Ознакомительная версия.
Эдуард Николаевич врубил телевизор и смотрел новости. Не понимаю, и как это ему не скучно одно и то же каждый день слушать, а? Вдруг он подскочил и врубил звук на полную громкость.
– …сведения, что генерал погиб. Эту сенсационную новость сообщили сегодня многие информационные агентства не только нашей страны, но и всего мира. Факт его гибели подтвердил по телефону его личный телохранитель, в момент взрыва находившийся в соседнем помещении…
Эдуард Николаевич не дослушал и стал быстрыми шагами мерить комнату. Туда-сюда, туда-сюда – у меня прямо голова закружилась, когда я смотрел, как он из угла в угол ходит.
– Что-то случилось? – осторожно поинтересовался я.
– В мире всегда что-нибудь случается, – глубокомысленно изрек он. – Главное, чтобы это не случилось с тобой, сынок.
Я ничего не понял, но на всякий случай кивнул, чтобы он, не дай Бог, не стал развивать эту мысль. Я тихонечко поднялся с кресла и вышел на крыльцо.
Вечер был прохладный и очень тихий. После дневной жары это было как нельзя кстати. Я прокатился пару раз на велике вокруг дома, позвенел звонком, а потом уже собирался подняться к себе, когда услышал тихий такой звук – то ли постукивание, то ли поскребывание. Звук доносился из низкого подвального окошка.
Я увидел тонкий прутик, которым водили по стеклу туда-сюда. Понятно. Это была Алла. Я заглянул в окошко и в полутьме различил ее грузное тело на полу и запрокинутую голову.
Она держала в разбитом рту прутик и качала головой, чтобы прутик царапал стекло. Она не сразу поняла, что я уже тут, вот он.
Только сделала слабое движение, как будто просила меня спуститься.
Что– то мне не хотелось сегодня с ней разговаривать, но она поглядела на меня так умоляюще, что я не мог не пожалеть ее. В конце концов, у меня был хороший день, Эдуард Николаевич стал называть меня «сынок» -почему бы не сделать приятное человеку, чтобы и у нее было хорошее настроение. Конечно, насколько это возможно в ее положении.
Я тихонечко поднялся по заднему крыльцу и проскользнул мимо каминной прямиком к двери в подвал. Эдуард Николаевич, кажется, ничего не заметил. Он был занят телефонным разговором. Он ходил по ковру туда-сюда, прижимая к уху телефонную трубку, громко дышал и кивал. Брови его были сосредоточенно сдвинуты. Видимо, серьезный шел разговор.
– Да-да! – вскричал он, взмахнув свободной рукой. – И я о том же! Теперь только вперед! Теперь нас ничто не остановит!…
Я хотел послушать, что будет дальше, но побоялся, что он застукает меня и не даст спуститься к Алле. Поэтому я плюнул на телефонные секреты и спустился по лестнице в подвал.
Осторожно, стараясь не греметь засовами, я отворил тяжелую железную дверь в темницу. Алла сидела на полу и смотрела на меня горящими в полутьме глазами.
Я подумал, что, должно быть, это очень тяжело – вот так сидеть на каменном холодном полу в такой неудобной позе, с руками, прикованными к стене, и ждать непонятно чего. Она, конечно, сама виновата, – но ее все равно было жалко.
А Эдуард Николаевич как-то раз сказал мне про нее:
– У каждого своя судьба, запомни, мальчик. Менять судьбу – это все равно что бросать вызов Богу. У этой дамы такая судьба, потому что глупая она, потому что не знает, с кем решила тягаться. Вот ее Бог и учит.
Я вообще– то видел некоторую разницу между Божьей карой и кулаками мордоворотов охранников, но спорить не стал. А сейчас вот подумал, что напрасно. Может, Алла действительно глупая, но почему она должна сидеть здесь на сыром каменном полу? Она ведь и простудиться может.
– Максик, – тихо сказала она, с трудом разлепив губы, – это ты?
– Конечно, я, – сказал я, – кто ж еще!
– Хорошо, что ты пришел.
– Как ты?
– Замечательно.
– Я тебе ананасовую дольку принес, держи. – Я вложил в ее ладонь ломоть ананаса, истекающий янтарным соком, который предусмотрительно захватил с блюда в прихожей. Она усмехнулась, поднесла ананас к лицу и понюхала.
– Вкусно, – сказала она.
– Да ты не нюхай, ты ешь.
– Не хочу.
– Ну и глупо.
– Сто лет не пробовала ананас, – сказала она.
– Вот и попробуй.
– Тебя здесь всегда так хорошо кормят?
– Всегда. И еще устрицы дают. И трюфеля. И барбекю, – начал перечислять я на память малоизвестные названия, которые иногда произносились за столом.
– Барбекю – это соус, – сказала Алла.
– Я и говорю: соус, – кивнул я и покраснел. Неприятно, когда тебя ловят на слове. Я раздражился. – Ладно, я пошел.
