Таня Салседо достойна восхищения.
И ее руки, набившие весь этот текст, достойны восхищения, они — совсем не то, что скрюченные от бесконечно низких температур пальцы Габриеля. Они — совершенно особенные, и кожа на них не такая, как у других людей, это — мутировавшая кожа, она полна неприятных подробностей в виде всаженных в плоть ржавых рыболовных крючков и обломков лезвий.
Таня Салседо — хитрюга, каких мало.
Она не просто пишет письмо, она задает вопросы и подкрепляет их крючками и лезвиями. Вопрос — крючок, вопрос — лезвие. И попробуй только не ответить на них или ответить неправильно, крючки и лезвия разорвут тебя в хлам. Исполосуют. Не оставят живого места.
Бывают ли счастливы голуби? — иди ты к черту, Таня!
Я могла бы сделать тебя счастливее? — иди ты к черту, Таня!
Я могла бы составить смысл твоей жизни? — иди ты к черту, Таня!
Мы встретимся как влюбленные или как друзья? — иди ты к черту, Таня!
Подойдет ли мне «8–9–8»? — иди ты к черту, Таня, кури, что хочешь!..
Хорошо еще, что рыболовные крючки не достигают глубин, на которых плавают крамольные мысли Габриеля, вернee, — одна-единственная, сверкающая ослепительной чешуей, мысль — иди ты к черту, Таня!.. На поверхности же дела обстоят прекрасно,
я очарован тобой до самой последней возможности, я мечтаю о тебе, и жду волшебного, замечательного, лучшего на свете Туниса, где мы встретимся как влюбленные, чтобы больше не расставаться никогда.
Целую тебя, моя девочка, навеки твой
Габриель
«Моя девочка» — такой же явный перебор, как и «навеки твой», но Таня будет в восторге, и амариллис будет в восторге, и зеркало, и сраная кукла Пилар (уменьшенная копия сраного манекена Васко), о портрете покойной бабушки и говорить не приходится. «Встретимся как влюбленные, чтобы больше не расставаться никогда»? С тем же успехом можно встретиться, как друзья, как фанаты Дзамбротты и Виктора Вальдеса, как поклонники Федерико Гарсиа Лорки, великого поэта; как официанты, приехавшие обслуживать конгресс по проблемам рака предстательной железы — никакой особой разницы нет, ведь Габриель вовсе не собирается ехать в Тунис. И он наверняка сможет оттянуть время и задвинуть Тунис подальше либо вообще отправить его в мезосферу, где тот замерзнет насмерть и перестанет существовать как государство.
Лучше бы Тане продолжать курить сигары «Боливар».
С ними она была дерзкой, независимой и непредсказуемой, маленьким диктатором, необъезженной лошадкой, femme fatal, братской могилой разбитых мужских сердец. Разве мог Габриель предположить, что все закончится так скоропостижно и так банально?
В причины дальнейшего молчания Тани он не вдается, хотя и предполагает, что рано или поздно она себя проявит.
Но пока проявляет себя Рекуэрда, слегка осоловевший от вина:
— Давно хочу спросить тебя умник… Кто посоветовал тебе отпустить бороденку?
— Моя девушка, а что? — настораживается Габриель.
— По-моему, у нее не все в порядке со вкусом.
— Это почему же?
— Потому что борода тебе не идет.
— Вам-то какое дело?
— Никакого, но выглядишь ты по-дурацки. Все равно как десятилетний ребенок нацепил бы на себя кусок пакли, залез на стул и принялся бы рассуждать о мировых проблемах. Сколько тебе лет, умник?
— Давно не десять.
— Один черт, лучше бы тебе сбрить ее.
А тебе не мешало бы приземлиться на тренажеры и прекратить жрать в неограниченных количествах, — думает про себя Габриель, но ничего такого вслух не произносит.
— Ладно, чего надулся? Я пошутил. Пошутил. Ты, в общем, неплохой парень. Умеешь составить компанию и вовремя сказать, чего нужно. Тебе бы политикой заняться.
— Я стараюсь держаться от политики подальше. Ничего хорошего в ней нет.
— Что ж, это правильный подход к делу. Держись от нее подальше. А заодно и от хозяйки здешних райских кущ.
Рекуэрда повторяется или не хочет слышать того, что втолковывал ему Габриель.
— Я уже говорил вам. Не стоит волноваться на ее счет.
— А я волнуюсь. Я только то и делаю, что волнуюсь о Ней. Я видел ее два раза, так же как и ты. К ней не достучишься, она вечно занята на своей кухне, а двери вечно заперты. Я понимаю, работы здесь невпроворот, но и отдыхать когда-нибудь надо, ведь так?
