М-м-м.
И вправду вкусно.
Мясо тает во рту, но не торопится проскользнуть вовнутрь: оно, как самая настоящая высокооплачиваемая шлюха, дразнит вкусовые рецепторы на языке, доводит их до исступления. Птенец-переросток, а ведь у птиц тоже есть язык!.. И если кто и похож сейчас на птицу — так это Рекуэрда: услышав о том, что у Габриеля была возлюбленная-полицейский, он смеется. Но не обычным человеческим смехом, а так, как смеются ибисы:
ха-да-да!
Габриель видел ибисов в одной из программ «Animal Planet» и слышал этот звук («ха-да-да!»), в нем есть что-то сатанинское.
— Значит, ты встречался с девушкой-полицейским?
— Да.
— По большой любви?
— Да.
— Ха-да-да! — передразнивает его Рекуэрда.
Несмотря на эти всхлипы, он больше не кажется Габриелю птицей. И… больше не кажется толстяком. Совсем напротив, перед Габриелем восседает инструктор по фитнесу, живая реклама тренажеров, пищевых добавок и насквозь лживого протеинового курса «Худеем во сне». Наверное, именно таким Рекуэрда видит себя в зеркале. Наверное, именно таким он хотел бы предстать перед Снежной Микой — без тающего во рту мяса и загадочного соуса «arándano rojo» тут не обошлось.
Пища, приготовленная русской, имеет побочные эффекты, что и говорить! Она неимоверно вкусна и — позитивна, не то что упаднические отцовские сигары «8–9–8».
Те — рисовали ужасы, эта — таит в себе благость.
— …И что же случилось потом с вашим романом?
— Он закончился.
— По чьей инициативе?
— Думаю, что инициатива была обоюдной. Она уехала из города. Получила повышение, так же, как и вы…
— И что?
— Больше я ее не видел. Она не писала и не звонила, но такой уж она была…
— Какой?
— Суровой. Или, лучше сказать, — одержимой идеей.
— Что же это за идея?
— Очистить мир от скверны.
— Знакомая песня, — Рекуэрда кивает головой.
— С такими людьми трудно.
— Еще бы!
— А с женщинами — вдвойне.
— Точно. Это тебе не книжонками торговать. Как ее звали, такую чудную девушку? Может, я что-нибудь слыхал о ней…
— Христина. Христина Портильо.
— Нет. Христины Портильо я не знаю.
— Она работала в одном из отделов по борьбе с терроризмом.
— Тем более не знаю. Но, если хочешь, могу навести справки.
Предложение Рекуэрды застает Габриеля врасплох. Христина — уже давно воспоминание, похожее на потускневший от времени автомобиль (не «Золотой Бугатти», совсем другой). Все в этом автомобиле вроде бы на своих местах, сиденья не продавлены, приборная панель на месте, есть даже радио, когда-то оно передавало концерт по заявкам, составленный из неаполитанских песен, — вот только шины автомобиля проколоты, а из-под капота украден двигатель. Сидеть в этом автомобиле можно, а ездить — нельзя. «Как воспоминание Христина гораздо предпочтительнее», подсказывает Габриелю соус «arándano rojo».
Христина пользовалась тем же одеколоном, полфлакона которого вылил на себя Рекуэрда, вот что странно. Еще более странным кажется Габриелю совпадение фамилий — Христины и лягушки Чус, душевные и физические качества которой были препарированы много лет назад на деревянном прилавке в «Фиделе и Че» — и почему только он не замечал этого раньше?.. А тут еще и сестра толстяка/ инструктора по фитнесу/рекламы тренажеров — ее тоже зовут Чус!
Просто в голове не укладывается.
В голове — нет, а на тарелке — вполне. Факты — один удивительнее другого, похожие на кусочки зелени, похожие на цветки каперсов, — покоятся под золотистой корочкой, нисколько не противореча друг другу и заставляя Габриеля вспомнить избитую истину: все в этом мире служит какой-то определенной и высшей цели, все в этом мире взаимосвязано.
— …Не надо никаких справок. У нее давно своя жизнь, у меня тоже. Наши отношения в прошлом.
— Как знаешь.
— А ваша сестра?..
— Сдается мне, что моя сестра была чем-то похожа на твою девушку.
Голос Рекуэрды по-прежнему весел, он раскачивается как свободный конец корабельного каната, и вместе с ним раскачивается, пощелкивая клювом, непроизнесенное «ха-да-да!» — но что-то смущает Габриеля.
«Была».
— Почему была? — спрашивает он.
— Потому что теперь ее нет. Давно нет.
