У Клиффорда Венкинса выступил пот на лбу, хотя здесь, на высоте шести тысяч футов над уровнем моря, было довольно прохладно, несмотря на яркое солнце.
- Извините, - сказал он. - Они бы все равно явились…
- Удивительно, откуда они узнали день и час моего прибытия! Я ведь заказал билет только вчера утром.
- Э-э… да… - проблеял он.
- Полагаю, они всегда готовы обеспечить популярность тем, кто вам нужен, - заметил я.
- О да, конечно! - радостно согласился он.
Я улыбнулся ему. Трудно винить его за то, что он использовал меня в качестве платы за былые и будущие услуги. Я знал, что моя нелюбовь к интервью многим кажется странной. Во многих странах, если не позволишь прессе подоить себя, тебя обольют грязью с головы до ног. Южноафриканцы еше джентльмены…
Венкинс вытер лоб влажной ладонью и сказал:
- Позвольте, я возьму ваш чемодан!
Я покачал головой:
- Он не тяжелый.
К тому же я был гораздо выше его.
Мы шли через автостоянку к его машине. Я в первый раз вдыхал неповторимые запахи Африки. Смесь густых сладких ароматов, чуть отдающая затхлостью. Этот сильный, дразнящий запах преследовал меня дня три-четыре, пока наконец я не привык к нему и не перестал обращать на него внимания. Но мое первое сильное впечатление от Южной Африки - это именно ее аромат.
Слишком много улыбаясь, слишком сильно потея и слишком много болтая, Клиффорд Венкинс вез меня по дороге в Йоханнесбург. Аэропорт находился к востоку от города, на голой равнине Трансвааля, и до цели мы добирались добрых полчаса.
- Надеюсь, вам у нас понравится! - трещал Венкинс. - Нам нечасто удается… В смысле… Э-э… - Он отрывисто захихикал. - Ваш агент мне говорил по телефону, чтобы мы не устраивали никаких приемов, вечеров, встреч на радио и так далее… В смысле, обычно мы устраиваем такие встречи для звезд, которые нас посещают, - то есть, конечно, если наша компания выпускает в прокат их фильмы… Но… э-э… для вас мы ничего подобного не устроили, и мне это кажется… э-э… неправильным, но ваш агент настаивал, и потом, ваш номер… э-э… он сказал, не в городе… Не в самом городе и не в частном доме - надеюсь, вам понравится… В смысле, мы были потрясены… то есть польщены… узнав, что вы к нам едете…
«Мистер Венкинс, - устало подумал я, - вы бы добились в жизни куда большего, если бы поменьше болтали!» А вслух ответил:
- Я уверен, все будет прекрасно.
- Э-э… да. Но если вас не устраивает обычный порядок вещей, то чего бы вам хотелось? В смысле, до премьеры «Скал» еще две недели, понимаете? Так что…
На этот вопрос я решил пока не отвечать. Вместо этого я спросил:
- Насчет премьеры… Как вы намерены ее провести?
- О! - Он снова захихикал, хотя ничего смешного тут не было. - Э-э… ну… как можно больше шуму, разумеется. Приглашения. Билеты в помощь благотворительности. Ну и побольше шика, старик… то есть, в смысле… извините… ну вот. Понимаете, как только компания оправилась от шока, мы тут же решили сделать все возможное…
- Понимаю.
Я вздохнул про себя. Ничего не поделаешь, сам напросился. Надо честно вознаградить этих добрых людей за все их хлопоты.
- Послушайте, - сказал я, - если хотите и если вы думаете, что туда кто-то придет, можете организовать что-нибудь вроде фуршета перед показом или после него, и я там появлюсь. И в один из ближайших дней можете, если хотите, пригласить с утра этих ваших друзей из аэропорта и их коллег - всех, кого захотите, - чтобы мы встретились за кофе или за чем-нибудь еще. Идет?
Мой спутник обалдел. Я посмотрел на него. Рот у него беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы.
Я хмыкнул. Ну и втравила меня Нерисса в переделку!
- А в остальное время можете обо мне не беспокоиться. Я и сам себе найду развлечения. На скачки съезжу, к примеру.
- О-о… - Он наконец справился со своей челюстью и вновь обрел дар речи. - Э-э… Я мог бы попросить кого-нибудь сопровождать вас на скачки, если вам будет угодно.
- Там видно будет, - уклончиво ответил я.
Путешествие закончилось в «Игуана-Рок», очень славной загородной гостинице на северной окраине города. Служители любезно меня поприветствовали, проводили в роскошный номер и сообщили, что стоит мне хлопнуть в ладоши - и я получу все, что угодно, от ледяной воды до танцовщиц из кабаре.
- Я хотел бы нанять машину, - сказал я.
Венкинс ринулся было вперед, говоря, что все уже устроено, что он уже все устроил, что по первому же зову мне подадут машину с шофером, их компания всегда рада услужить… Я покачал головой.
