— С чего бы тебе быть одиноким, если у тебя есть девушка?
— Я же сказал — она далеко. Но скоро, возможно, станет ближе. Я просто жду ее. Нахожусь в ожидании…
— Значит, здесь ты убиваешь время?
— Провожу его в приятной беседе, за тихими играми.
— Лучше бы ты ходил в спортзал…
«Лучше бы ты сам ходил в спортзал, слоняра!» — огрызается про себя Габриель, и зачем ему нужно было выдумывать историю про девушку, которую он якобы ожидает? И кого конкретно он имел в виду?
Таню Салседо.
Конечно же Таню.
Веб-камера, купленная три недели назад и опробованная через день, приблизила Таню и ее второй глаз на почти интимное расстояние. На интимное отсутствие расстояния. Целые сутки Таня и Габриель списывались едва ли не через каждые четыре часа, уточняя время сеанса, а в промежутках Габриель выбирал подходящую к случаю рубашку (чтобы в конечном итоге остановиться на футболке), слюнявил брови, придавая им решительную прямоту и законченность. За час до сеанса он вымыл голову и выдернул парочку торчащих из носа неэстетичных волосков. Это — финальные штрихи, завершающие образ старины Хэма (Таня непременно останется довольна). А перед этим Габриэль занимался собственной бородой. До сих пор она была предоставлена сама себе и росла, как бог на душу положит. Что не совсем правильно — ведь за бородами необходим уход. Парикмахерам Габриель не доверяет, последний раз он посещал barberia[45] с сеньором Молиной, еще будучи ребенком — что же это было за мучение!.. Выход нашелся в лице специалиста по триммингу и собачьим стрижкам, Габриель обнаружил соответствующее объявление в соседнем квартале.
БЫСТРО
НЕДОРОГО
ВАША СОБАКА ВЫЙДЕТ ОТСЮДА АЛЕНОМ ДЕЛОНОМ
Постаревший Ален Делон выглядит сейчас, мягко говоря, неважно, но и специалисту по триммингу никак не меньше семидесяти.
— Возьму с тебя, как с ретривера, — заявил специалист. — Работенка уж больно деликатная.
Неизвестно, становятся ли ретриверы Аленами Делонами после посещения специалиста, но от своей бороды Габриель был в полном восторге, теперь она представляет собой среднее арифметическое между бородой Фиделя и бородой Че.
После того как была подкорректирована внешность, Габриель переключился на аксессуары. Их немного — всего-то два. Сигара «8–9–8» и веснушчатая орхидея из «Троицкого моста». Зачем он умыкнул ее из patio — непонятно.
Да нет же, речь идет о прокате на время — чтобы украсить пространство перед монитором, ведь веснушчатая орхидея — необычный цветок. Это не банальные розы, фиалки, фрезии, гардении или saltaojos,[46] от которых без ума любая девушка.
Таня— не любая.
В пальцах у нее зажата сигара «Боливар».
Цветок орхидеи не был похищен, тем более что Габриель не взял его исподтишка. Просто аккуратно снял вазу со столика. Это видели Ким и Ван, и Рекуэрда мог бы увидеть при желании, но он как раз отлучился в туалет. Это видел манекен Васко, как обычно сидевший в кресле и сверливший пустыми глазами противоположную стену.
— И одолжу у вас цветок на пару часов, — громко сказал Габриель, обращаясь прежде всего к Васко. — И сразу же верну.
Никакого ответа, что можно расценивать как согласие.
…Сигара слева, пепельница — справа, веснушчатая орхидея — вместе с Габриелем — посередине. За пять минут до появления на мониторе Тани Салседо Габриель раскурил «8–9–8» и теперь восседаете облаках дыма. Не менее живописного, чем дым с постановочной фотографии, присланной Таней.
Живая Таня, возникшая на экране, много интереснее, чем ее дерзкие письма. И она не просто хорошенькая, она красива, как богиня. Красота, запечатленная на снимке, была лишь оболочкой: теперь в воздушный шар по имени Таня Салседо вдохнули воздух. И если до сих пор он лежал на вытоптанной траве, рядом с плетеной приготовленной для путешествия корзиной, то теперь — оторвался от земли и несет Габриеля к таким высотам, что дух захватывает. Где-то там, далеко внизу, в долине воспоминаний, остались Ульрика, Христина, мерзавки Габи и Габи и все прочие девушки. Они исчезают из поля зрения даже быстрее, чем можно было предположить, они не больше спички, нет — не больше спичечной головки, нет — их не существует вовсе.
— Привет, Габриель! — говорит Таня.