Как реагировать на это неожиданное откровение Рекуэрды? «Была» как воспоминание — еще туда-сюда, но «была» может означать и нечто другое. Нечто такое, что случилось с большинством его родственников, за исключением Марии-Христины и Фэл.
— Она пропала, моя маленькая Чус. Прошло почти десять лет с тех пор, как это случилось.
— Пропала? Как это — пропала?
— А как пропадают девушки? Разве ты не знаешь?
Габриелю ли не знать, как пропадают девушки? Целуют
в щеку, говорят «пока», а после — не отвечают на звонки, а после — отвечает кто-то другой, представившийся двоюродной сестрой или троюродным братом: они-то и сообщают: девушка уехала из страны на учебу-работу-стажировку и в ближайшие годы вряд ли появится, что? нет, лично вам она ничего не просила передать на словах. А лично-лично? лично-лично добавила: иди ты к черту!
Иногда девушки бросают иди ты к черту! прямо в лицо, иногда отделываются молчанием, но теряют мобильный. Иногда просто не приходят на второе свидание, исчезают из жизни Габриеля, чтобы появиться в жизни каких-нибудь Антонио, Франциско, Энрике, Сантьяго, Кристобаля и тэ пэ, не это ли имел в виду Рекуэрда?
Определенно — не это.
Девушки могут пропадать и по-другому, пропадать безвозвратно, самым страшным образом, иначе глаза у Рекуэрды не были бы сейчас такими красными. Да нет же,
пытается успокоить себя Габриель, его глаза всегда красные, издержки профессии, он сам неоднократно об этом говорил. Да нет же, Габриель вступает в полемику сам с собой — они не только красные, они влажные.
Рекуэрда плачет.
Не навзрыд, что было бы нелепо; из левого глаза Рекуэрды выползает одинокая предательская слеза. Одинокая слеза из правого глаза чуть запаздывает, но, в общем, обе слезы движутся синхронно, достигают подбородка и скрываются в выбритой по случаю ужина складке.
Габриелю ли не знать, как пропадают девушки в самом страшном смысле слова? —
их убивают.
Если их убивают просто и быстро — можно считать это милостью, божьей благодатью. Но так случается далеко не всегда, Габриель прекрасно осведомлен. Он прошел этот путь, шаг за шагом, слово за словом, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание и унять бешено колотящееся сердце. Он прошел этот путь следом за Птицеловом и его жертвами; жертвы подвергались самым кошмарным истязаниям, неимоверным.
Это — то, что могло отразиться в пыльном, затянутом паутиной зеркале, с исцарапанной в нескольких местах амальгамой. Но в зеркале отражается лишь Рекуэрда, потому что существует и другая сторона, о которой Габриель не особенно задумывался раньше —
те, кто любил каждую из жертв. Те, кто был им другом, возлюбленным, матерью, отцом, братом или сестрой; те, кто связывал с ними свои надежды, свои ожидания, свое будущее, свою старость, рождение детей. Конечно, их страдания не идут ни в какое сравнение с предсмертными муками жертв, но в одном, быть может, превосходят их — они длятся и длятся. Много лет. Рекуэрда говорит о трагедии десятилетней давности, а слезы его —
сегодняшние.
Они кутались в подбородок вчера и будут кутаться завтра, и послезавтра ничего не изменится. Должно быть, толстяк был очень привязан к своей сестре, не то что Габриель к Марии-Христине.
— …Значит, она пропала, ваша сестра?
— Без вести. Поздно вечером ушла с работы, а на следующий день там не появилась. И дома в ту ночь она не ночевала. Постель была нетронутой, кошка — не накормленной. А она очень любила свою кошку.
— Что говорили ее друзья?
— У нее было мало друзей. Ведь что такое друзья? Хи-хи-хи и бла-бла-бла на разные темы за бокалом пива, за рюмкой бренди, обмен дисками, обмен книгами, обмен кремами от солнца, поход в кино, выезд на природу, дурацкие колпаки и дудки в день рождения, а она была следователем. И времени на развлечения ей никогда не хватало. А те приятели, что все-таки затесались в ее жизнь, видели Чус за неделю до исчезновения. Такой же, как всегда.
— Какой?
— Суровой. Или, лучше сказать, — одержимой идеей.
— Что же это за идея?
— Очистить мир от скверны. Не больше и не меньше.
— Очистить мир от скверны вовсе не означает сделать его лучше.
— Ты, как я посмотрю, умник. — Рекуэрда хмыкает и тянется за бокалом вина, которое заказал к мясу.
— Торгую книжонками, — оправдывается Габриель. — Волей-неволей приходится совать нос в разные мудрые тексты… А сослуживцы вашей сестры? Что говорили они?
