Пьер Вери - Убийство Деда Мороза

Служанка, похожая на тень, без возраста, без лица, без голоса, бесшумно ступая, проводила маркиза де Санта-Клаус. Он с облегчением переступил порог и остановился лишь у подножия возвышенности. С противоположной стороны зарослей доносились приглушенные голоса:

— Все понятно? Встречаемся за мэрией в десять вечера… С оружием. Я принесу веревки и кляп!

— Понятно.

— Проникнем к старухе Тюрнер через погреб. Категорически запрещаю стрелять, кроме как, если нам перережут пути к отступлению. Категорически запрещаю грабить драгоценности. Что касается бомбы…

Маркиз де Санта-Клаус улыбнулся в душе, этот кровожадный диалог пробудил в нем умиленные воспоминания. Он обогнул заросли.

— Ребята, не подскажете, где здесь начинается подземный ход?

При его появлении четверо мальчишек, из которых старшему могло быть лет пятнадцать, испуганно распрямились. Один побледнел, другой покраснел, а двое других принялись пристально разглядывать носы ботинок.

Первым опомнился младший. Он ткнул пальцем:

— Подземный ход налево, за хижиной лесорубов, сударь.

— Это правда, что он ведет в аббатство Гондранж?

— Раньше вел, как говорят. Теперь из-за осыпей уже нет. Он проходит под Везузой и там есть выход в поля. Но нужно быть осторожным, там есть проходы, которые неизвестно куда ведут…

— Спасибо, малыш.

Маркиз удалился.

— Дурак! — заворчал один мальчик. — Теперь ты выдаешь местные тайны, изменник! Может, этот человек — шпион?

— Ты что, свихнулся? Это аристократ, который ищет Золотую Руку. Говорят, у него есть потрясающий аппарат для розыска сокровищ! Детектор.

— Все равно, ты заслужил трибунал.

— Слушай, хватит, а? Ты что, самый главный? Дать в глаз?

— Тихо! — заорал старший, который, видимо, верховодил. — Мы теряем время. Я говорил, что бомба…

Фантазеры растянулись на траве и вновь принялись шепотом обсуждать план разрушения динамитом ювелирной лавки Тюрнера…

Подземный ход был довольно широк, но очень низок. Маркизу пришлось передвигаться согнувшись. Он освещал себе путь электрическим фонариком. Галерея сначала шла полого вниз, потом поднималась. Несколько раз маркиз спотыкался о неровности почвы. Чтобы в любой момент оценить пройденное расстояние, он считал шаги. Ему было не по себе. Не то чтобы он боялся; ничего общего не было и с тем глухим беспокойством, которое он испытал в замке барона де ля Фай. Ощущение было чисто нервное — от мысли, что он рискует задохнуться. Ему уже казалось, что стало трудно вдыхать разреженный воздух.

Он дошел до развилки — три коридора открывались перед ним. Какой выбрать? Маркизу захотелось вернуться, но он подавил это желание. Однако он положил на землю свой носовой платок, чтобы иметь указательный знак, и наудачу углубился в правое ответвление галереи.

Минут через десять ему пришлось остановиться. Подземный ход был завален. Он повернулся и побежал. Потом сумел взять себя в руки. «Ну же, маркиз! Держитесь спокойнее!» Он заставил себя медленно вернуться к развилке, но, к своему удивлению, не нашел платка. Решив, что ошибся, он настороженно пошел по второй галерее, затем по третьей. Никаких следов носового платка!

Португальца обеспокоило это исчезновение. Кто-то следил за ним?

Между тем, в результате хождений по одинаковым галереям, маркиз потерял способность ориентироваться и уже не мог вспомнить, по какой из четырех пришел, и какая завалена. Поколебавшись довольно долго, он выбрал наугад. Вскоре ему показалось, что стало свежей. «Должно быть, я на верном пути. Везуза явно недалеко. Может быть, я даже сейчас как раз под ней».

Он замер и выключил фонарь. Послышался скрип башмаков. Метрах в пятнадцати галерея делала поворот. Маркиз ждал в полной темноте.

Постепенно темень стала менее непроглядной, а затем осветилась дрожащим светом. Появился человек с фонарем в одной руке, другую он вытянул вперед. По мере его приближения маркиз все больше терял самообладание. В рассеянном свете незнакомец имел дикий, сомнамбулический вид.

Его невидящие зрачки усиливали общее трагическое впечатление, а жест, которым он, как слепой, шарил в воздухе, окончательно превращал видение в кошмар. Маркиз сунул руку в карман, воспрял духом, почувствовав холод браунинга, и оторвался от стены, к которой прижимался.

