Постепенно мои глаза привыкли к темноте и я увидела, что так взволновало Дизеля. Кто-то — это мог быть только Алекс — неуверенными шагами бродил по лавке без всякой видимой цели. Я со всех сил затрясла решетку, но она не поддалась, а Алекс, судя по всему, меня не слышал. Похоже, с ним было что-то не так. Я бросилась бегом вокруг дома к задней двери. Тоже заперто.
В маленьком внутреннем дворике, где мы иногда пили кофе, стояли литое железное кресло и столик. Схватив кресло, я ударила им по черной двери. Стекло в окошечке разлетелось вдребезги, так что я смогла просунуть внутрь руку и отпереть замок. Взвыла сигнализация, но я не остановилась. Тревога приведет сюда помощь куда быстрее любых звонков и вызовов. Я одним прыжком взлетела по четырем ступенькам, что вели наверх, в лавку.
Как я и боялась, это оказался Алекс. Он пошатывался и спотыкался, что-то невнятно бормоча себе под нос. «С ним удар, — подумала я. — Удар или что-то в этом роде». Но в следующее мгновение я заметила, что волосы у него окровавлены, а сбоку на голове, над глазом, чернеет огромная ссадина. Наверное, бедняга упал и расшиб себе голову.
Я бросилась к Алексу и бережно взяла за руки.
— Алекс, что случилось?
Он повернулся ко мне, но словно не видел.
— Пойдем, — ласково сказала я. — Пойдем, я отведу тебя к доктору.
— Не могу, — после некоторой паузы проговорил он. — Еще не закончил. Должен сделать еще кое-что. — Он проворчал еще что-то неразборчивое, а потом добавил: — Надо еще свести счеты с… с… — Он неуверенно огляделся вокруг и смутно докончил: — Кое с кем.
— Послушай, с этим можно и подождать, — уговаривающим тоном произнесла я. — Пойдем со мной.
Безнадежное дело. Он не хотел уходить. Надо привести помощь. Я бережно усадила Алекса в кресло и бросилась к письменному столу.
Во время всего нашего разговора, если это можно назвать разговором, сигнализация дико вопила, что меня несколько удивило. Странно, что Алекс включил систему охраны прежде, чем собрался уходить. Но скоро мне стали ясны причины тревоги.
В ту самую секунду, как я схватилась за телефон, раздался рев, потом треск и меня с силой отбросило назад. Дверь склада, находившаяся всего в нескольких футах от стола, вышибло из петель, воздух наполнил черный густой дым. Противопожарная система принялась разбрызгивать во все стороны воду. Дым, вода — светопреставление. Дизель, испуганно мяукая, жался к моим ногам, сигнализация продолжала выть. Пожар, подумала я, это пожарная тревога.
Но все оказалось еще хуже. За дверью, в помещении склада, лежал человек. Он скорчился, поджав ноги к груди, почти как зародыш в утробе матери. Руки его были связаны за спиной. Лица его я не видела и не смогла заставить себя взглянуть. Он не шевелился. Мне показалось, что шея сбоку и руки у него в крови. Так и представлялось, как пленник на коленях умоляет палача о пощаде, а в следующую секунду безжизненно падает на пол.
Предстояло принимать решение — и я его приняла. Всех мне отсюда не вытащить. Этот человек все равно почти наверняка мертв. Оставив его лежать, я бросилась к потерявшему сознание Алексу и, схватив его, как ребенка, на руки, потащила к задней двери, отчаянно зовя Дизеля, чтобы тот шел за мной. Дым застилал мне глаза, не давал вздохнуть, я кашляла и задыхалась. Через пару шагов я ударилась обо что-то бедром и упала на колени, все еще держа Алекса и изрядно ободрав бок. Внизу завеса дыма была чуть слабее, и я различила впереди маленькую фигурку Дизеля. Взвалив Алекса на спину, я на четвереньках поползла за котом на крыльцо и наконец оказалась в безопасности. Вдали выла сирена.
— Помощь идет, идет, — безостановочно повторяла я, склонившись над бесчувственным Алексом, пока не появились полицейские и пожарные.
Следующие несколько дней стали самыми худшими днями в моей жизни.
Ночь я провела в больнице под наблюдением, — как мне объяснили, из-за того, что наглоталась дыма. Однако очень скоро стало ясно, что наблюдение объясняется не одной лишь медицинской необходимостью: в моей палате прочно обосновалась некая полицейская дама, констебль Марго Чу. Она всю ночь просидела в единственном кресле у стенки, не произнеся ни слова и пролистывая по модному журналу в час.
Я пребывала в довольно жалком состоянии. Даже беглого взгляда в зеркало ванной и короткого самоосмотра мне хватило, чтобы оценить масштабы катастрофы. Колени были ободраны до мяса, левую руку пришлось зашивать, а ребра и спина так болели, что я даже выпрямиться не могла.
И все же мне было куда лучше, чем Алексу — тот получил серьезную контузию и постоянно терял сознание, приходя в себя лишь на несколько минут и снова впадая в болезненное забытье. Врачи характеризовали его состояние как «пограничное», что бы это ни значило. Я слышала разговор медсестер в палате и знала, чего опасаются врачи: отека мозга.
Алекс так и стоял у меня перед глазами — таким, каким я видела его в карете «скорой помощи»: неподвижный, безжизненный, белое, как мел, лицо скрыто кислородной маской, к обоим запястьям присоединены капельницы. Алекс — человек, поддержавший меня после развода, ставший вторым отцом. Он помог мне освоиться в новом районе, присматривал за моим домом, когда я путешествовала, и сделался незаменимым помощником в лавке. Мой самый верный друг.
А тот, другой — кто он такой? Что он делал у меня в магазине? Неудачная попытка ограбления? Кто на кого напал? Тот человек со склада ударил Алекса? Зная своего друга, иного развития событий я предположить не могла. А если этот человек и впрямь ударил Алекса, то что произошло с ним? Не сам же он связал себе руки за спиной! Я столько размышляла обо всем этом, что у меня разболелась голова, а ничего путного придумать так и не удалось.
На следующее утро меня отпустили из больницы. Я попросила разрешения перед уходом повидать Алекса, но мне не позволили. Он лежал в реанимации, куда пускали только родственников. Я сказала, что никого ближе меня у него все равно нет, но даже тогда получила в ответ предложение вернуться завтра, когда они и рассмотрят мою просьбу. Констебль Чу отвезла меня домой, где уже ждала Мойра. Подруга тотчас же принялась суетиться вокруг меня, усадила в любимое кресло, принесла ланч и со всех сил старалась приободрить.
— На случай, если ты слишком травмирована, чтобы разбираться в таких тонкостях, — сказала она, явно пытаясь рассмешить меня, — креветки и калифорнийские рулетики — это для тебя, а вон та веселенькая баночка с кошачьим кормом — специально для Дизеля. Можете поделить с ним одну порцию виски на двоих.
Я попыталась улыбнуться, чтобы сделать ей приятное, но попытка с треском провалилась. Больше всего на свете мне хотелось плакать, а лицо ужасно болело, как, собственно, и все остальные части тела. И нужно было еще столько всего сделать.
— Мне нельзя рассиживаться, — сказала я. — Надо убраться в магазине. Не могу же я оставить все Саре, да и торговля не ждет. Мы не можем позволить себе закрыться надолго.
Я попыталась приподняться.
— Нет. — Мойра толкнула меня обратно в кресло. — Послушай. Этим займутся твои друзья. Да и все равно пока в здание не войти. Полиция не пускает. А как только полицейские уберутся, я созову небольшую команду и мы все сделаем. Сара скоро вернется. А до тех пор мы там подежурим.
Я немного подумала.
— Что ты имеешь в виду — полиция меня не пустит? Почему? Это же моя лавка!
— Не знаю, — смутно отозвалась она. — Наверное, им надо все расследовать и они не хотят, чтобы там толпилось слишком много народа. Да-да, уверена, все дело в этом.
Мойра изо всех сил пыталась заставить меня отдохнуть, но я просто не могла. Я решила позвонить страховому агенту и назначить встречу на следующее утро, к этому времени я наверняка уже встану и смогу добраться туда. Я уже много лет вела дела с одной и той же компанией, никогда еще ничего от них не требовала и не ожидала никаких проблем.
Агента, с которым я обычно общалась, на месте не оказалось, и меня соединили с другим, по имени Род Макгарриджль. И мы с Родом не поладили. Во-первых, держался он как-то рассеянно и отстранение — у меня возникло сильное впечатление, что, беседуя со мной по телефону, он занимается чем-то еще: время от времени, когда говорила я, он совершенно явственно зажимал рукой трубку. А ответы на мои вопросы про возмещение убытков, выплату за простой в бизнесе и так далее были столь уклончивы, что под конец я не выдержала и спросила напрямик:
— Так мне возместят убытки или нет?
— Разумеется, возместят, мисс Макклинток, — ответил он, — если, конечно, не выяснится, что вы, ваша компаньонка или кто-то из ваших работников виновны в тяжком уголовном преступлении.
Тяжкое уголовное преступление. Вот это мило!
— Тогда жду выплаты в самом скором времени, — едко отозвалась я и повесила трубку.