– Погоди, – попросила она, – побудь со мной еще чуть-чуть.
– С какой стати?
– Так просто… Эдуард Николаевич – он дома сегодня?
– Да, – сказал я. – По телефону разговаривает.
– По телефону, – задумчиво кивнула она. – Эдуард Николаевич – человек занятой.
– Да, представь себе. Мы уже успели сегодня съездить далеко за город и вернуться.
– Далеко за город?
– Да. Туда, где было Бородинское сражение. Где русские победили французов, а потом отступили к Москве.
– Ничего себе, – усмехнулась Алла, – что, Эдуард Николаевич заинтересовался местами исторической славы?
– Не вижу смешного, – отрезал я. – Эдуард Николаевич хорошо знает историю. И стихи знает. И про Наполеона.
Алла громко вздохнула.
– Эрудированный человек, – сказала она. – Оказывается, он тебе вовсе не отец, да?
– С чего ты взяла? – запальчиво воскликнул я.
– Узнала. А ты ему, оказывается, не сын вовсе.
Я упер руки в бока и произнес:
– Он меня за сына считает. Он меня уже называет «сынок». Он сказал, что усыновит меня.
– Вот как? Это на него не очень-то похоже. С чего это он так расчувствовался?
– А я ему понравился!
– Понятно. А где твои настоящие родители?
– Какая разница?
– Они знают, что тебя решили усыновить?
– Может, и знают, – сказал я, – тебе-то какое дело?
Она опять шумно вздохнула и покачала головой.
– Что это за странные родители, которым нет дела до собственного ребенка? Я бы так не смогла.
Она уже думала о чем-то о своем, но мне было очень обидно, что она теперь не считает меня законным наследником Эдуарда Николаевича.
– Он меня усыновит, – сказал я, – и тогда ты по-другому заговоришь, вот!
– Жалко, – тихо произнесла она.
– Что – жалко? – не понял я.
– Твоих родителей. Может, их уже и нет.
– То есть как?!
– Да так. Кто ж тебя позволит усыновить при живых родителях?…
– Эдуард Николаевич добьется, – убежденно сказал я. – Он такой.
– Не сомневаюсь, что добьется, – согласилась она. – Он умеет это делать. Любой ценой.
Я надулся. Она что-то имела в виду, но не говорила что. Терпеть не могу, когда со мной играют в кошки-мышки.
– Да, – сказал я. – Он всем заплатит и усыновит меня.
– Он расспрашивал тебя о родителях? – спросила она.
– Ну, расспрашивал, – нехотя подтвердил я.
– Имя-фамилию спрашивал?… адрес?
– Ну и что из этого?
Алла закрыла глаза и несколько мгновений сидела без движения. А потом просто произнесла:
– Не удивлюсь, если они уже на том свете.
– На котором? – не сразу сообразил я.
– На том, – со значением ответила она.
– Чушь! – заорал я. До меня наконец дошло. – Чушь собачья!!! – Мне хотелось ударить ее, или что-нибудь в нее кинуть, или сделать ей очень больно.
– Он когда-нибудь говорил тебе, что если уж владеть чем-то, то владеть полностью и безраздельно? Что власть, как беременность, не может быть немного?…
– Ну допустим… – насупился я. Если честно, Эдуард Николаевич не однажды повторял мне это, чуть ли не слово в слово.
Я даже растерялся: где и когда Алла могла подслушать это? Она улыбнулась и откинулась назад.
– Разумеется, он должен был говорить что-то в этом роде… – Она замолчала и вновь задумалась. А потом произнесла: – Тебе не надо было рассказывать про родителей. Конечно, ты не предполагал, что Эдуард Николаевич… что он… – Она вновь оборвала себя на полуслове и лишь спустя мгновение выпалила: – Ты напрасно сделал это!
У меня болела голова. Я чувствовал, что она говорит что-то ужасное, что я совершил какую-то непоправимую ошибку, но я гнал от себя эту мысль.
– Врешь! – закричал я. – Ты все врешь! Он хороший, а ты дура! Это ты во всем виновата! Это ты меня украла! Это из-за тебя все!
– Хочешь, – сказала она, будто и не слышала меня, – поспорим: если я права и с твоими родителями что-то случилось, ты поможешь мне сбежать отсюда. Ты убедишься сам: он убийца, этот твой Эдуард Николаевич!…
– Врешь! Врешь!!!
Я вылетел из душного подпола и в мгновение ока взобрался вверх. Я воткнулся головой прямо в живот Эдуарда Николаевича.
– Это еще что такое? – недовольно сказал он. – В доме нельзя носиться сломя голову.
– Она сказала, что вы убили моих родителей!
– Кто?
– Алка!
Он прямо позеленел. Я никогда еще таким его не видел. Он ринулся вниз, прям-таки рыча на ходу.
– С-сволочь! Сука! – орал он, и я услыхал звонкие удары и стоны и еще злобное шипение.
Ознакомительная версия.
