— Почему с детскими-то? — спросила я, чтобы не молчать, как дурочка, да и интересно стало: такое злачное место, и вдруг игрушки какие-то.
— А знаешь, как это воспринимается? — спросила Ирина. — Девочка на сцене стоит голышом, только в масочке, и поет детским голоском что-то вроде: «Спят усталые игрушки, книжки спят, ляля-ля-ля-ля!» — а мужики ерзают на стульях и не знают, куда руки девать: то ли на стол их положить, то ли под стол засунуть…
Ирина, не сдерживаясь, рассмеялась во весь голос и, поставив бокал на место, подмигнула мне:
— Так кто же ты, Татьяна? Журналюга из желтой прессы? Я так думаю, что, если бы ты была из органов, тебя бы вооружили знанием предмета. Да только зачем ментам такие дела? Им-то как раз все ясно…
Услышав в словах Ирины это «ясное им-то», я решилась сыграть ва-банк. Все равно мне ничего другого не оставалось, если расследование в этом гадском Волгополоцке с первых же часов пошло наперекосяк. И поэтому я подняла с пола сумку, вынула из нее свою лицензию и протянула закатанный в полиэтилен документ Ирине:
— Вот кто я.
— Ни хрена себе, — уважительно протянула она, прочитав и вернув мне лицензию. — И не страшно тебе такими делами заниматься, Тань?
Ведь наверняка приходится сталкиваться с людьми самыми разными…
— Не будем об этом. — Я махнула рукой и устроилась поудобней. Признаваться, что иногда бывает страшно, и даже очень, не хотелось. Чем реже вспоминаешь страх, тем реже он приходит. Точно.
Хлопнула входная дверь, и в коридоре послышался шаркающий топот. В комнату заглянул улыбающийся Максик с набитым продуктами полиэтиленовым пакетом в руке.
— Ого! Уже начали квасить, девчонки? — обрадовался он и прошел в кухню.
— Я сейчас, подожди минутку! — сказала Ирина, тяжело поднялась с кресла, потянулась и прошла вслед за Максиком.
Через минуту из кухни послышались звуки поцелуев и приглушенный шепот.
Ирина вернулась, заняла свое прежнее место в кресле и объявила, что легкий ужин скоро будет готов.
— Так кто тебе поручил покопаться в этом тухлом деле, Татьяна? Или ты работаешь, так сказать, по своей инициативе?
Мне внезапно стало смешно: по собственному почину срываться с замечательного тарасовского пляжа и тащиться в неприветливый Волгополоцк?
Это даже не извращение, это уже клиника.
Появился Максик с подносом, чем избавил меня от необходимости отвечать сразу и дал возможность немного обдумать ситуацию.
— Ну что, девчонки, салатики, бутербродики кушать будем? — ставя на журнальный столик свои творения и радушно улыбаясь, проговорил он.
— Спасибо, пупсик, спасибо, солнышко! — Ирина привстала и чмокнула его в щеку.
Видимо, пупсику это понравилось, потому что он сходил на кухню и принес еще одну бутылку «Катнари» из холодильника.
— Так кто, говоришь, тебя озадачил расследованием, Таня? — снова повернулась ко мне Ирина.
Я замялась, и она, поняв меня, подмигнула и махнула рукой в сторону усевшегося перед телевизором Максика.
— Он свой парень, ты не волнуйся, Татьяна, — сказала она, — я ему доверяю.
Мне, конечно же, было приятно слышать, что Ирина доверяет своему парню, но эта рекомендация значила маловато. Я-то доверять ему не была обязана.
То, что я работаю детективом и интересуюсь делом Петрова, уже стало ясно тем, кто организовал изъятие документов у меня из-под носа с помощью вопящих гостиничных баб. Об этом, следовательно, можно было говорить уж если не сколь угодно много, то и не особенно скрываясь.
Другое дело — клиент. Клиент рассчитывает на сохранение его инкогнито. Профессиональная этика требовала от меня именно этого, и отступать я не собиралась. Но чтобы не обижать Ирину отказом назвать заказчика расследования, пришлось покривить душой, или, выражаясь дипломатично, слукавить.
— Клиент мне неизвестен, — сделала я честные глаза, — это обычная практика в нашей работе. Все обставляется следующим образом: присылается по почте предложение: краткое описание заказа и сумма аванса. Если все это устраивает, потом по телефону сообщаются подробности. Деньги приходят тоже переводом. Вот так, собственно, я и получила это дело. Если клиент уверен, что он неизвестен, то и чувствует себя свободнее.
Ирина понимающе кивнула, хотя было непонятно, проглотила ли она мои доводы или просто приняла их к сведению. А Максик сидел в это время, уставившись в телевизор, и делал вид, что его здесь нет.
— И что ты уже успела узнать или понять? — спросила моя новая приятельница.