Неизвестный его заметил и быстро направился к нему. Маркиз неуверенно остановился.

— Простите, сударь, вам случайно не попались на дороге мои очки? — спросил призрак.

Приближалось Рождество. Сильно похолодало. Растительное масло, чтобы не застывало, приходилось держать у огня. Ребятишки заливали водой дорожки, по которым катались и падали, стараясь превзойти друг друга, и возвращались домой с продранными коленками. Долгими ночами пронзительный ветер терзал флюгера. Хотя охотников не было, оглушительные выстрелы доносились из леса — от холода лопались стволы елей.

С того дня, когда маркиз де Санта-Клаус встретил в подземном ходе Блэза Каппеля, который пришел туда в поисках Золотой Руки, а нашел лишь носовой платок маркиза и в придачу потерял очки, они виделись много раз. В своих беседах они все время возвращались к раке короля Рене. Маркиз показал ризничему детектор — нечто вроде компаса — но тот не скрывал, что больше доверяет своей ореховый палочке.

Маркиз де Санта-Клаус вновь побывал у барона и у преподавателя. Он нанес визит мэру Нуаргутту, добродушнейшему землевладельцу, к сожалению, испорченному своим богатством, и доктору Рикоме, толстому лысому человечку, мечтавшему перебраться в Нанси. В «Гран-Сен-Николя», где папаша Копф продолжал закармливать его вкуснейшими обедами, он постепенно познакомился с Хагеном, Корнюссом, Тюрнером, с полевым стражем Виркуром и даже с Золушкой. Девушка произвела на него сильное впечатление.

21 декабря, в четвертое воскресенье Филиппова поста, аббат Фюкс, заранее запиравшийся наедине с трудами Бурдалу, Боссюэ и других великих мастеров религиозного красноречия, произнес вдохновенную проповедь.

После проповеди он подошел к учителю. Может быть в связи с приближением Рождества и беспокойством, которое вызывала у него судьба бриллиантов, украшавших раку, аббат Фюкс нервничал.

— Ну что, месье Вилар, — кисло заметил он, — вы несомненно собираетесь, как обычно, порадовать нас на Рождество республиканским кошачьим концертом?

— А вы, господин кюре, вы, конечно же, собираетесь прочитать, как обычно, свои три мессы? Вы предпочитаете рождественскую мессу, мне же больше по душе «Походная песня».

Раздраженный священник собирался ответить, как вдруг побледнел и поднес руку к сердцу. Открыв рот, он покачнулся, и упал бы, не поддержи его Вилар.

— Ну вот, господин кюре, что это с вами? Вам нездоровится? Это только небольшое головокружение… Но вы, право, неразумны. Вы вот смеетесь над врачами… Легко говорить, да, видите, что получается.

Кюре медленно приходил в себя.

— Это пустяки, мой друг. Просто закружилась голова. Не правда ли, глупо — если бы вас здесь не было, я бы свалился!

— Достаточно ли вы хорошо себя чувствуете, чтобы дойти до дома, или, хотите, я…

— Спасибо, месье Вилар, спасибо. Мне уже гораздо лучше.

Чуть позже преподаватель встретил ризничего:

— Послушайте, Каппель. Кюре не вполне Здоров. Я только что видел его, ему было плохо. Вы должны поднажать на него, заставить полечиться. Это я вам говорю… Я убежденный антиклерикал, это всем известно… Но человеческое создание есть человеческое создание. Я буду огорчен, если с аббатом Фюксом случится несчастье.

Учитель вернулся в школу, чтобы провести репетицию. Каждый год на Рождество оркестр и хор исполняли «Походную песню». Собравшись на площади перед церковью, они ожидали конца полуночной мессы, выход прихожан служил им сигналом начинать.

В этом году Вилар решил нанести «серьезный удар». Он задумал горячий «ответ граждан» клерикализму. «Карманьола» или «Пойдет, пойдет» удовлетворили бы его, но он опасался неодобрения жителей. Поэтому он придумал символическое попурри — перемежать каждый куплет привычной «Походной песни» припевом из «Карманьолы» и напевом:

В крытом дворе школы ожидали мортефонский оркестр и капелла, готовые к бою.

— Ну, дети, вы готовы? Все разом, ладно? Vigoroso. Внимание, тарелки.

Рукой он отбивал такт. Ударили тарелки. Вступил оркестр и хор подхватил:

Новый удар тарелок, и оркестр заиграл: