недели и часам в сутках. Будешь как белый человек.
В магазине канцтоваров они долго и придирчиво выбирали цвет обложки: черный, темно-синий или коричневый. Никаких других цветов сегодня не предлагалось, хотя бывали и красные, и зеленые, и даже нежно-голубые. В принципе, разница невелика, все три цвета темные, мрачные. Коричневый единодушно отвергли сразу, Настя настаивала на черном (выглядит очень по-деловому, солидно), но Алексею больше приглянулся темно-синий. Он вообще, в отличие от своей подруги, не любил черный цвет.
— Нечего траур разводить там, где можно без него обойтись, — говорил он.
Заплатив в кассу сорок четыре копейки, они купили синюю тетрадь и двинулись в сторону дома. На следующей улице им попался киоск «Мороженое», и, несмотря на холодную ветреную погоду, они не смогли пройти мимо.
— Лешик, а что это за Школа молодых ученых, ради которой нужно ходить в комитет комсомола? — спросила Настя, осторожно облизывая шоколадную поверхность эскимо.
— Это такое выездное сборище аспирантов и научных сотрудников комсомольского возраста и примерно одной научной специализации. Молодые математики, молодые юристы, молодые химики и далее везде. Съезжаются эти молодые ученые со всей страны в какое-нибудь одно место, там им читают лекции, проводят семинары, круглые столы, организуют всякие мероприятия. Ну и народ на свободе веселится и развлекается по возможности.
— А комитет комсомола каким боком?
— Так желающих-то много, а направляют только самых достойных, как обычно. Проводят собеседования и выносят решение: пущать или не пущать.
— Комитет комсомола решает, кому можно пить водку на свободе, а кому нельзя, — усмехнулась Настя. — И какие у тебя шансы?
— Надеюсь, высокие. Я аспирант первого года, так что пока ничем себя не скомпрометировал. Хотя у первого отдела, конечно, может быть другое мнение.
— У первого отдела? — удивилась она. — У вас тоже такой есть? Я думала, контора бдит только за оборонкой и государственными тайнами.
— Аська, ты не перестаешь меня удивлять! Прикладная математика — это всегда инженерия и оборонка. И за нами, рассеянными и доверчивыми учеными, нужен глаз да глаз. Впрочем, я еще не полноценный ученый, а так, молодой и начинающий. Но соответствовать обязан. Кроме того, выездные Школы бывают не только всесоюзные, но и международные, туда приглашают ученых из братских соцстран. А вдруг мы начнем выбалтывать им свои научные идеи, а эти ученые окажутся американскими шпионами и украдут наши гениальные наработки, чтобы использовать на вражеском производстве?
Последние слова он договаривал, давясь от хохота. Подтаявшее мороженое капнуло на полу куртки, и Алексей досадливо поморщился.
— Вечно я заляпаюсь… Сколько раз зарекался не есть мороженое на ходу! Подержи, пожалуйста.
Он сунул свой вафельный стаканчик Насте, достал носовой платок и принялся оттирать белесое пятно.
Некоторое время они шли молча, сосредоточенно доедая мороженое.
— Мне начальница выволочку устроила, — негромко сказала Настя. — Тоже из-за конторы. Никогда не думала, что ее так много повсюду. Просто вообще в голову не брала, а оказалось…
— Тебе? — изумился Леша. — Из-за конторы? Это что за новости? Ты замечена в неподобающих связях с иностранцами?
— Из-за нашего разговора по телефону. Ты спросил, беру ли я взятки, а я ответила, что в милиции взяток не бывает.
— И что с того?
— Начальница считает, что не надо. Даже шутить опасно. Нельзя. Могут слушать. Бред, конечно, кому мы нужны… Но с другой стороны, я стала вспоминать всю последнюю неделю, и получилось, что теперь у всех на уме только Комитет. Только об этом и говорят.
— Надо же, — усмехнулся он. — А у нас в институте говорят только о войне. Ну, в том смысле, будет она или нет.
