Те страны, режим которых не соответствовал демократическим представлениям Моганды, объявлялись Кругом Зла.
Лаборатория Олега Романова научно разрабатывала план переворота в этих странах. Политические технологии на континенте Олег прекрасно освоил. Моганда поддерживала оппозицию и финансово, и политтехнологиями, и бомбардировками. Такого не выдерживал режим ни одной страны, к власти неизбежно приходили ставленники Кенадита, и наступала всеобщая «демократия». Правда, страны эти становились экономическими придатками Моганды, но это особо никого не волновало.
Но наступил финансовый кризис, и зеленые банкноты Моганды с изображенными на них портретами вождей племен в одночасье превратились в фантики. Ведь валюта Моганды не была ничем обеспечена, хоть и высоко котировалась во всех странах африканского континента. По сути строилась финансовая пирамида, вроде российских МММ и «Властилины». Бумажки с портретами вождей печатала частная компания, принадлежавшая министру финансов Моганды, а значит, и самому Кенадиту. РСМ (Резервная Система Моганды) могла бы напечатать таких фантиков сколько угодно, но они обесценивались на глазах. В других странах африканского континента поняли, что фантики Моганды ничего не стоят, и принялись активно возвращать их. Взлетели цены, и последней каплей стал кризис кредитной системы.
До кризиса все население Моганды жило в долг. Банки активно предлагали кредиты под низкие процентные ставки, и население покупало в кредит практически всё. Большие уютные шалаши, в которых легко помещались семьи даже с тремя женами и кучей детей; ослов и лошадей, адаптированных к жаркому африканскому климату, которые были неприхотливы и почти не требовали воды и пищи; даже простые кастрюли и сковородки… Теперь рядом с банками стояли стада лошадей, шалаши, покинутые теми, кто не смог выплачивать проценты по кредитам, пустовали, а реквизированными за долги сковородками и кастрюлями был завален даже президентский дворец. Зеленые фантики Моганды не стоили больше ничего, и власть в стране теперь держалась лишь на психолингвистических технологиях да на «стингерах» и «томагавках».
И вот неожиданно Кенадит сообщил Олегу об открытии российского ученого и о баснословном американском Шекспировском фонде. Как диктатор об этом узнал, даже Олегу не было известно.
Все-таки Ричард Бербедж имел за душой нечто такое, что Шаксперу было недоступно. И это «нечто» было у всех актеров «Глобуса», а не у одного Ричарда. У них было представление о чем-то более высоком в своем деле, чем чистый заработок. Шакспер полагал, что сможет подняться до их уровня с помощью графа Саутгемп тона. Бывало, граф приносил рукописи пьес, бывало, пьесы, уже отпечатанные в типографии. И эти произведения всегда выгодно отличались от остальных, тех, которые приносили в театр другие драматурги.
Лучшие актеры труппы лорда-камергера понимали, кто истинный создатель этих пьес, а Шакспер беспокоился лишь о том, чтобы вовремя определить, куда дует ветер конъюнктуры, политической или коммерческой. Он пришел из Стратфорда покорить Лондон, а это в его понимании означало стать богатым и важным. Первого ему удалось достигнуть, хоть и спустя десять лет, а со вторым возникли серьезные проблемы. Шакспер уже понял, какое значительное место в жизни Лондона занимает драматург Шекспир, которого он как бы представлял. Представлять-то представлял, но… Шакспер не мог по-настоящему занять его место и насладиться своей значительностью.
И в самом деле. В театре никто не относился к нему как к поэту или как к драматургу: многие актеры еще помнили его работу на конюшне, где он следил за лошадьми зрителей. Да и те, кто этого не помнил, никак не отождествляли его с самим Потрясающим копьем. Мало ли в Англии однофамильцев. Хотя, как должен выглядеть сам Шекспир, никто не знал, но то, что он должен выглядеть иначе, чем пайщик театра и статист труппы Шакспер, было понятно всем сразу и навсегда. Иначе выглядеть, иначе говорить, иначе ходить, иначе смотреть. И это явно был не тот случай, когда нет пророка в своем отечестве. Шакспер не давал никаких поводов считать его пророком или поэтом. Все знали, что его в первую очередь интересуют деньги, а во вторую женщины или наоборот, порядок значения не имел… Но все видели, что он очень мало интересуется спектаклями, в особенности пьесами своего тезки – Потрясающего копьем.
По этим причинам многие актеры искренне изумились, когда несколько лет назад Шакспер начал публично передавать какие-то рукописи Бербеджу, и потом всегда оказывалось, что это пьесы Уильяма Шекспира. Раньше его пьесы тайно приходили по различным каналам, и лишь узкий круг избранных актеров знал, что это всё так или иначе связано с графом Саутгемптоном. А теперь вдруг последним звеном стал выступать Шакспер!
