— При особых обстоятельствах.
— Ты проводишь следственный эксперимент с убийцей. Чем не обстоятельство?
Анна посмотрела на небо, надвинула на голову капюшон.
— Конвой выйдет в коридор. Мигунов набросится, отберет пистолет. Прикажет лечь. Запрет дверь в коридор. Свяжет тебя и понятых. Затем переоденется... Да, скорее всего, ему придется одолжить чью-то одежду - твою или кого-то из понятых, что подойдет по комплекции. А потом он выйдет через черный Ход, где его будет ждать машина. На этом твое участие в операции заканчивается...
Воронов знал , что его одежда Мигунову точно не подойдет. Мигунов выше его, шире в плечах, мускулистее... Несмотря на восемь лет, проведенных в колонии особого режима. И в том, что он, зек, сможет отобрать оружие у старшего следователя, сытого и здорового, в общем-то, мужчины — в этом не будет никакой натяжки. Они все правильно рассчитали. Воронова опять уколола непонятная ревность, обида. Она так спокойно об этом говорила, как о само собой разумеющемся...
— Ладно, Мигунов сел в машину и уехал, — произнес он сухо. - Это вы, положим, хорошо придумали. А что будет со мной?
Анна замедлила шаг, .повернула к нему лицо.
— О тебе я тоже подумала, Виталий, — сказала она. — В первую очередь — о тебе.
Так беззастенчиво врать человеку, который рискует своей шкурой, нехорошо. Но от него зависит судьба операции, значит, врать — надо. Деструкция и цинизм в чистом виде. Хотя Лернер, как человек аккуратный, сделал соответствующий прогноз.
— В худшем случае тебя уволят из Комитета за халатность. А скорее всего, просто объявят строгий выговор. Это наиболее вероятно...
Она снова коснулась его руки - Воронов вздрогнул. Его как током ударило. Но руку не убрал.
— Будет трудно, Виталий, не спорю. Служебное расследование, неприятные вопросы, подозрения коллег. Только подозрения - не доказательства. Через месяц- другой все закончится, и ты сможешь вылететь в Москву или Владивосток. А оттуда — мы проложим маршрут в Штаты. Или, если захочешь, попутешествуешь по Европе. Ты сможешь себе это позволить. Самые лучшие гостиницы и рестораны, всякие удовольствия...
— Какие удовольствия ты имеешь в виду? - бросил Воронов. - Секс, Наркотики? Дискотеки для геев? Что- то еще?
Анна пожала плечами.
— Зря ты так. В Европе есть не только это. «Ла-Скала», Прадо, зал «Олимпия», Колизей, Лувр, наконец. Карнавалы, фестивали, концерты, выставки - все это длится, не прекращаясь, круглый год, перетекает одно в другое... Это Европа, Виталий, это не Заозерск. Там — жизнь, там время летит со скоростью света...
— Мне ничего этого не надо. Я хочу долететь до места, и чтобы ты меня встретила. Именно ты!
— Конечно! — энергично кивнула Анна. - К этому времени я обустрою квартиру, приготовлю все необходимое: посуду, одежду и обувь для тебя. Кстати, возьми!
Она протянула Воронову небольшой сверток.
— Спрячь, — повторила она. — А то промокнет.
Воронов быстро, словно боясь обжечься, сунул сверток в свою сумку.
— Здесь двадцать тысяч долларов и банковская карточка на твое имя. На карточке пятнадцать тысяч — ею расплачивайся,, когда выедешь за границу.
— Я ПОНЯЛ;
— Запомни, главное в операции — точность, — продолжала Анна, стряхивая с челки капли дождя. — Точность буквальная, посекундная. На этом все держится. Ты назначаешь следственный эксперимент на ближайший четверг, на 9-00. Это старт операции. Ровно в девять вы уже должны быть в этом твоем полигоне, без конвоя. Ты, Мигунов и понятые. Да, понятых подбери не слишком умных, а главное — не героических... Понял, что я имею в виду?
Следователь кивнул.
— Продумай все заранее, перестрахуйся там, где это необходимо. Тщательно проинструктируй Мигунова. У вас будет тридцать минут. В 9-30 к черному ходу подъезжает машина. Ждать она не сможет, поэтому Мигунов точно в это время должен выйти на улицу. Никаких задержек! Это очень важно. Ты понял меня?
— Понял. Я все понял, не дурак. Все может накрыться в момент - меня порвут на куски... И деньги никакие не нужны будут... Может, ты опять пригласишь меня на кофе?
Анна обреченно вздохнула. «Но теперь начнем с душа», — подумала она.
А вслух с радостной готовностью сказала:
— Конечно, дорогой! Пошли, ты весь вымок...
Воронов прикрыл глаза и провел ладонью по мокрому от дождя лицу. Его жидкие рыжие волосы потемнели от влаги, сосульками прилипли к голове.
* * *
г. Москва. УФСБ
— Ну, что там у вас? — спросил Евсеев с порога.
Есть списки пассажиров, товарищ майор!
Лейтенант Пушко рванулся было встать из-за стола, Евсеев жестом усадил его.
— Рейсы из Парижа и Брюсселя 16 октября, утренние и вечерние! Взяли еще один, мадридский, он в Брюсселе иногда делает промежуточную посадку, так называемый «шортейдж», чтобы добрать пассажиров на свободные места... В данный момент занимаемся обработкой полученных данных, товарищ майор!
Пушко очень гордился своими знаниями и своей предусмотрительностью. И еще, наверное, своим «по- лисменским» ростом 192 см - уж больно он любил вскакивать. Впрочем, в Академии учат строго соблюдать субординацию...
— Может, он и не самолетом летел, Юра, - проворчал Кастинский из-за своего компьютера. — Может, поездом, или машиной, или на пароме в Питер...
По старой памяти капитан Кастинский называл Евсеева просто по имени. Когда-то, уже давно, они вместе работали в этом кабинете - Евсеев, Ремнев, Кастинский. Витя Ремнев погиб в 2002-м при задержании американского шпиона, Евсеев быстро получил майорские звезды и пересел в отдельный кабинет, а Кастинского за глаза зовут «пятнадцатилетним капитаном». В том смысле, что скоро как пятнадцать лет в одном звании.
— Семаго говорит - самолетом, - отозвался Евсеев, хотя сам думал о том же самом.
— Мало ли, что они говорят... Ну, вот я нашел подходящих, дальше что? - Кастинский откинулся на спинку кресла, пальцем поманил к себе Евсеева. - Целых два Бориса. Смотри.
Евсеев подошел. Лицо и руки Кастинского, подсвеченные монитором, казались бело-синими, как у киношного вампира. На экране висели несколько окон, заполненных мелким текстом, — списки пассажиров авиарейсов. Манипулируя «мышкой», Кастинский увеличил одно из окон и выделил желтым две фамилии.
— Вот они, Юр... Швейко Борис Николаевич, 1968 года рождения, Москва... Второй — Бузыкин Борис Леонидович, 1981 года, Пенза. Оба прилетели из Брюсселя 16 октября утренним рейсом в 6-20.
— Швейко в сторону, староват. — Евсеев выпрямился, сложил руки на груди. — Семаго сказал, вербовщику на вид не больше тридцати... Второй подходит. Посмотри, есть ли что по нему в нашей базе.
— Момент.
Кастинский произвел несколько переключений, подождал.
— В базе отсутствует, — сказал он и щелкнул клавишей, возвращая окна на место.
— Тогда пробивай по общей базе, — сказал Евсеев, разглядывая списки через плечо Кастинского. — Бузыкин, Бузыкин... Знакомая фамилия — а?
— Так точно, товарищ майор! — громко подтвердил Пушко. - Я тоже сразу заметил - Бузыкин! У меня ухо чуткое!
— Бузыкин - это из «Осеннего марафона», — со вздохом пояснил Кастинский. - Кино такое было. Советское. Там, где «тостующий пьет до дна». И «коза кричит нечеловеческим голосом».
— Точно. Молодец, Виталик, - похвалил Евсеев. - Вот ты им и займешься, этим Бузыкиным. Копай все, что по нему есть, потом ко мне... Да, проверь рейсы в Пензу. Вдруг окажется, что он улетел домой в тот же день...
Зазвонил телефон, Пушко быстро взял трубку, прокашлялся и с чувством собственной значимости пробасил:
— Старший лейтенант Пушко на проводе!
Евсеев улыбнулся, вспомнив себя, молодого неопе- рившегося лейтеху, сидящего за тем же столом. Неопе- рившийся, а раскрутил «Дичковскую тройку», вычислил Мигунова...
— Юр, а если все-таки не шестнадцатого? — сказал Кастинский. - Если раньше на день, на два? Что-то мне Бузыкин не катит, если честно. Какой-то он несерьезный. Вербовщик из Пензы... На кой ему упала эта Пенза?
— Да ни на кой, в том-то и дело, - согласился Евсеев. - И вполне может статься, что не шестнадцатого. Семаго оговорился, что Борис этот перед встречей еще к родительнице своей успел заскочить. Значит, не прямо из аэропорта к нему помчался... Погоди...
Евсеев посмотрел на капитана.
— Что это получается? Значит, родительница живет в Москве. А сын — в Пензе. Странно. Обычно бывает наоборот.
— Говорю, не лежит у меня душа к Бузыкину этому, - пожаловался Кастинский.
— Ладно, сперва давай по Пензе пошерстим, а потом будем дальше смотреть. А то зароемся в Борисах этих...
Евсеев выпрямился и хотел идти, но вдруг остановился, зацепился взглядом за монитор. Что-то там померещилось ему. Маленькие буковки, как черные мушки, сложились в зловещий узор... Это тоже он видел в фильме. Только не в «Осеннем марафоне», конечно, в другом. В фильме ужасов.
