– У меня много помощников…
– Молодой человек, который вас привез и дал кровь?
– Нет, и без него хватает. Бабушка, друзья, сестра, мама…
Бровь эрзац-Клуни чуть приподнялась, вот еще один умелец выражать удивление столь эффектно.
– Почему мама в последнюю очередь?
– Могу назвать первой.
– Хорошо, завтра я вас отпущу, но при условии, что будете лежать дома еще неделю и беречься.
– А можно сегодня?
Он с недоумением уставился на меня:
– Вообще-то, почти ночь.
– За мной приедут.
– Нет-нет!
– Мне еще будут делать какие-то процедуры?
– Не мешало бы поставить капельницы… – Доктор перебирал бумаги на столике, явно не зная, на что решиться. Я поняла, что нужно просто надавить посильней.
– Общеукрепляющие?
– Да, конечно.
– Их поставят дома.
– Мне позвонить молодому человеку, чтобы он за вами приехал?
– Ни в коем случае!
Теперь глаза эрзац-Клуни внимательно изучали мое лицо. Хотелось крикнуть: что, не подхожу Ларсу? Да, я бледно-зеленая поганка, но с учетом моих мучений за последние дни это неудивительно.
– Это его ребенка вы потеряли?
Мои глаза никогда не были стальными, они просто серые, но я обрела сталь и во взоре, и в голосе:
– Своего, доктор, только своего!
Он отвел взгляд первым, чуть смутился:
– Хорошо. Звоните маме, чтобы приехала.
– Лучше друзьям, они наверняка не заняты на каком-нибудь благотворительном приеме.
Мы посмотрели друг на дружку и с облегчением рассмеялись. Эрзац-Клуни достал из кармана визитку, протянул мне:
– Только при условии, что вы позвоните, когда доедете, а еще завтра и вообще каждый день.
– До пенсии?
– По крайней мере, моей.
– Идет!
– А дети у вас еще будут…
Лукас, услышав новость, ахнул:
– Линн! Конечно, немедленно приеду!
– Приедешь или приедете с Дорис?
– А ты не против…
– Не против! Давайте скорей, домой очень хочется.
Еще через час я проваливалась в сон на своей постели в квартире дяди Лукаса. Лукас и Дорис категорически отказались снова меняться комнатами, заявив, что если им вдруг покажется мало, то займут еще одну, стоявшую закрытой.
Думать ни о чем не хотелось, мысли даже о Ларсе я старательно гнала от себя. Нужно по-настоящему начать новую жизнь, а для этого я должна постараться забыть или почти забыть все, что пережила. Нет, я понимала, что снова пойду в больницу к Вере и Тине, но просто как к больным подругам, а не к подругам по несчастью. Психолог прав – иного не дано.
Оставались одна беда – потеря ребенка и одна проблема – Ларс. Он сказал, что у нас еще будут дети… Какие дети?! Засыпая, я думала все-таки об этом.
С утра яркое солнце, окна на юго-восток, а потому даже сквозь опущенные жалюзи пробивались солнечные лучи, образовывая узенькие полоски на полу и моем одеяле.
Но теперь я солнцу не просто рада, для меня оно означает конец кошмара, наверное, потому что все дни мучений мы солнечного света не видели. Думать ни о чем не хочется, голова пустая и от этого почему-то легко и хорошо…
Звонок Ларса вполне ожидаем:
– Линн, что случилось?
Однако… на часах только восьмой час, а он уже в больнице и выяснил, что меня нет?
– Здравствуй.
– Я тебя разбудил?
– Нет, я уже не спала.
– Почему ты уехала?
– Потому что мне разрешили.
– Но почему даже не позвонила, я бы отвез. Ты… не хочешь меня видеть?
Опуская второй вопрос, отвечаю на первый:
– Потому что все в своей жизни я теперь буду решать сама.
– Без… меня?..
Мне не удается сдержать улыбку:
– Посмотрим…
Я просто вижу, как загораются улыбкой стальные глаза.
– Хорошо, спи…
Кажется, я готова принимать душ раз по десять в день, но мне это запретили делать. Все равно я быстро моюсь и выползаю из комнаты с мокрыми волосами.
Позвонили все подряд: Бритт, визжа от радости, что меня отпустили, бабушка, Фрида, мама, Тереза, даже моя подруга по несчастью Габи, передав привет от Тины, которая все еще не могла разговаривать. Я всем сообщила, что аудиенции пока не даю, пусть подождут. Сообщение встречено с пониманием.