— Так.
— Я видел Ее два раза, но мне хватило бы и одного. Чтобы сказать Ей то, о чем я говорил тебе целый вечер. Вот уж не думал, что дожив до сорока пяти, буду сохнуть по русской. Есть у тебя какие-нибудь объяснения?..
* * *
…Никаких объяснений нет.
Веснушчатая орхидея водворена на место, но, прежде чем вернуть ее, Габриель не удержался и сунул нос в вазу: вдруг откроется секрет жизнестойкости цветка?
То, что он увидел внутри, не предназначено для человеческих глаз, и вообще не предназначено для существ, у которых есть глаза. Это могло бы понравиться червям, но червей-то в странном гумусе как раз не наблюдается. Зато есть много всего другого: крохотные осколки клювов или костей, собственно кости, похожие на рыбьи, мелкие бледные корешки (самому цветку они не принадлежат), остатки каких-то волокон; волос — достаточно толстый, то ли светлый, то ли седой, несколько перьев величиной с ноготь, металлический кругляшок сантиметром в диаметре,
высохшее тельце термита.
Габриель знает точно — это термит, а не, к примеру, сигарный жучок Lasioderma serricorne. Он запомнил термита во всех подробностях, и это — татуажные подробности его связи с носительницей кобуры Христиной. Габриель пытается представить тот участок шеи бывшей возлюбленной, где восседал термит, но вместо этого в голове его проплывают совсем другие картинки, на первый взгляд никак не связанные между собой: большой дом с открытой террасой, посадками и мандариновой рощей, где он мог видеть такое сооружение? В одном из путеводителей?
Нет.
В одной из книг, посвященных интерьерам?
Тоже нет.
В интерьерных книгах дома выглядят новехонькими, свежими, только что выкрашенными или искусно состаренными, про этот дом такого не скажешь: он порядком обветшал, хотя и старается держаться молодцом. Впечатление такое, что давно (лет десять назад) дом населяла большая семья, но по каким-то причинам бросила его и бежала в спешке. За мандариновой рощей и посадками никто не ухаживает, они пришли в упадок; гамак, натянутый между деревьями, превратился в выцветшую тряпку. Стекла в оконных рамах — мутные, пыльные, в черепичной крыше не обошлось без провалов, дверь болтается на одной петле.
Войти внутрь не составит труда.
На что можно наткнуться в покинутом доме? На пустые комнаты, остатки обоев и мебели, мусор, черепки битой посуды, забытую фотографию в треснувшей рамке, забытую игрушку, на брошенное гнездо горихвостки. Ничего подобного в этом доме нет, и комнат тоже нет.
Вместо комнат присутствуют длинные, полутемные ходы и галереи, прорытые в песке или веществе, похожем на песок — только каким-то образом переработанном и склеенном. Здесь тепло и влажно, где Габриель мог видеть такие уходящие в бесконечность пещеристые галереи? В одном из атласов?
Нет.
В одной из книг, посвященных общественным насекомым?
Тоже нет.
В книгах, посвященных общественным насекомым, некому сопереживать, как невозможно представить себя частью колонии. Тогда почему Габриеля не покидает странное ощущение, что он вернулся к себе, вернулся домой? И этот странный звук, который вырвался из его горла несколько секунд назад и продолжает звучать вне зависимости от его воли и желания…
Определенно, это похоже на стрекот.
Нужно взять себя в руки, стереть картинки, проплывающие в голове, и захлопнуть, наконец, стрекочущую пасть. Иначе посетители «Фиделя и Че» будут страшно удивлены или — хуже того — испугаются до смерти.
Посетители.
В магазине, как обычно, никакого аншлага, а из посетителей есть только светловолосый мальчишка лет десяти, в такой же светлой футболке, светлых кроссовках и фисташковых носках. Он околачивается здесь добрых полчаса, Габриель успел вспомнить о детской любви к мороженому, уединиться в подсобке, изучить орхидейный гумус, выглянуть в зал и снова уединиться, а малыш все не уходит. Он отказался от тех немногих детских книжек, что присутствуют в ассортименте, и отказался от роскошнейшего «Драконоведения», так что Габриелю пришлось оставить его наедине с гораздо более взрослыми и серьезными книгами. Последнее, что заметил Габриель прежде, чем покинул малыша, — ребенок с большим интересом разглядывал альбом «Эдит Пиаф в картинках и фотографиях».
