— Как же он утонул? — спросил он Силкина.
— Достоверно не известно, — волнуясь, принялся рассказывать Силкин. — Свидетельства очевидцев в советское время десятки раз переписывались, так что до правды теперь не докопаешься. Есть, конечно, книжка Фурманова, да еще этот самый фильм. Однако, между нами говоря, и то, и другое — художественный вымысел. Местные историки пытались что-то выяснить, но как-то все выходит противоречиво, — Силкин виновато развел руками. — Картина складывается примерно такая. Чапаев ночевал в деревне, на том берегу, с небольшим отрядом. Его основные силы базировались дальше, вон там. Белые напали внезапно, под утро. Всех его людей перебили почти сразу. Он бросился в реку и поплыл. И где-то здесь его подстрелили.
Некоторое время Ельцин сосредоточенно созерцал унылый пейзаж.
— А речка-то не больно широкая, — с некоторым разочарованием заметил он. — Полкилометра и то не будет.
— Это только кажется, — патриотично возразил Поливайкин. — На воде всегда расстояние скрадывается. Да еще темень, хоть глаз выколи. Тут метров шестьсот, не меньше.
— Если б его не ранили, он бы переплыл, как нечего делать! — гнул свое президент.
— Ну, был он ранен или нет, никто точно не знает, — проговорил Лисецкий, понижая голос. — Тело-то ведь не нашли, да и вряд ли искали. Может, это потом режиссеры фильмы выдумали, для красивости.
— Раненый он был! — категорично повторил Ельцин. — Я кино видел.
— Ну да, раненый, — послушно согласился Силкин. — Но вот до этого места он доплыл. А здесь его вторая пуля нашла. Или уже сил не хватило.
Все помолчали, отдавая дань памяти погибшему герою революции. Вдруг Силкин хихикнул и покрутил головой.
— У нас тут один краевед есть, — заговорил он уже другим тоном, интимным. — Отсидел при советской власти за убеждения, старенький уже. Книжки пишет по истории нашей области. Так он вообще уверяет, что у Чапаева в селе бабенка была, молодуха. Солдатка вдовая. И он к ней в ту ночь и отправился чуть ли не в одиночку, с небольшой охраной, — Силкин вновь прыснул. — А братья ее, недовольные тем, что он их сестру бесчестит, взяли да и выдали его белым. А когда те его накрыли, он пьяный был в драбадан.
— Вранье! — отрубил Ельцин. — У нас любят про выдающихся людей всякую пакость придумывать. Вон про меня тоже болтают, что я пью, — он сердито надулся. — Да если бы я пил, как бы я страной управлял?
— Я и сам не верю, — торопливо закивал Силкин, заглядывая снизу вверх в лицо президенту. — Так просто привел эти домыслы для объективности.
— Ну что, назад поплывем? — с надеждой осведомился Лисецкий. Он заметно замерз.
— Погоди, — осадил его Ельцин. — А песню спеть?!
Он выпрямился, отставил ногу и затянул:
— Из-за острова, на стрежень, на простор речной волны...
Пел он громко, и это было, пожалуй, единственным достоинством его исполнения. Все тут же присоединились к нему. Песня вообще-то была о Волге и Стеньке Разине и не имела ни малейшего отношения к Уралу и Чапаеву, но чиновники старательно вторили. Пели Силкин, Лисецкий и Разбашев. Даже Боня, не знавший слов, что-то мычал. Хор получался довольно нестройным. Ельцин принялся дирижировать, но, не обладая ни слухом, ни должным навыком, синхронизировать пение не мог. Тянули вразнобой: кто в лес, кто по дрова.
И тут из задних рядов вперед пробилась Татьяна Сту-колова и, встав рядом с президентом, повела звучным, уверенным сопрано. Ельцин, не прерываясь, с благодарностью обнял ее. Она, смеясь, запела еще лучше и склонила голову ему на плечо.
Была она в короткой серой меховой шубе и ярком павловопосадском шалевом платке, накинутом на плечи. Гордая президентской лаской и всеобщим вниманием, она чуть покачивалась в такт мелодии и игриво поводила плечами. Ее глаза блестели, грубоватое лицо с сильным макияжем помолодело и похорошело, сделавшись почти красивым. В дородной фигуре появилась девичья легкость.
Воодушевляясь все больше, Ельцин тоже взялся приседать и притоптывать с медвежьей ловкостью. Чиновники начали хлопать в такт его движениям. Когда исполнялся куплет про то, как веселый и хмельной Стенька Разин справлял новую свадьбу с молодой княжной, президент, разошедшись, ударил себя кулаком в грудь, а затем показал на Татьяну. Он явно отождествлял себя с народным героем-разбойником, а Татьяну с его спутницей.