Все-таки во всем есть своя прелесть (кроме той жути, которую я пережила), в болезни тоже. Можно встать в полдень, нахально изображать из себя немощь и ничего не делать, даже не учиться. Лукас уже сообщил, что, если я не успею до конца семестра, то мне позволено сдать все позже. Еще бы!
Но для себя я решила полениться только сегодня, нельзя заниматься сидя, но лежа-то можно, буду читать и печатать, как стопроцентная блондинка в законе – на диване, болтая согнутыми ножками в воздухе.
К вечеру я занималась политической историей именно так – на диване в гостиной. Когда в дверь позвонили, открывать вышел Лукас, вернулся чуть смущенным:
– Линн, у нас новый сосед… Он будет жить в третьей комнате…
Я икнула, потому что в комнату вошел Ларс, бросил сумку у входа и присел рядом с диваном на корточки:
– Если ты не против…
Стальные глаза смотрели не отрываясь. Я мысленно чертыхнулась. Присутствие Ларса в нашем доме означало, что никакие решения я сама принимать не буду, он снова начнет командовать и создавать кокон. Но и оттолкнуть тоже не могла, несмотря ни на что, я любила эти стальные глаза, я не могла без них жить, и бороться с таким безумием вовсе не хотелось.
– При одном условии.
– Согласен заранее.
– Даже нескольких.
– Согласен на любые.
– Ты не будешь ничего мне диктовать. В крайнем случае, предлагать, и то через раз.
Красивая бровь полезла вверх. О, как хорошо я знала это выражение лица!..
– Что, так доставал?
– Было такое. Я хочу самостоятельности.
– Договорились. – Его пальцы коснулись моих волос.
Я вдруг поняла, что если это будет продолжаться, то любые договоренности полетят к черту, я просто растаю в его руках, чего делать не должна. Почему – не знала, но знала, что не должна! Представляю, что сказала бы по этому поводу настоящая стерва: «Правильно, женщина должны быть непокобелима!» Именно так – непокобелима, а не непоколебима. Это выражение я однажды услышала от Бритт, почему-то оно запомнилось.
«Непокобелимая» Линн объявила:
– И второе: ты не будешь ко мне прикасаться!
В стальных глазах растерянность. Это так редко бывает… Ага-а… и мы что-то можем! Глупость? Наверное, но обратного пути нет, слово сказано, теперь оставалось держаться.
Ларс убрал руку:
– Хорошо, я ведь сказал, что согласен на любые условия.
– Помоги подняться, мне нельзя сидеть.
И тут же получила. Ларс подставил локоть, чтобы оперлась, в серых глазах чертики:
– Извини, иначе не могу, я не имею права тебя касаться.
Я рассмеялась:
– Молодец, соблюдаешь договоренности.
– Садистка!
В гостиную заглянул Лукас:
– Так ты не против?
Я демонстративно пожала плечами:
– Квартира не моя. А когда переедет Дорис?
– Сейчас.
Нашего полку прибыло…
Ларс отправился за остальными вещами, а еще помогать переезжать Дорис. А я в свою комнату.
Что-то заставило открыть электронную почту и даже корзину. 28 непрочитанных писем, из которых 22 за те двое суток между моей поездкой в Оксфорд и встречей с Маргит. Я поставила флажки, чтобы удалить, уже навела курсор и вдруг остановилась, стала открывать одно за другим.
Во всех письмах буквально крик: Линн, не вычеркивай меня из своей жизни, я исправлю все, что натворил, только позволь сделать это, у меня никого, кроме тебя, и я без тебя не смогу!
Что было бы, прочитай я эти письма раньше? А ничего, просто не поверила бы. А сейчас верю? Не знаю, но что-то изменилось, не могло не измениться.
Не выдержав, позвонила Бритт с заявлением, что они с Томом завтра приедут, хочу я этого или нет! Я рассмеялась:
– Приезжайте, познакомлю с новым соседом.
– Вау! Кто это у вас?
– Лукас привел жильца в третью комнату. Красив, как бог, умен и богат…
Тон у подруги явно изменился, в голосе сомнения:
– Линн, а, может, не стоит?
– Ты думаешь?
– Ну… Ларс…
– А что – Ларс? – мне удалось скрыть свою улыбку или Бритт просто не слишком внимательна?
– Знаешь, он все это время так переживал… он просто с ума сходил…
– При чем здесь это?
– Ну-у… зачем тебе новый сосед? – звучало так, словно она уговаривала не отказываться от потрепанной любимой игрушки ради яркой новой.