Впрочем, актерам особо некогда было размышлять над такими переменами. Кто-то, возможно, и догадывался, что за комбинация осуществляется у них на глазах, однако не актерское это дело – вникать в суть комбинаций. Дело актеров предлагаемые комбинации разыгрывать, не задавая вопроса: а для чего всё это? Актеры привыкли произносить те слова, которые для них напишут. Собственные мнения им высказывать не с руки, да и некому, а о чем они там рассуждали сами про себя, одному Богу известно.
Так что слава Шекспира приносила мало удовлетворения Шаксперу. А сам автор пьес, казалось, славой совсем не интересовался. И это бесило Шакспера больше всего.
А тут еще выдался удобный случай разобраться с очередным претендентом. Весь этот месяц труппа кипела: на седьмое назначили представление «Ричарда II». Казалось бы, что за событие? Назначили спектакль, и всё. О спектаклях всегда сообщают заранее, чтобы публика настроилась, собралась, пришла, купила билеты, в конце концов. Но в том-то и дело, что «Ричард II» уже прошел в театре, и прошел, надо сказать, не очень-то успешно. Поэтому в репертуаре февраля его не было. А тут вдруг люди Саутгемптона настойчиво просят сыграть его в начале февраля, а на днях даже определились с точной датой – седьмое февраля. С чего бы это? У них ведь на этот день премьера «Гамлета» была назначена… Ничего, говорят, «Гамлета» собрались сначала в университетах сыграть: в Оксфорде там, в Кембридже… Здесь успеете еще. А нам давайте-ка пока сыграйте «Ричарда»!
Впервые за долгие годы компаньоны не смогли договориться. Бербедж осмелился возражать знатным покровителям труппы. Кончилось тем, что в театр пожаловал сам граф Саутгемптон, собственной персоной. Ричарда Бербеджа на ковер! Они с графом закрылись в гримерной, а Уилл занял верхнюю ложу, развалился в кресле и прикрыл глаза. Никому и в голову не пришло бы, что он может тут подслушивать! Сидит человек, дремлет перед спектаклем. Но он-то все слышит, не потерял с годами свой острый слух! Хотя какие его годы? Тридцать семь лет… Но тише! Внизу, в гримерке, тоже уселись в кресла и молчат. Шакспер понял, даже физически почувствовал, что граф прожигает глазами старину Дика, аж мурашки по коже! Да, Ричарду сейчас не позавидуешь…
– Простите, ваше сиятельство! Но как мне объяснить это труппе?
– Уж постарайтесь, – сквозь зубы прошипел граф так, что Уилл едва разобрал.
– Ну посудите сами. У нас на это число назначена премьера. «Гамлет» – вы же понимаете, что это за пьеса. С «Ричардом» не сравнить, хоть со Вторым, хоть с Третьим!
– «Гамлет» никуда от вас не денется, сыграете еще. А с «Ричардом» наверняка вас ждет триумф. И ты будешь Четвертым. Ричард Тигриное Сердце!
– Помилуйте, а публика?! Публика-то придет именно на «Гамлета». Уже месяц глашатай объявляет, денег ему заплатили немало. – Уилл понял, что Бербедж жестом останавливает графа, потянувшегося к кошельку. – Что вы, ваша светлость, это не главное, я про деньги глашатаю так, к слову, накладные расходы… Если бы только в этом все дело было!
Граф нетерпеливо подергал ногой, а другой постучал о пол. Шакспер как будто видел все это!
– Дик, прости и ты меня, я очень ограничен во времени. Говори короче, без живописи, только суть.
– Что вы, ваше сиятельство, я и так без живописи. И без меня тут такую живопись зрители устроят, когда вместо «Гамлета» мы им «Ричарда Второго» подсунем. Своих не узнаем… Надо хотя бы предупредить о замене спектакля…
– Не надо! – Граф встал. – Именно что не надо! Пусть соберется большая толпа на «Гамлета» – а вы им «Ричарда». Пошумят-пошумят, но посмотрят и поймут, в чем дело, – не маленькие уже. Разбираются в политике. Пора и самим в чем-то участвовать!
– Помилуйте, ваше сиятельство, о чем вы?
– Все, Ричард, вопрос решен. Сделайте, как вам сказано. Иначе драматурга у вас больше не будет. «Гамлета» тоже отберем. А так объявите, что на следующий день он пойдет бесплатно, вход на спектакль по тем же билетам.
– Бесплатно?
– Вот вам ваши двадцать пять фунтов. – Граф бросил кошелек на гримерный столик так, что Ричарду впору обидеться, решил Уилл. – Это больше, чем вы можете надеяться получить даже за премьеру «Гамлета».