То, что произошло дальше, невозможно было предсказать. При словах «и за борт ее бросает в набежавшую волну» Ельцин, войдя в образ, подтянул Татьяну к себе, словно подхватывая на руки, а затем толкнул вперед. На беду, он сделал это чересчур азартно и сильно. Послушная ему, она качнулась, оступилась на скользкой палубе и, не удержав равновесия, полетела за борт. Раздался глухой всплеск, и темноту прорезал истошный женский визг.
Песня сразу оборвалась. Все в ужасе бросились к борту и свесились вниз.
— Стой?! — взревел Ельцин, вероятно, еще не осознав, что произошло. — Куда?!
— Таня, ты как? — взывал Силкин. — Жива?
— С вами-то ничего не случилось? — обнял Ельцина Поливайкин.
— А-а-а! — заходилась отчаянным криком Татьяна. — Помогите!
Она барахталась в черной воде изо всех сил, но стремительно намокавшая шуба неумолимо тянула ее ко дну. Видно было, что она еле удерживается.
— Спасайте женщину! — командовал Разбашев неизвестно кому.
— Скорее! — горячился Ельцин, вырываясь из объятий Поливайкина. — Что ж вы стоите! Прыгайте же к ней кто-нибудь!
Чиновники метались вдоль борта, сбивая друг друга с ног.
— Быстрее! Быстрее! — кричали они друг на друга. Однако выполнять команду президента и прыгать в ледяную реку никто не собирался.
— Караул! — надрывалась из воды Татьяна. — Тону!
— Да где тут капитан?! — вдруг капризно воскликнул Лисецкий. — Чего он ждет?! Человек же за бортом!
Ельцин окончательно рассвирепел.
— Я сам ее спасу! — объявил он, неуклюже стаскивая с себя пальто.
Поливайкин, Лисецкий и Разбашев вцепились в него и повисли на нем, как бультерьеры.
— Даже думать не моги, Борис Николаевич! — воскликнул Поливайкин. — Ты нам здесь нужен!
— Калюжного! — вспомнил Лисецкий. — Калюжного к ней кидайте!
— Нет! — в ужасе заверещал Калюжный, пускаясь наутек с поразительной для его комплекции живостью. — Мне нельзя! У меня сахарный диабет!
— Помогите же хоть кто-нибудь! — доносился до нас слабеющий голос Татьяны. — Не могу больше.
Она уже захлебывалась, ее сносило течением. Артурчик решительно сбросил пиджак.
— Господи, ну почему всегда я?! — воскликнул он с тоской. — Я ведь даже плавать не умею.
— Ты что, в натуре прыгать собрался? — оторопел Боня.
— А что мне еще остается? — едва не плача, парировал Артурчик. — Если никто больше и с места не сдвинется?
— Хочешь, я с тобой прыгну? — импульсивно предложил я.
— Конечно, хочу! — не колеблясь, ответил Артурчик. — Он еще спрашивает!
— Тогда по счету три, — проговорил я, тоже срывая верхнюю одежду и швыряя ее Боне. — Давай, живо. Раз, — я сделал шаг к борту, до смерти боясь, что сейчас передумаю. — Два. Три. Пошел! Мать твою!
Я сам не знаю, как прыгнул. Но я прыгнул, зажмурившись, все еще крича матерные ругательства. В ледяную обжигающую воду я вошел камнем. Она накрыла меня с головой, затем я вынырнул, выплюнул ее изо рта и взвыл. Было не то что холодно — смертельно. Кажется, у меня сразу застучали зубы. Я принялся яростно молотить по воде руками и ногами. Ноги, впрочем, тут же отяжелели: я забыл скинуть туфли.
— Прости, друг! — услышал я голос сверху и только тут заметил, что никакого Артурчика рядом со мной не было. В последнюю секунду он все-таки остался.
Я прохрипел пару нелестных эпитетов в его адрес.
— Прости, ради бога! — проникновенно кричал он, молитвенно складывая руки. — Я хотел. Я, честное слово, хотел. У меня не получилось...
— Хоть один смелый нашелся! — донесся до меня одобрительный отзыв Ельцина. — Давай, к ней греби!
— Вон она! Вон там! — со всех сторон кричали мне чиновники, указывая с палубы руками. — Плыви быстрее!
Татьяна, булькая, маячила в нескольких метрах от меня, как огромный поплавок: то уходя под воду, то опять показываясь на поверхности. Силы ее таяли. Не переставая материться, я сделал в ее сторону пару гребков.
— Лови! — крикнул мне Боня, швыряя спасательный круг из прессованного пенопласта. Я еле успел увернуться, иначе меня бы пришибло. Перелетев через мою голову, круг плюхнулся в воду между мной и Татьяной, обдав меня фонтаном брызг. Я подтолкнул его к Татьяне, и она вцепилась в него обеими руками.
— Мамочка родная! — проскулила она, поднимая ко мне мокрое, жалкое лицо. — Да что ж это такое?!
Она задыхалась, плакала и едва двигалась.
— Все в порядке, — твердил я, пристраиваясь рядом и тоже хватаясь за круг. — Еще минутку потерпите, ладно?