- Я себе сам услужу, - сказал я. - Разве мой агент вас не предупреждал, что я намерен оплачивать все расходы сам?
- Н-ну… да, предупреждал, да, но… Компания заявила, что она с удовольствием оплатит все ваши счета…
- Нет, - отрезал я.
Венкинс нервно рассмеялся.
- Нет? Ну да, понимаю… э-э… в смысле, да…
Он еще немного побулькал и умолк. Глаза у него так и шмыгали, руки все время что-то беспокойно теребили, на губах играла бессмысленная улыбочка, он переминался с ноги на ногу… Нет, обычно я людей в такой страх не вгоняю. Господи, что ж такого наговорил ему мой агент, что его аж трясет?
Наконец Венкинс кое-как выполз из «Игуана-Рок», сел в машину и укатил. Слава тебе господи! Однако через час он позвонил мне по телефону:
- Завтра - в смысле утром - вас устроит? То есть эта, пресс-конференция?
- Да, - ответил я.
- Тогда… э-э… не попросите ли вы вашего… э-э… шофера привезти вас… э-э… к дому Рандфонтейна, в зал Деттрика… Понимаете, это вроде как гостиная, которую мы сняли, ну, понимаете, для такого случая…
- Во сколько?
- А… о… ну, скажем, в одиннадцать тридцать. Вы можете… э-э… подъехать к одиннадцати тридцати?
- Да, - коротко ответил я. После еще нескольких беканий и меканий Венкинс сказал, что будет… э-э… рад меня видеть.
Я повесил трубку, закончил распаковывать вещи, выпил кофе, вызвал машину и рванул на скачки.
Скачки в ЮАР проходят по средам и субботам круглый год. В другие дни тоже бывают, но изредка. Так что я счел удобным приехать в Йоханнесбург в среду утром и отправиться на единственные скачки, проходившие в тот день в Ньюмаркете.
Я заплатил за вход и купил программку. Один из Нериссиных неудачников должен был участвовать в одном из заездов.
Ньюмаркет - он и в Африке Ньюмаркет. Трибуны, программки, лошади, букмекеры; деловитая суета; атмосфера традиций и порядка. Почти все как у нас. Я вышел в паддок, где уже вываживали участников первой скачки. Все те же кучки исполненных надежд тренеров и владельцев посреди паддока. Все те же серьезные игроки, стоящие, облокотясь на ограду, и изучающие фаворитов.
Различий было не так много. Вот разве что лошади по сравнению с английскими выглядели несколько мелковатыми, с чересчур прямыми бабками, и выводили их не белые конюхи в темных куртках, а черные конюхи в длинных белых плащах.
Ставок я делать не стал - я ставлю только на тех лошадей, о которых что-то знаю. В паддок вышли жокеи в ярких шелковых камзолах и сели в седла, лошади двинулись на скаковую дорожку, направляясь к кабинкам, - сухая и твердая, точно кость, земля звенела под копытами, - а я стал спускаться с трибун, собираясь пойти поискать тренера Нериссы, Гревилла Аркнольда. Его лошадь участвовала в следующей скачке, так что сейчас он должен был ее седлать.
Но оказалось, что искать мне никого не придется. По дороге к денникам, где седлают участников, моей руки коснулся молодой человек.
- Гляди-ка! Вы, случаем, не Эдвард Линкольн?
Я кивнул, слегка улыбнулся и пошел дальше.
- Мне, наверное, стоит представиться. Данило Кейвси. Вы, кажется, знакомы с моей тетей?
Я, естественно, остановился. Протянул руку. Молодой человек тепло пожал ее.
- Я, конечно, знал, что вы приезжаете. Тетя Нерисса прислала Гревиллу телеграмму, что вы собираетесь сюда на какую-то премьеру, и просила позаботиться о вас, когда вы будете на скачках. Так что я вроде как вас ждал.
Он говорил с тягучим калифорнийским выговором, теплым и ленивым. Я сразу понял, почему он так понравился Нериссе. Загорелое славное лицо с открытым, дружелюбным выражением, чистые непослушные светло-русые волосы - короче, все в лучших традициях американской молодежи.
- Она не говорила, что вы здесь, в ЮАР, - удивленно заметил я.
- Ну да. - Он обаятельно наморщил нос. - Наверно, она и не знает. Я прилетел сюда всего несколько дней назад, на каникулы. Ну, как там наша старушка? В последний раз, когда я ее видел, выглядела она не блестяще.
Данило весело улыбался. Он ничего не знает…
- Боюсь, она очень тяжело больна.
- Что, правда? Надо же, как жалко… Надо будет ей написать, сообщить, что я тут, и сказать, что я приехал разобраться с состоянием лошадей.
- С состоянием лошадей? - переспросил я.
- Ну да. Здешние лошади тети Нериссы выступают не сказать чтобы блестяще. Точнее, хуже некуда.