— Ты правильно сказала — или «понять». Узнала я мало, но у меня составилось убеждение, что Юрий Гаврилович Петров вряд ли причастен к убийству своей жены.
— Да это же козе понятно! — вскричала Ирина и взмахнула руками. — Юре просто не нужно было этого делать! Ради чего?
— Разные есть версии. — Я пожала плечами и снова подняла свой бокал. — Говорят о ревности, например… Чем не годится такая версия?
— Чушь собачья! — Ирина стукнула кулаком по столу и тут же, ойкнув от боли, подула на него. — Чушь! Можно подумать, что он не знал, в чем состоит ее работа! Да Нинка, если хочешь знать, любила его даже такого и не изменила бы ему никогда!
И Юра это прекрасно понимал.
Может, Юра и понимал, подумалось мне. Хотелось бы, чтобы и для меня что-нибудь разъяснилось.
— О чем ты говоришь, Ирина? — спросила я осторожно, чувствуя, что начинает проклевываться что-то любопытное. — Я, например, считала так:
Юра был уверен, что его жена работает менеджером, и…
— Ха! Менеджером она работает! — снова развеселилась Ирина. — Да у нас напишут все, что угодно. Я вот числюсь то ли заместителем заведующей пищеблоком, то ли… Не помню уж точно.
А вот Юра захотел, чтобы его жена была оформлена именно менеджером. Ему, наверное, было бы западло, если бы его жена числилась кем-нибудь другим. Он же крутизна, Юрка-то!
Я немного ошалела от такой информации. Конечно, люди живут как хотят и как считают для себя удобным. Но отпускать жену в клуб петь песенки в голом виде и требовать только того, чтобы она непременно числилась менеджером… это какой-то перебор или дошедший до крайности придурковатый эстетизм.
— Странная семейка, — сказала я для затравки.
Ирина хмыкнула.
— Ничего особенного, и так люди живут. Я вижу, ты, Татьяна, не врубаешься в ситуацию, — тонко заметила она.
— Пожалуй, что и так, — согласилась я. — Наши Петровы были неформалами?
— Да самые обыкновенные люди, — сказала Ирина. — Просто у Юрки после прошлогодней аварии это самое дело, — Ирина сделала красноречивый жест, — опустилось на полшестого. А Нинка-то — баба молодая… Вот они и придумали такой фокус. Для ее сублимации, так сказать.
Я выпила залпом все содержимое бокала и поставила его на стол. Тут же проявился якобы отсутствующий Максик — встал, подошел и подлил мне еще. А потом опять повернулся к фильму про американскую мафию тридцатых годов.
— Значит, Петров был импотентом, — констатировала я. — А почему же он промолчал об этом на следствии? Ведь все обвинение наверняка будет строиться на показаниях его псевдолюбовницы.
Ему бы только сказать правду, его показания проверят — и все, мотив преступления пропадает!
— Ну этого уж я не знаю. — Ирина развела руками. — О том, что с ним произошло. Нинка мне рассказала под страшнейшим секретом. Говорила, что записей нигде не сохранилось: Юра, чтобы не портить имидж, уничтожил все медицинские карточки. Кто ж его знает, почему он ничего не сказал?
Может, стесняется. Или думает, что врачи не смогут доказать, когда с ним это случилось, вдруг скажут, что не год назад, а вчера с перепуга началось.
А насчет любовницы… По нынешним продвинутым временам для секса… — Ирина тонко улыбнулась, у нее дрогнули крылья носа, и она протянула руку к своему бой-френду:
— Есть разные методы, я правильно говорю, Максик?
Он отреагировал мгновенно: развернулся, плотоядно посмотрел на подружку, сказал: «Конечно, пупсик» — и снова занялся телевизионной слежкой за Аль Капоне.
Мы посидели еще с часик, и потом я, вроде нехотя, но приняла предложение Ирины остаться у нее. Мне постелили в зале, рядом с телевизором, а Ирина с Максиком ушли во вторую комнату.
Я лежала, курила и думала. Было непонятно, почему Петров, вставший перед реальнейшей перспективой сесть в тюрьму за преднамеренное убийство, не соглашается разгласить свою тайну. А ведь сам же и сказал, что очень боится попасть на нары по причине своей прошлой работы в органах.
В соседней комнате за закрытой дверью Максик, судя по всему, честно отрабатывал высокое звание мужчины, и я сама не заметила, как заснула под специфическую звуковую колыбельную. Какие сны мне приснились — не скажу, это не имеет отношения к нашей детективной истории.
Когда я проснулась, день уже кардинально перевалил на вторую половину. Дверь в спальню была распахнута, оттуда доносилось тяжелое мужское сопение, а на кухне гремела посуда. Я встала, быстро обрядилась в майку и шорты и, не сдержав острого приступа любопытства, осторожно заглянула в спальню. Максик, одетый в одни только красные спортивные трусы, отжимался от пола. Пот стекал по его шее, руки дрожали.