Техника, пусть и продвинутая, все же несовершенна: слова, произнесенные Таней, не успевают за артикуляцией ее губ, отчего возникает немного комический эффект. Он-то и спасает Габриеля с его плетеной корзиной от дальнейшего вторжения в стратосферу и — впоследствии — в мезосферу, где температура приближается к минус девяносто.
При минус девяносто кого угодно ждет неминуемая смерть.
А Габриель больше не согласен умирать от любви. Это и в ранней юности не входило в его планы, что уж говорить о сегодняшнем дне.
— Э-э! Привет, Габриель. — Таня машет ему рукой из монитора. — Ты меня слышишь?
— Я слышу. Привет, Таня.
Несколько секунд кубинка бесцеремонно рассматривает Габриеля, хмурится, растягивает губы в улыбке, облизывает их кончиком языка, морщит переносицу — и снова улыбается.
— Что-то не так? — интересуется Габриель.
— Все так. Ты красавчик и отпустил бороду! О-о!!! Это же здорово!
— Я не отпускал. Она сама выросла. Я вижу, что твой второй глаз такой же замечательный, как и первый. И с ним все в порядке…
— Смешной! Ты смешной! Но все равно красавчик. У нас вечер, а у вас?
— У нас ночь. Это тебе, — спохватывается Габриель и придвигает веснушчатую орхидею поближе к монитору. — Это тебе, от всего сердца. Я рад тебя видеть.
Картинка на секунду теряет четкость и распадается на пиксели, но слезы умиления, выступившие на глазах Тани, все равно очевидны.
— Какой красивый цветок. Никогда не видела таких.
— Я выбрал его для тебя. Специально.
— Спасибо, Габриель, спасибо. Ты мечтатель, я так и знала. Ты нежный.
— Конечно, я ведь курю «8–9–8». — В подтверждение этого Габриель затягивается и выпускает клубы дыма.
— Тебе идет сигара и идет борода. Ты просто вылитый Фидель. Вылитый Че. Обещай мне не сбривать ее…
— Обещаю.
— Привет тебе от деда.
— Привет и ему. Он стал реже писать. Что случилось?
— Он болел.
— Что-нибудь серьезное?
— Нет-нет, — пугается Таня на той стороне монитора. — Был сердечный приступ, но все обошлось. Теперь дела идут на поправку. Расскажи, что у тебя происходит?
— Все как обычно. Работа.
— Ты много работаешь, да?
— Не без этого.
— Но, надо полагать, и отдыхаешь?
— Время от времени.
— А как ты отдыхаешь?
— Встречаюсь с друзьями. Играю с ними в шахматы, играю в маджонг.
— Что такое маджонг?
— Игра, где очень много красивых костей. Ее еще называют «Китайской игрой четырех ветров». А кости в ней похожи на домино, но только отчасти. Рисунки на них другие.
— Что же там нарисовано?
— Самые разные символы. Иероглифы. Птицы Люди. Цветы. И названия костей прекрасны.
— Назови хотя бы несколько.
— Три дракона — красный, зеленый, белый. Четыре ветра. Бамбуки и доты. Сезоны…
— Мне бы хотелось сыграть в эту замечательную игру! Сыграть с тобой.
— Не получится.
— Почему? — Таня, совершенно по-детски фыркает и надувает губы.
— В эту игру нельзя играть вдвоем, только вчетвером.
— Вчетвером, да? От четырех отнять одного — получится три. У тебя трое друзей?
— Пожалуй, что так.
— Ты же писал, что у тебя проблемы с друзьями.
— Эти проблемы — не глобальные. Есть люди, с которыми мне приятно общаться, вот я и называю их друзьями.
— Расскажи про них. Чем они занимаются?
— Один — полицейский, очень серьезный человек. Еще один — профессиональный фотограф, и уж поверь, он снял бы тебя потрясающе. А еще один…
Тут Габриель ненадолго замолкает, он и понятия не имеет, чем занимается китаец Ван. Ван мог нагрянуть к родственникам, которые держат забегаловку с фаст-фудом, он мог оказаться туристом, слегка подзадержавшимся в Городе (но какой турист будет возить за собой сундук с маджонгом?); мог оказаться студентом, аспирантом или представителем фирмы по изготовлению игрушек сомнительного качества, приехавшим для изучения рекламаций, но все это выглядит блекло на фоне полицейского и фотографа-профессионала и — особенно — на фоне Габриеля и его бороды.
— А еще один— китаец. Чем он промышляет, я не знаю. По ходят слухи, что он стоит во главе самой мощной из мафиозных группировок Триады в Европе…
— Правда?
— …или занимается промышленным шпионажем в пользу Поднебесной.
— Правда?
— Правда — одно из двух.
— А твой друг-полицейский в курсе?
