах смеялись, обзывали «деревенщиной».
Как ранее судимый и освободившийся года полтора назад, лесник состоял на учете у Дорожкина, в деле имелись данные: Эрвель, Ян Викторович, 1920 года рождения, уроженец г. Выру, уезда Вырумаа буржуазной Эстонии, отец – Эрвель Виктор, эстонец, мать Эрвель Анна – русская. Данные – по свидетельству о рождении, отметки о выдаче паспорта нет.
Ну, понятно: не все граждане СССР еще имели паспорта, особенно в сельской местности, хотя согласно положению Совета министров СССР от 21 октября 1953 года «О паспортах», был несколько расширен список местностей, где граждане были обязаны иметь паспорта. Кроме городов, районных центров и поселков городского типа, паспорта вводились для рабочих и служащих, проживавших на селе, включая работников совхозов. Правда, паспортизация сельского населения сильно затянулась, и по последним данным Министерства охраны общественного порядка СССР, число лиц, проживающих в сельской местности и не имеющих права на паспорт, достигало почти 58 миллионов человек, или тридцать семь процентов всех граждан. Так что беспаспортный Эрвель со своим свидетельством о рождении был вовсе не одинок!
В деле также указывалось, что 18.03.1964 года гр-н Эрвель осужден Вырусским народным судом по признакам состава преступления, предусмотренного частью первой статьи 92-й УК РСФСР (Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем присвоения или растраты, либо путем злоупотребления служебным положением) и приговорен к лишению свободы сроком на 2 года 3 месяца. Освобожден из ИТК № 46/3 Пермского края в связи с отбытием срока наказания 20.06.1966 года. Характеристика из ИТК – положительная.
Ну вот, в общем-то, и все. В беседе с участковым показал, что после отбытия наказания возвращаться в Эстонию не захотел, а поселился в Тянском районе, по месту рождения матери. Вел себя, можно сказать, примерно – особо не пил, не скандалил, наоборот – у начальства был на хорошем счету, да и местные его уважали… хотя немного и недолюбливали – слишком уж был нелюдим. Так для лесника – очень даже хорошее качество!
Лесник… Ян Викторович Эрвель…
Тепло! Теплее! Горячее!
Да, какое там – горячее? Все вилами по воде… Тьфу…
Отмахнувшись от собственных мыслей, Алтуфьев сплюнул… и все ж отпечатал запрос в Выру… И еще в Таллин – в республиканский