Пришла очередь Насти изумляться.
— О войне? О какой войне?
— О какой-нибудь. Брежнев — это разрядка, разоружение, мирные соглашения. Брежнева не стало — и непонятно, как будет дальше. Что ты на меня так смотришь? У вас что, об этом никто не говорит?
— Да нет, у нас все больше про смену руководства. Про войну даже не упоминают. Леш, а ты меня не разыгрываешь? Что-то мне слабо верится, что в наше время кто-то может бояться войны.
— Это потому, что ты газет не читаешь, — с улыбкой изрек Чистяков. — Ведь не читаешь?
— Неправда, я «Литературку» читаю. Особенно судебные очерки и шестнадцатую полосу.
Сказала — и рассмеялась над собственными словами. На последней, шестнадцатой, полосе «Литературной газеты» печатались юмористические рассказы, шутки, одним словом, такое, что вызывает улыбку. Все остальное, за исключением судебных очерков, было Насте Каменской неинтересно.
– И все?
— Остальное — скука смертная, — честно призналась она.
— Ты полностью аполитична, подруга.
— Что есть — то есть, — согласилась Настя. — Я — сплошной дефект: газеты не читаю, политикой не интересуюсь, и у меня нет таких роскошных форм, как у французской актрисы, на которую ты глаз положил.
— Зато у тебя хороший характер и прекрасная память. Это перевешивает. Слушай, давай поедем на автобусе, а? Погода противная, домой хочется.
Такое предложение Настя поддержала с энтузиазмом: гулять она не особо любила, предпочитая сидеть дома с книгой или с какой-нибудь работой, хотя и понимала, что ходить на свежем воздухе полезно. Для этого людям выходные и даются. Но кто в двадцать два года думает о том, что полезно для здоровья?
Дома они в четыре руки взялись за обед. Впрочем, Настины руки годились только для самой примитивной помощи: подать, вымыть, убрать, протереть. Такие сложные позиции, как «тонко порезать», «вовремя снять с огня», «замешивать до состояния густой сметаны», были ей не по плечу, зато Алексей превосходно с ними управлялся, причем делал это с удовольствием, вдохновенно и изобретательно.
— Где проводят эту вашу Школу юных гениев? — спросила Настя, когда процесс подготовки был окончен, все поверхности вымыты и вытерты и оставалось только ждать, с голодной тоской глядя на стоящие на огне кастрюлю и сковороду, и вдыхать вырывающиеся из-под крышек запахи.
— В разных местах по всему Союзу. В этом году — в Ташкенте. А что?
— И когда?
— Опять же в этом году — в марте, но каждый год по-разному.
Она завистливо вздохнула и сглотнула слюну.
— Счастливый! В Москве будет холод, мрак, сырость и грязь под ногами, а в Ташкенте тепло, все цветет, фрукты созрели… Говорят, там в марте уже черешня поспевает.
— Осталась бы в аспирантуре — тоже была бы счастливая, — заметил Леша. — Тебе же предлагали, но ты отказалась.
Это правда, ей предлагали. Но предлагали аспирантуру по кафедре уголовного процесса, а это было Насте Каменской неинтересно. Если бы ей предложили остаться на кафедре уголовного права и криминологии, она бы, наверное, призадумалась, но… Желающих заняться подготовкой диссертации по уголовному праву или по криминологии было намного больше, чем аспирантских мест, и среди этих желающих всегда бывало слишком много тех, кого «надо взять». Впрочем, у Насти были в тот момент свои резоны. Во-первых, работа в учетной группе давала доступ к статистике, и это было ей действительно интересно. Оставшись на университетской кафедре, она никогда в жизни не получила бы доступ к статистической информации, имеющий гриф секретности. Во-вторых, аспирантская стипендия не шла ни в какое сравнение с офицерским окладом: должностной оклад плюс оклад по званию, а через какое-то время начнет капать надбавка за выслугу лет, да еще один раз в год бесплатный проезд к месту
