Я только глазами захлопала, и он улыбнулся.
— Я ознакомился с материалами дела. Двадцать два года назад ваш отец рассказал следователю, что вынужден был внепланово наведаться в поместье из-за неполадок в осветительной системе и взял вас с собой. Один из подручных устроителя банкета также упомянул, что видел, как вы сидели на скамейке в саду.
А вдруг кто-нибудь заметил, как я пробралась в дом? Очень надеюсь, что, приглашая Греко присаживаться, я ничем не выдала, что совесть у меня нечиста.
Я недовольно отметила, что Мэгги явно купается в блаженстве. Мне было известно, что этого человека — теперь он уже не напоминал оценщика ущерба — наняли доказать, что Питер Кэррингтон виновен в исчезновении Сьюзен Олторп, и это меня расстраивало.
Однако первый же его вопрос поразил меня до глубины души. Его интересовали не Кэррингтоны и не Олторпы; его интересовал мой отец.
— Вы замечали за вашим зятем признаки угнетенного состояния? — спросил он Мэгги.
— Ну, если считать пристрастие к выпивке признаком угнетенного состояния, то да, — ответила Мэгги и покосилась на меня, словно опасалась, что ее слова могли огорчить меня. — Я хочу сказать, что он так и не оправился после смерти Энни. Она была моей дочерью, но через пару лет после ее смерти я сама стала просить его, чтобы он нашел себе кого-нибудь. Должна вам сказать, многие женщины были бы счастливы прибрать его к рукам. Но он так ни с кем и не сошелся. Все твердил, что им с Кэтрин и вдвоем хорошо. Когда Кэтрин было десять, она решила, что ей больше нравится, когда ее называют Кей, — добавила она ни с того ни с сего.
— Значит, вы полагаете, что злоупотребление алкоголем было признаком угнетенного состояния, в результате чего он решил покончить с собой?
— Он потерял одну за другой несколько работ. Думаю, когда его уволили Кэррингтоны, это стало последней каплей. К тому же у него должна была вот-вот закончиться страховка. После того как его официально признали погибшим, страховая компания выплатила Кей деньги, за счет которых она получила образование.
— Но он не оставил никакой предсмертной записки, и его тело так и не было найдено. Я видел его фотографию. Он был поразительно красивый мужчина.
Я начала понимать, к чему он клонит.
— Вы намекаете, что мой отец не совершал самоубийства, мистер Греко? — уточнила я.
— Мисс Лэнсинг, я ни на что не намекаю. В тех случаях, когда тело погибшего обнаружить не удается, вопрос об обстоятельствах смерти всегда остается открытым. Официально известны многочисленные случаи, когда люди, много лет считавшиеся погибшими, объявлялись сами или были обнаружены полицией двадцать или тридцать лет спустя. Они просто решали сбежать от жизни, которая почему-либо стала для них невыносимой. Такое нередко случается.
— В таком случае, полагаю, вы не должны исключать, что со Сьюзен Олторп произошло то же самое? — парировала я. — Ведь ее тело тоже не нашли. Может, ее жизнь тоже внезапно стала невыносимой.
— Сьюзен была молодой и здоровой девушкой, красивой и талантливой. Она училась в Принстоне и собиралась вступить во владение средствами трастового фонда, который позволил бы ей жить припеваючи. К тому же она была очень популярна и у нее не было отбою от кавалеров. Боюсь, ваше сравнение неуместно.
— Это Питер Кэррингтон что-то с ней сделал. Готова поручиться, он ее приревновал, — произнесла Мэгги тоном верховного судьи, провозглашающего вердикт. — Пока не утонула его жена, я не была до конца уверена в его виновности, но после стало совершенно ясно: кто убил один раз, убьет и другой. Что же до моего зятя, полагаю, он был достаточно угнетен, чтобы решить, будто окажет Кей услугу, если обеспечит ей образование.
В тот вечер паста не лезла мне в горло, а когда Мэгги принялась обсуждать визит Греко, мне стало и вовсе тошно.
— Может, он и такой умный, как о нем говорят, но когда он заявил, что твой отец мог вот так тебя бросить, он очень заблуждался.
Нет, отец не мог меня бросить, но Греко говорил не об этом. Он подозревал, что отец вынужденно изобразил видимость собственного исчезновения из-за того, что случилось со Сьюзен Олторп.
Пошел снег. Николас Греко едва замечал невесомые влажные снежинки, оседавшие на лице, пока он стоял, глядя на окна картинной галереи на втором этаже одного из домов по 57-й Западной улице. Галерея носила имя Ричарда Уокера.
Об Уокере он уже кое-что знал. Сорок шесть лет, дважды разведен, сын Элейн Уокер Кэррингтон, репутация в художественном мире неважная, и, без сомнения, живет на широкую ногу благодаря мамочке, которая удачно вышла замуж за баснословное состояние Кэррингтонов. Уокер тоже присутствовал на том злополучном приеме, после которого исчезла Сьюзен Олторп. Если верить материалам уголовного дела, после того как вечеринка закончилась, он уехал в свою квартиру на Манхэттене.
Греко открыл входную дверь в здание, миновал охранника и поднялся по лестнице на второй этаж, где располагалась галерея. Улыбающаяся секретарша немедленно впустила его внутрь.
— Мистер Уокер вас ждет, — прощебетала она. — Только придется немного подождать, он проводит телефонные переговоры. Почему бы вам не взглянуть пока на нашу новую экспозицию? Мы сейчас выставляем работы одной потрясающей молодой художницы, от которой критики просто без ума.
«В жизни не слышал более неискренней речи, — подумал Греко. — Уокер, небось, у себя в кабинете разгадывает кроссворд».
В галерее, которая своими голыми белыми стенами и темно-серым ковровым покрытием нагоняла на него тоску, не было ни одного посетителя. Греко принялся переходить от одного полотна к другому, делая вид, что внимательно их разглядывает. Все они изображали городские трущобы. Он добрался до предпоследней из двадцати с лишним картин, когда за спиной у него раздался голос:
— Не улавливаете в этом полотне особенного сходства с Эдвардом Хоппером?
«Ни малейшего», — подумал Греко и, хмыкнув что-то неопределенное, обернулся, очутившись лицом к лицу с Ричардом Уокером. «А он выглядит моложе своих сорока шести», — была его первая мысль. Самым примечательным в облике Уокера были его глаза — темно-синие, как сапфиры, и широко расставленные. Черты лица у него были грубоваты, а сам — среднего роста, коренастый, как боксер, с толстыми ручищами. Он органичней смотрелся бы в спортивном зале, чем в художественной галерее. Надетый на Уокере темно-синий костюм был явно недешевым, но сидел на его массивной фигуре не лучшим образом.
Когда стало ясно, что Греко не имеет ни малейшего желания беседовать об искусстве, Уокер предложил ему пройти в кабинет. По пути он без умолку разглагольствовал о том, скольким семейным состояниям положили начало люди, способные разглядеть в безвестном художнике гения.
— Разумеется, такое случается не только в искусстве, — сказал он, обогнув свой стол и подав Греко знак присаживаться в кресло напротив. — Мой дед очень любил рассказывать историю о том, как Макс Хирш, легендарный объездчик, упустил возможность купить лучшего в истории скакового жеребца, Воителя, за сотню долларов. Вы любите скачки, мистер Греко?
— К сожалению, у меня нет времени на хобби, — с грустью в голосе ответил Греко.
Уокер дружелюбно улыбнулся.
— И на светские разговоры, надо полагать, тоже. Прекрасно. Чем могу вам помочь?
— Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас за то, что согласились меня принять. Возможно, вам известно, что мать Сьюзен Олторп поручила мне расследовать исчезновение ее дочери.
— Полагаю, об этом известно всем и каждому, во всяком случае в Энглвуде, — ответил Уокер.
— Вы много времени проводите в Энглвуде, мистер Уокер?
— Много и мало — понятия растяжимые. Я живу на Манхэттене, на Семьдесят третьей Восточной улице. Как вам, безусловно, известно, дом моей матери, Элейн Кэррингтон, находится в поместье Кэррингтонов, и я навещаю ее там. Она тоже часто бывает на Манхэттене.
— Вы были в поместье в тот вечер, когда исчезла Сьюзен Олторп?
— Я был на той вечеринке вместе с двумя сотнями других людей. За три года до этого моя мать вышла за отца теперешнего Питера Кэррингтона. Вообще-то вечеринку давали в честь того, что в том году Кэррингтону-старшему стукнуло семьдесят. Но он так стеснялся, что моя мать намного его моложе — а точнее, на двадцать шесть лет, — что про день рождения никто не упоминал вслух. — Уокер вскинул бровь. — Если произвести нехитрый арифметический подсчет, то вы увидите, старина Кэррингтон специализировался на молодых женщинах. Когда родился Питер, ему было сорок девять. Мать Питера тоже была много моложе его.
Греко кивнул и огляделся по сторонам. Кабинет у Уокера был небольшой, но со вкусом обставленный: темно-синий ковер, кремовые стены и красный в синюю полоску диванчик. Картина, которая висела над диваном и на которой были изображены несколько стариков, играющих в карты, показалась ему куда более заслуживающей внимания, нежели сцены запустения, увиденные на экспозиции. В угловом шкафчике за стеклом стояло несколько фотографий Уокера на поле для игры в поло и мячик для гольфа на серебряной подставке с памятной гравировкой.
