Ознакомительная версия.
С одной стороны, это было хорошо, потому что я совершенно перестала реагировать на выходки экс-тещи Ника, которая проживала в его доме и делала все возможное и невозможное, чтобы испортить мне жизнь. Однажды увидев Игоря, я оказалась в ином измерении, и отрицательные эмоции Зюзи, которые раньше меня так задевали, неслись мимо. Она видела, что я не завожусь в ответ, и отставала.
Лишь только узнав, что на белом свете существует Игорь, я смогла забыть про боль, которая не оставляла меня уже больше года, я могла спокойно ходить мимо своего мужа, говорить с ним о его сыне и спать ночами, не прислушиваясь к его шагам в коридоре и скрипу двери его кабинета.
Кроме этих двух положительных моментов, хорошего в моей тайной влюбленности было мало. Я все забывала, везде опаздывала, говорила несуразицы. Вместо английского везла своего пасынка Митьку на тренировку в спортивную школу, забывала проверять его уроки, пропустила важное родительское собрание. Под конец еще и бездумно подставила мальчишку.
Митька, здоровый двенадцатилетний лоб, нашкодил в школе. На самом деле он и виноват-то не был. Просто дал списать домашнее задание по математике Эльвире Горской – девочке, которая ему нравилась. Математичка, которая упорно считала, что дурное поведение в классе – результат умственного убожества ребенка, не поверила, что сложную задачу Митька смог решить сам, и обвинила в списывании именно его. Эля, увы, в своем грехе не призналась.
Я точно знала, что мальчишку не за что наказывать. Математика давалась ему легко. Вот только убедить в этом учительницу, которая знала, что у Митьки богатый папа, мне не удавалось. В нашем элитном лицее с углубленным изучением всего на свете проблемы решались просто: сунул учительнице конвертик – и полный порядок! То же самое должно было произойти и в этот раз.
Запись в дневнике Митька принес, естественно, мне. Нанести визит в кабинет математики надо было в среду, ровно в восемнадцать часов, а я в это время снова оказалась не в школе, а на остановке «Площадь Менделеева». Как так получилось – не знаю, и нет мне оправдания. Поскольку училка, не обнаружив предков Димы Сухарева в назначенное время в положенном месте, с ожидаемым конвертиком, набрала номер нашего домашнего телефона и, негодуя, высказалась прямо в уши экс-тещи.
Когда я, дура, появилась на пороге, Митька уже стоял перед отцом. Взглянув на судорожно сцепленные за спиной пальцы мальчишки, я помертвела.
– Ты разболтался! – услышала я рык Сухарева. – Ты забыл о своих обязанностях!
Митька обернулся и увидел меня. Наши взгляды встретились. Мой – виноватый, лживый, ищущий оправдания и прощения, и его, взгляд юного человека, познавшего предательство.
Чуть позже я решилась войти в детскую комнату, но там уже плотно обустроилась Зюзя. Увлеченно проповедуя добродетели, генетически не предопределенные для пацанов, она неслась на педагогической волне мимо убитого Митьки, тупо глядящего в учебник.
Митька впервые перестал разговаривать со мной, и я принимала наказание как должное. Все, что я могла сделать, – это выбрать удобное времечко и попытаться умаслить Ника на смягчение приговора. Но я была неловкой, не нашла нужных слов, жалко и невнятно просила. Ник скривил губы и сказал неумолимо:
– Если вы будете потакать ему, мы вырастим урода, а не нормального парня!
Именно тогда я решилась. Причем у меня даже был план!
Это было в мае, в чудесный дождливый вечер, когда молодая зелень пахнет свежо и пронзительно нежно. На мне были черный сарафан на тоненьких бретельках и босоножки, едва державшиеся на щиколотках. Согласно традиции, мой «ниссан» встретил Игоря возле администрации и проводил его до подъезда дома 51/3 по улице 50 лет ВЛКСМ.
Как только парень моей мечты вошел в подъезд, я быстро вышла из машины и побежала, спотыкаясь на высоченных, тонких, словно иглы, шпильках. Влетела в подъезд, мяукнула: «Подождите!», точнехонько всадила металлическое острие туфли в едва заметную щель между полом кабинки лифта и полом этажа и… оказалась на полу лифта. Трюк я провела с виртуозностью слонихи. Это было хорошо, поскольку выглядело натурально, и плохо, поскольку я на самом деле вывихнула лодыжку. От боли потемнело в глазах, перехватило дыхание, на лбу выступил пот.
Игорь помог мне подняться с пола и удерживал в объятиях – на одной ноге, учитывая высоту каблука, я стоять не могла.
– Ой-ой, – тихо сказал Игорь. – Ой-ой-ой! – повторил он. – Сейчас я вытащу туфлю.
Он ловко нагнулся, не роняя меня, и вытащил мой несчастный предмет обуви. Двери лифта сомкнулись, кабинка двинулась вверх.
Игорь заботился обо мне:
– Где больно?
– Щиколотка…
– Дайте посмотрю!
Я вытерла пот со лба.
Он прикоснулся к моей ноге. Не буду врать, будто боль отступила и рай снизошел в мое сердце. Нет, болело зверски, но сквозь отупляющую пульсацию в раненой конечности я ощутила нежность этих дружеских и умелых рук.
– Это не перелом, – сказал он. – Просто растяжение. Надо приложить лед, потом обвязать эластичным бинтом и полежать, задрав ногу. Все будет хорошо.
– Очень больно… – прошептала я совсем искренне.
– Давайте я вас провожу. Куда вы едете?
Тут была задействована домашняя заготовка:
– Я по делу сюда приехала. Там совсем чужие люди. Неудобно…
– Ну, тогда давайте ко мне, – просто предложил он. Я возликовала. – От меня можно вызвать такси.
Помявшись и издав несколько жалобных звуков, я согласилась. Между прочим, потом Игорь совершенно забыл, что мы познакомились, когда я ехала к кому-то в его подъезде.
Игорь легко поднял меня на руки. На законных основаниях я прижалась щекой к его груди. Так я впервые ощутила, как бьется его сердце, и увидела его лицо снизу, очень близко.
И снова сомнения раздирали мой разум. О чем мне говорить с ним? Рассказать, кто я, невозможно. Это все испортит. Я чувствовала, что любовник замужней дамы – это не его амплуа. Врать я не умею, да и боюсь запутаться. С другой стороны, он был нужен мне, я чувствовала, что уже не выпущу его.
Была и третья сторона – Игорь явно был не из тех парней, что соблазняют любую вывихнутую девушку, найденную в лифте. Что мне сделать, чтобы он полюбил меня?
Все мои терзания были напрасны. Я не учла, что он был романтиком, самым старомодным из старомодных романтиков. Он верил в любовь, он верил во внезапно вспыхнувшую страсть, в чудеса, в превращения лягушек в принцесс. Спустя еще одну счастливую и тревожную минуту Игорь внес меня в свою малюсенькую квартиру, немного запущенную, немного безликую, но пропитанную им, а значит, уютную для меня.
На диване я рассмотрела свою опухшую синеющую лодыжку, но совсем не расстроилась. Какие мелочи, право слово! Зато я здесь, в его обиталище, и он суетится вокруг меня.
А когда нога была ублаготворена и перевязана, я взяла Игоря за руку. Он сидел на корточках перед диваном и любовался повязкой на моей ноге, а может, и самой ногой. Он удивленно поднял глаза.
Глаза были… нет, не голубые, а бирюзовые, с серебристыми точечками на радужке, очень живые и выразительные. Сейчас в них были удивление и ожидание, а через минуту, когда я опустила его руку себе за спину и потянулась к его губам, – предчувствие.
Он без слов понял все, что я хотела, чтобы он понял.
Как странно, ведь я ни на минуту не усомнилась в правильности всего, что происходит. Это было настоящее. Так горячо не может быть между мужчиной и женщиной в лживую минуту. Не могут так холодеть и дрожать руки, не может быть таким обжигающим вкус поцелуя, если это все просто так.
…Я молча пела, выходя из такси возле дома Ника Сухарева. Мне стало легко, и я была уверена, что теперь смогу вести имитацию нормальной жизни.
И понеслись дни! Второй раз я побывала у Игоря через неделю. За эту неделю ничего не произошло, кроме того, что душа моя истлела, а левая щиколотка пришла в норму. Игорь совсем не удивился, встретив меня у своего подъезда. Он начал целовать мое лицо еще в лифте, где я с нежностью заметила маленькую щербинку в металлической окантовке края кабины, оставшуюся от моего каблука.
Игорь шептал, что ждал, что это безответственно с моей стороны бросать его вот так: без номера телефона, без имени, которое можно повторять весь день как мантру и всю ночь как заклинание! Он нашел длинную светлую волосинку возле зеркала в прихожей и боялся потерять ее, а все надеялся, что она будет ниточкой ко мне, что я приду по ней.
И в тот раз мне удалось ничего не сказать о себе. Я сняла одежду еще на пороге его комнаты. Снять трусики было намного легче, чем сказать хоть пару лишних слов о себе.
Когда я одевалась, Игорь вдруг стал похож на себя десятилетнего. Такое выражение глаз – я хочу, а ты, как всегда, собираешься запретить – я неоднократно наблюдала на Митькиной мордочке.
– Только скажи, – попросил он. – Только скажи: ты придешь еще?
Он смирился с моими условиями. Все, что он хотел знать в те первые свидания, – приду ли я! Он был необыкновенный, чем больше я узнавала его, тем необыкновенней он мне казался.
Ознакомительная версия.
