— Дэнчик, лапушка, — на глазах вожака блеснули слезы, — у тебя есть, скажи?.. Ну, заначка, НЗ? Хочешь, я тебе вот сейчас полторы штуки баксов...
— Баксы, баксы! — с горечью сказал Денис. — Все у вас, блин, на баксы. Что я, гиена? Или хлопцев в ломке не видел? Попробую, напрягусь.
На впалых щеках Романа выступил будто нарисованный алый румянец. Он и правда был уже хорош, почти дошел. Но надо было еще протянуть время, довести его до полной кондиции.
— Где же ты своих подносчиков упустил? — тихо спросил Денис.
— Да были, были тут два брата-чечена, почти год с ними без проблем... Пауки черножопые! Уже больше месяца с концами, ни слуху ни духу. На других выходить, а как? Я ж всегда на глазах. А просить некого.
— Да, попался ты... — заметил Денис. — Крепко попался. Разжалобил ты мое сердце...
— Но смотри, Дэн, смотри, чтобы никто! Ни одна душа!
Назавтра, во вторник, надо было снова отправляться за город, в спортлагерь, но Денис знал, что теперь ему можно было и уклониться от священной обязанности «должника» второй ступени. У него имелось дело и поважней, обещавшее в случае удачи поднять его несравненно выше на лестнице их иерархии. То есть сделать довереннейшим лицом, а может быть, и закадычным другом самого лидера профашистской команды и родного сына российского генерала.
Он пришел в знакомую квартиру без звонка, ближе к вечеру, зная, что там непременно дневалит один из соратников. И точно: при Романе, угрюмо бродившем по квартире, неотлучно находилась та самая барышня, которая затащила его тогда во тьму, где ему устроили небольшой экзамен.
— Вот видишь, — сказал Денис, нахально глядя в ее огромные темные глаза, — видишь, крошка, мы уже, кажется, и породнились. А ты боялась!
Вождь, кажется, не сразу узнал Дениса, так ему было тошно. Но когда в глазах его прояснилось, лицо, покрытое мелкими капельками пота, просияло. Он спросил глазами: «Достал?!»
И Денис в знак подтверждения опустил веки.
— Вот что, Анжелка, — вдруг выскользнув из депрессии и с маху, нырком бултыхнувшись в эйфорию, повелительно и как-то уж слишком оживленно обратился к ней Тучкин. — Благодарю тебя, соратница. Ты, как могла, подкрепила меня. А теперь — исчезни, испарись. Видишь этого длинного, рыжего? У нас с ним очень ответственный разговор. Так что топай, заинька. Читай книги по программе.
И, вытащив из кармана, протянул ей двадцатидолларовую бумажку.
Она привычно взяла ее двумя пальцами и через пару минут покинула становище вождя.
— Ну, ладно, — сказал Денис. — Я понимаю, у вас тут сухой закон. А насчет этого как? — и он сделал движение, понятное любому мужику во всех точках земного шара, от Новой Гвинеи до Гренландии.
— Ни-ни! — погрозил пальцем Тучкин. — Если с нашими, так и думать забудь.
— Это почему же? — искренне заинтересованный, поднял рыжие брови Денис.
— Расслабляет, — сказал вождь. — Уводит мысли от борьбы, разжижает кровь. Мы обязаны копить энергию, собирать силы, чтобы потом, в час победы, когда устроим смотр и завершим отбор, зачать нового русского человека. Истинного ария, господина и властелина. Ну, ладно, давай! Ты ведь принес?
— А машина есть? — спросил Денис, радуясь, что пройденный им теоретический курс так славно накладывается на живую практику и что сленг наркоманов, в котором под «машиной» разумеется шприц, будто сам собой вплетается в речь.
— Держи! — Он протянул крохотный полиэтиленовый шарик, классическую дозу.
— Как качество? — тяжело задышав и буквально выхватив гостинец из рук Дениса, часто глотая слюну, спросил Роман. — Сам пробовал?
— У моих, — уклончиво ответил Денис, — всегда стандарт. Может, кому-нибудь не экстра, а мне хватало.
Денис сидел в кресле в другом углу комнаты и листал какой-то журнал, время от времени поглядывая на Тучкина, а тот возлежал молча и неподвижно, только ноздри его нервно подрагивали, и постепенно все сильнее и сильнее сжимались кулаки. И вдруг он легко вскочил, как будто его подняли резким ударом бича. В его глазах горел пугающий зеленоватый огонь.
— Ну вот, — вскрикнул он, — наконец-то! Вот они, звезды, и огонь гнева, и восторг победы! Мы несравненны! Мы непобедимы! Мы откроем врата всадникам смерти! Мы повергнем и растопчем всех этих недочеловеков, всех желтых и черных, карта-
вых и курчавых! Ты, сибиряк, отныне мы братья! Вдвоем мы непобедимы! Ступай, ступай за мной в мое царство, в мой град белых воинов, чистых русичей! Мечом огненным мы пронзим врагов, и наши имена будут начертаны на небесах! Ты слышишь, сибиряк? Денис! Вставай! Облачайся в доспехи! Наш долг — изгнать и извести всю нечисть. Они как клещи, слышишь? Как вампиры, как москиты все эти черные — грязные, вонючие, немытые и пархатые!
