что она не может больше жить с наркоманом. Ее долго терзало чувство вины, казалось, что она могла сделать больше, что должна была сделать больше. И Мэгги спрашивала себя: может быть, она действительно вела себя как эгоистка?
– Ну что, я следующая, – произнесла Бет.
Мэгги сообразила, что отвлеклась и забыла о лабиринте. Она сказала себе, что нужно прекращать думать о прошлом и вернуться в настоящее, иначе не только она, но и остальные могут погибнуть.
Натали была уже довольно далеко. Она перешла пруд с тухлой водой и преодолевала шестое препятствие. Она ловко забиралась по канату, в верхней части которого был подвешен колокол. С ее кроссовок капала зеленая жижа. Всего канатов было пять, а это означало, что организаторы игры рассчитывали увидеть здесь только половину участниц.
В обычных гонках с препятствиями участник должен был забраться по канату, позвонить в колокол, как можно быстрее слезть на землю и переходить к другому испытанию. Мэгги собиралась наблюдать за Бет, чтобы убедиться в том, что она благополучно продвигается вперед, но ее заворожило это зрелище: Натали оказалась такой сильной и выносливой, она уверенно забиралась по канату, быстро перебирая руками. Канат был очень длинным – футов двадцать или двадцать пять. В спортзале, где на полу лежали маты, падать было не так страшно, но здесь под канатами были голые доски. Натали протянула руку к колоколу.
– Нет! – крикнула Мэгги. – Не трогай!
Натали дернула за веревку, и канат оторвался от балки. Мэгги успела заметить растерянное выражение лица Натали. Потом она замахала руками, пытаясь ухватиться за соседние канаты. А потом Натали упала; она падала, падала, падала, и Мэгги могла только смотреть на это и слушать.
Натали вскрикнула, потом послышались глухой удар и тошнотворный хруст, и больше криков не было.
Сания и Бет застыли посреди полосы препятствий.
– Идите! – крикнула им Мэгги и побежала по шинам следом за Бет. – Идите, идите, надо посмотреть, что с ней.
Но Натали не кричала, не звала на помощь, и Мэгги знала, что шансов у нее нет. Но она говорила себе, что надо надеяться, надо молиться о том, чтобы с Натали все было в порядке. Может быть, у нее перехватило дыхание или она потеряла сознание после падения. Хруст не означал, что она мертва.
«Но она упала с большой высоты», – подумала Мэгги, помогая Бет преодолеть препятствия, стремясь поскорее добраться до Натали. Она слышала хрипы Бет, понимала, что заставляет беднягу бежать слишком быстро, но ничего не могла с собой поделать.
Ей была невыносима мысль о том, что Натали умрет в одиночестве, испуганная, растерянная. Это было несправедливо, нечестно.
Мы до сих пор считаем, что люди, которые устроили эту игру, намерены играть по правилам, что задания будут «честными». Ничего подобного. Эти мерзавцы готовы на все, абсолютно на все, чтобы к финишу не пришел никто.
Мэгги брела через пруд и буквально волокла за собой Бет. Пруд оказался отвратительным – вместо воды яма была наполнена густой зеленой слизью, а у дна копошились какие-то твари. Она услышала, как Бет произносит слово «пиявки», но ей некогда было отвечать, оборачиваться, она не могла потратить ни одной лишней секунды на ужас и отвращение. Конечно, в пруду были пиявки, потому что один из хозяев лабиринта, наверное, в детстве смотрел «Останься со мной» [30] и перенес душевную травму после сцены, в которой Горди отрывает пиявку от пениса.
Но Мэгги, во-первых, не была мужчиной, а во-вторых, не боялась пиявок – она боялась потерять спутниц, боялась сделать ошибку, в результате которой мог пострадать кто-то другой. Пиявки были мелочью, потому что Натали ранена.
Сания, облепленная зеленой слизью, склонилась над Натали. Когда Мэгги выбралась из пруда и наконец выпустила руку Бет, Сания подняла голову. У Мэгги шумело в ушах, перед глазами плясали черные точки, но она упрямо переставляла ноги, пока не дошла до Сании и не увидела Натали.
Мэгги долго смотрела на тело, на шею, согнутую под неестественным углом.
Она хотя бы не страдала. Надо думать об этом. Ни мучений, как у женщины, которую пригвоздило к стене серпом и которая медленно истекла кровью, ни сотен пауков, ползающих по твоему телу, залезающих в рот, в нос. По крайней мере, с ней такого не было. По крайней мере, она просто упала, умерла и не мучилась.
Мэгги попыталась утешиться этими мыслями, но потом вспомнила, что у Натали осталась сестра и что она сидела в комнате без окон, как Пейдж, как мать Рони, как все другие заложники, родственники погибших. Мэгги подумала: неужели этих заложников уже убили, или организаторы ждут окончания игры? Наверное, удобнее устранять всех разом.
«Тебе должно быть стыдно, Мэгги, – подумала она. – Речь идет о жизнях людей, о людях, которых кто-то любил».
Она вдруг поняла, что близка к истерике, хотя до сих пор ей удавалось справляться с собой. И еще поняла, что опасности лабиринта и всех этих антиутопий, которые она читала не задумываясь, ради развлечения, сами по себе не так уж страшны. Опасность заключалась в том, что, глядя на гибель других, ты впадаешь в отчаяние или еще хуже – перестаешь что-либо чувствовать.
Теперь их маленькая группа состояла всего из трех человек, и в другой группе было две женщины – если с ними ничего не случилось. Прошла треть отведенного времени, а половины участниц уже не стало.
Мэгги не знала, как преодолела оставшиеся препятствия. Она двигалась механически, почти не обращая внимания на Санию и Бет. Не то чтобы она успела особенно привязаться к Натали. Просто ее смерть оказалась последней каплей, и уверенность Мэгги в том, что она найдет и спасет Пейдж, вдруг показалась самообманом, пустой фантазией. Похитители не намерены были их отпускать. Мэгги знала: они собирались устроить так, чтобы все участницы потерпели поражение.
В Голодных играх, по крайней мере, предполагалось, что в живых останется один победитель. А здесь победителей не будет.
Но нет, это тоже было не совсем правильно. В книгах, которые Мэгги раньше любила (вряд ли она когда-нибудь снова сможет их читать), главный герой или героиня формально одерживали победу, но в то же время обязательно теряли что-то. Герои лишались любимых или вынуждены были пожертвовать принципами, ради выживания совершали аморальные поступки.
А чем мне придется пожертвовать ради того, чтобы спастись самой и спасти свою дочь?
Эта мысль впервые пришла Мэгги в голову; впервые она задумалась о том, что ради собственного спасения придется бросить остальных, подвергнуть их опасности. Она не знала, сможет ли поступить так в реальности.
После гибели Натали они шли вперед
