Ключи покойника - Михаил Александрович Кудрявцев

– Кроме тех документов, которые вы мне передали, были ли в том сейфе еще какие-то бумаги?

– Ах да, конечно, – наигранно удивленно отозвался я. – Там был еще вексель.

– Точно, точно. Это мой вексель Сбербанка России. Вы видели его?

– Да. Он на очень приличную сумму, насколько я помню.

– А где сейчас эта бумага?

– Случайно оставил в машине. Забыл совсем. Могу сходить и принести его вам. Я припарковался здесь рядом, под зданием оперы.

– Я был бы очень вам признателен. Дело в том, что для обычного обывателя этот вексель совершенно бесполезен. Сбербанк никогда в жизни не согласует и не проведет оплату по нему.

– А что с этим векселем не так?

– Все так. Он полностью легитимный и оригинальный, однако выписан на слишком уж значимую сумму. Не надо забывать, что законы в России очень часто не выполняются, в особенности если это каким-то образом касается интересов государственных компаний. В тот момент, когда кто-то принесет его в отделение Сбербанка и предъявит к погашению, то наиболее вероятно, что он будет немедленно арестован, переправлен на самый нижний этаж здания на Лубянке, где потом и сгинет, а вексель у него банально изымут. Эта бумага участвовала во внутрибанковских взаиморасчетах между несколькими окологосударственными нефтяными компаниями и их сервисными подразделениями, имеющими счета в Сбере, и никогда не должна была появиться, скажем так, во внешнем мире. Сбербанк РФ выдал вексельный кредит одной компании, которая должна была им расплатиться со своим подрядчиком и так далее, пройдя по цепочке смежных фирм. В итоге поучаствовав в последовательности изначально согласованных платежей и всегда физически оставаясь в банке, вексель должны были погасить. Однако ситуация изменилась, пошла не по заранее спланированному сценарию, и одна из фирм векселедержателей, находящаяся в этой финансовой цепочке, передала данный платежный документ мне, так как у нее внезапно образовался большой долг перед одной из структур, входящих в наш холдинг. В мои руки передали эту ценную бумагу, и буквально уже на следующий день в отношении меня начался ожесточенный прессинг со стороны государства, в результате которого я был вынужден срочно уехать из России, а Савинов перешел на сторону моих оппонентов.

– Почему Савинов не использовал сам ваши средства для своих нужд?

– Думаю, потому, что он был патологическим трусом. Он боялся показать кому-либо, что у него был доступ к этим счетам. Я уверен, что он не сказал даже своим друзьям из Конторы, что располагает моими деньгами. Что же касается векселя, то он просто не знал, что с ним можно было бы сделать. Кроме того, он очень опасался, что люди из Детского мира, узнав, где находятся деньги, сразу их у него отберут. А его ответственность по этим средствам передо мной никуда бы не делась. Да и сколько еще других сил могли ввязаться в борьбу за эти средства, знает только Бог. Видите, даже вас хотели заполучить наши друзья с юга, при том, что вы все делали очень аккуратно и чрезвычайно профессионально. Вообще чудо, что вам удалось остаться до сих пор целым и невредимым. Слава Богу, что вам больше ничего уже не угрожает! – в высшей степени цинично заявил мой собеседник.

– Это и впрямь очень хорошо, – согласился я. – Если вы меня подождете, я схожу за этим векселем к своей машине и немедленно вернусь обратно.

– Конечно, было бы очень здорово. Вы только не спешите. Я буду спокойно ждать вас здесь и пить кофе.

Я встал и вышел из-за стола.

Я шел небыстрым шагом по направлению к парковке, понимая, что вероятность наступления для меня завтрашнего дня совершенно неочевидна, а время моей жизни сейчас тает, как воск горящей свечи. Чувствовал ли я страх? Да, конечно. Однако этот путь выбрал я сам, и уже ничего нельзя было изменить. Я со страшной скоростью, как локомотив по рельсам, летел в направлении разрушенного моста.

Когда меня убьют? Наверное, уже после того, как я открою машину, сяду в нее, но еще не заведу двигатель. В эту секунду мне будет очень неудобно совершать какие-то действия, чтобы спасти себя. Успеет ли Дмитрий выстрелить? Идет ли сейчас он вообще за мной, или, испугавшись, давно уехал из города?

В первый раз убить человека очень сложно. Ты переходишь черту, после которой уже нет пути назад. Неважно, хороший или плохой был тот, у кого ты отнял жизнь, прав ты или нет, совершаешь ты все по собственной воле или тебя заставляют, этот шаг сложен и всегда очень плох своей необратимостью. Сделав его, человек потом много раз в мыслях возвращается к этому моменту, переживая его снова и снова. Если не заставить себя вычеркнуть, вырезать, стереть его из памяти, рано или поздно это может привести к определенным проблемам с психикой.

Дмитрий – молодой человек, которого я в итоге подтолкнул к этому страшному поступку. Нет, я не заставлял его напрямую, и, конечно, у него была возможность отказаться. Но я вложил в его руку пистолет и сделал все, чтобы он согласился. Хотя, несомненно, у него есть очень веский мотив. Теперь этот парень заберет чью-то жизнь. Здесь уместно вспомнить выражение: «Не дать распространиться греху!» То есть он сегодня застрелит того, кто еще мог бы долго убивать других людей.

Сейчас я думаю: а может, надо было бы просто напугать киллера, пригрозить пистолетом, ранить в ногу? А вдруг он вовсе и не убивал Савинова? Может, его убила Галина, а потом все так представила, чтобы я помог ей выбраться целой и невредимой из отеля? Что, если этот человек вообще не собирается в меня стрелять, а просто подойдет и вежливо попросит, чтобы я передал ему документ?

Все эти мысли вполне уместны. Однако надо смотреть на ситуацию с точки зрения управления рисками. Это так же, как у дилера на рынке ценных бумаг. Он купил акции, которые стали падать в цене. Ему кажется, что вот-вот падение прекратится и начнется рост. Он держит эти акции, а изменения тенденции не происходит, и рынок продолжает лететь в тартарары. Дилер ждет. И вот цена доходит до некоего заранее определенного уровня возможного убытка. Дилер, согласно инструкции, берет и продает весь объем акций, закрывая свою позицию. Ему уже неважно, что будет завтра. Завтра цена может взлететь, и тогда он будет жалеть об упущенной выгоде, но котировки могут и продолжить падение. В этой ситуации можно горевать лишь о концептуальном решении, что он купил их когда-то на плохом рынке. Однако