Денис молчал: ему еще ни разу так близко не доводилось видеть человеческое существо во власти острого наркотического помешательства, в этом суперкайфе, в этом неистовом подъеме таящихся в глубинах мозга темных страстей и темных иллюзий. И что греха таить — жутковато было рядом с ним, когда в его помраченном, взвинченном мозгу мешались призраки и реальность, ожесточение и блаженство, все то, ради чего эти несчастные готовы были на все, на смерть и убийство.
— Ты о чем, не пойму? — сделал большие глаза Грязнов-младший, стараясь сохранить невозмутимый вид, хотя все внутри замерло в ожидании.
— Тебе что, объяснить? Ведь мы уже здесь на пороге власти. Мы скинем врагов, и их трупы поплывут по реке, а мы будем с берега смеяться и плевать, глядя на эту падаль. Мы свергнем тлетворную грязную власть этих наймитов Сиона, этого Платова и водрузим свое белое чистое знамя над его дворцом! Ты думаешь, что там, на площади, все было случайно? Это мы, наш таран! Люди «Долга» самоотверженно пошли на приступ твердыни! Это мы смяли порядки врагов в доспехах! Этих «омонов»! Мы бросили искру, и на всей площади запылало пламя! Крики! Битва! Так вот, это мы, мы пробили брешь, мы проломили проход! Стена треснула, и через шесть недель ты увидишь, что здесь будет...
Скоро язык его начал заплетаться, мысли хаотично запрыгали, перескакивая с одного на другое, он начал по многу раз повторять одно и то же слово, как будто не в силах дойти до смысла, и, наконец, впал в ступор, уставившись куда-то внутрь себя полуприкрытыми глазами.
Что было делать теперь? Как оставить его одного?
Но колебания Дениса продолжались недолго. В дверь позвонили, и, когда он открыл, в прихожую шагнули один за другим двое стройных молодцов, которых он неизменно встречал там, за городом, за зеленым забором. Третьим был их тренер, физрук, неторопливый, немногословный Нелюбин.
Они холодно и строго приветствовали его.
— А где Роман? — спросил один из них.
— Да не знаю, что с ним, — встревоженно сказал Денис. — Вот хорошо, что вы пришли! А то я прямо не знал, что и делать. Он меня вызвал, сидели, разговаривали, а после говорит: «Голова кружится», прилег и сразу отключился. И уйти не уйдешь... Хоть «скорую» вызывай.
— Ладно, товарищ, — кивнул Нелюбин. — Вот ребята как раз с медицинского, пятикурсники. Разберутся.
— Значит, могу идти? — спросил Денис.
— Ты нам не нужен.
Денис вышел во двор и, помахивая сумкой, легкой походкой направился к арке, вышел на улицу, но пошел почему-то не к остановке, а к подъезду дома, стоявшего прямо напротив пятиэтажки, где на четвертом этаже обосновался Роман Тучкин.
Денис поднялся на четвертый этаж и присел на подоконник окна, выходившего во двор. Изогнулся, просунув руку между рамами, вытащил из расщелины в стене серебристую коробочку размером меньше портсигара с тянущимся тонким проводком антенны. Щелкнул кнопкой, извлек микрокассету, поставил другую и подключил легкие наушники, точь-в-точь такие же, как у тинэйджеров, всюду шляющихся со своими плейерами. Слышно было достаточно хорошо, чтобы разбирать каждое слово.
— ... и что с ним? — донеслось откуда-то издали, но Денис узнал голос Нелюбина.
— Опять поплыл, — ответил, видимо, один из тех двоих.
— Вот ведь мразь! — с брезгливым презрением проговорил Нелюбин. — В такой момент тащиться вздумал.
— Он тут уже над собой не волен, Павел Петрович, — отозвался другой. — Видно, заначка была.
— А может, этот рыжий Денис добыл? — подозрительно спросил Нелюбин. — Уж больно ушлый паренек.
— Скорее всего, канал тот же. Наверное, его чеченцы.
— Ну уж нет, — усмехнулся Нелюбин, — кто угодно, только не они. Те далеко уехали... Ну, как он, не загнется?
— Здоровый, бычара, через сутки очухается.
— Недаром я вас вызвал, как сердце чуяло. Ну, да ладно, ребята... Мне тут надо перемолвиться кое с кем парой слов.
Пошла пауза, которая продлилась почти минуту, пока, наконец, снова не раздался в наушниках уже совсем другой, почтительный и послушный голос тренера-ассистента-сэнсея-вице-фюрера Нелюбина:
