просто ушла из дома.
Внезапно до Блю дошло, что на самом деле Сабина хотела сказать: «Ты меня бросила». Бросила одну со стариком, обезумевшим от горя утраты, одну с супружеской парой, беспомощно взирающей на разрушение своего дома и своего бизнеса, одну без союзницы.
– А затем просто появилась снова, – продолжала Сабина, – одна, не замечающая разорения, произошедшего по твоей вине.
Извиняться еще раз было бесполезно; Блю это поняла. Она шагнула было к Сабине, но та отступила в сторону и встала спиной к окну, держа фонарик по-прежнему направленным Блю в грудь. Блю остановилась, застыв в ногах кровати, Милтон у нее за спиной, Сабина перед ней – обозначилась разделительная линия.
– Почему ты ушла? – снова повторила Сабина.
– Это я виноват, я ее обругал, – сказал Милтон, но Блю покачала головой, показывая, что это не так.
– Мне нужно было уйти отсюда, – сказала она. – Это было уже слишком, я просто… не могу объяснить, позыв был таким сильным, что я не могла устоять, и… не знаю…
– Что ты надеялась найти?
Ответ застрял у Блю в горле: одно слово, такое простое, но произнести его было так трудно.
– Ну? – настаивала Сабина, не в силах проникнуть в бездонные глубины молчания Блю.
Где-то в отдаленном уголке сознания Блю раздался тихий печальный голосок. На протяжении последних трех лет она слушала этот голосок, который оберегал ее от всех вокруг, помогая быть одной. «Они не поймут, – сказал голосок. – Никто тебя не поймет, никогда не поймет!»
– Помощь, – сказала Блю, ощущая, как у нее на языке формируется ложь. – Мне была нужна помощь.
Сабина расслабилась, опуская плечи. Действие – это было то, что она понимала.
– Я еще никогда не слышала о таком идиотском способе поисков помощи. Ты что, пыталась найти соседей, так?
– Да, верно, – подтвердила Блю, услышав, как Милтон у нее за спиной облегченно вздохнул.
– Ты хоть понимаешь, как это глупо? – в отчаянии воскликнула Сабина, опуская луч фонарика на пол, словно пытаясь найти другую точку, на которой можно будет сосредоточить взгляд, чтобы не смотреть на Блю.
Теперь, когда ее больше не слепил яркий свет, Блю увидела окно перед собой.
Ольхи от дождя промокли насквозь. Поле превратилось в озеро.
Собравшись с духом, Сабина предприняла еще одну попытку, попросив Блю объяснить, почему та вернулась назад, что произошло под дождем, но Милтон сказал, чтобы она оставила Блю в покое, поскольку теперь это уже было неважно; имело значение только то, что с Блю все было в порядке.
Блю молчала.
Она с трудом могла разглядеть на улице мост и деревья вдалеке. Силуэт. Движение.
Черное пятно, гораздо чернее всего остального.
Фигура двигалась в такт тошнотворным позывам у Блю в желудке, бредя по воде, поднимаясь на мост, и хотя Блю узнала силуэт, узнала тяжелую мужскую походку, она не могла поверить своим глазам.
Пусть это будет Джессика Пайк, пусть это будут Боди или Арла, пусть это будет кто угодно другой!
Через мост, направляясь к дому, все ближе и ближе. Разглядев мокрые растрепанные волосы мужчины, Блю поняла, что они никогда не высохнут, точно так же как никогда не высыхали волосы Арлы. Плечи поднимались и опускались при каждом шаге, сильные ноги рассекали воду.
Ближе и ближе, а Сабина продолжала что-то говорить, но Блю ее не слышала, не в силах оторвать взгляд от надвигающейся судьбы.
В этой фигуре воплотились прошлое и будущее, но Блю верила во второе. Как ей хотелось, чтобы то, что сказала ей Джессика Пайк, оказалось неправдой, как хотелось, чтобы она сошла с ума, чтобы это была галлюцинация, потому что от галлюцинаций можно вылечиться, но ничто, абсолютно ничто не вылечит Блю Форд от этого.
Открылась дверь в коридор.
В комнату вошла миссис Парк, однако Блю не обернулась; она слышала ее голос, но не могла понять смысл слов.
Сабина в отчаянии отошла от окна, унося фонарик, и Блю смогла разглядеть более отчетливо.
Дождь лил сплошной пеленой, скрывая силуэт.
Мужчина поднял взгляд на Блю и приветливо помахал рукой.
От двадцати пяти до двадцати шести лет
Прошло шесть месяцев с тех пор, как Блю прочитала стенограмму суда над своей матерью, и чуть больше года с ее смерти. Блю старается постоянно чем-нибудь занять свои мысли. У нее новая работа, на другом складе, она собирает коробки с кроссовками, хоккейными клюшками, щитками. Смена с восьми утра до восьми вечера, четыре дня работать и четыре отдыхать, и работы очень много – много коробок, которые нужно собрать, много заказов, которые нужно подготовить, много ярлыков, которые нужно наклеить, – поэтому совсем не остается времени, чтобы поговорить с другими работницами, с управляющим и с симпатичным светловолосым парнем, который строит Блю глазки из кабины своего погрузчика. В туалет Блю ходит строго по расписанию, обеденный перерыв у нее строго по расписанию, ее досматривают, когда она приходит на склад и уходит с него, и все это так четко, напряженно и бездушно, что у нее просто не остается времени на то, чтобы думать. В другие дни Блю работает курьером в Блэкпуле, разъезжает на велосипеде из одного конца города в другой до самого вечера, развозя пиццу, еду из китайских ресторанов, гамбургеры, букеты цветов, тесты на беременность.
Ее мать забеременела через месяц после того, как вышла из тюрьмы.
«Не думай об этом!» – твердит Блю как заклинание.
Никто на складе не знает ее полное имя. Никто не узнает, кто она такая, чем она занималась; никто не узнает про Жан-Поля. Никто не наткнется на оккультные журналы в пыльной подшивке своей бабушки; никто не увидит фотографии Блю с длинными волосами, с хрустальным ожерельем, в пурпурном льняном кафтане, расшитом бисером. Никто не прочитает о совершенной ею ошибке. Никто не вырвет страницу с ее фотографией и, сложив из нее бумажный самолетик, не кинет его в Блю, пока управляющий не смотрит. Никто не будет издеваться над ней, распевая про «цыганок, воровок и бродяг». В этом новом складе Блю не имеет имени. Когда она разъезжает по городу на велосипеде, она не имеет лица.
Блю возвращается домой, валясь с ног от усталости. Она ложится спать, просыпается и занимается этим снова. Она похудела, ей очень одиноко.
Склад закрылся в субботу перед Пасхой и откроется только в понедельник. Курьерской работы в эти выходные нет. Блю одна в своем чистом-пречистом доме, и она слышит, как отмечают праздник ее соседи. Она включает телевизор, но не может сосредоточиться, из-за стены доносится песня «Смуглая дама», и ее внимание привлекает трещина на зеркале. За стеной звучат громкие голоса и смех. Блю совершенно одна.
У нее всплывает сцена из старого сериала. Мужчина стучит соседям в дверь и жалуется на громкую музыку. Его затаскивают в квартиру, ему в руку вставляют бутылку пива,
