Первые полмили он прошел без особых затруднений, держась шестым, в самом конце лидирующей группы. Но когда лошади вывернули на финишную прямую, лидеры рванулись вперед, а Чинк нет. Я увидел, как жокей мотнул головой и принялся энергично высылать лошадь вперед. Но когда прихолится делать это в течение такого долгого времени, то можно и не стараться. Чинк явно выдохся, и даже лучший жокей в мире не смог бы с этим ничего поделать.
Я опустил бинокль. Победитель миновал финишную черту, прозвенел колокол, толпа взревела, а Чинк приполз к финишу незамеченным и невоспетым, отстав от лидера корпусов на тридцать.
Мы с Данило спустились вниз, туда, где расседлывали лошадей. Гревилл Аркнольд был мрачнее тучи.
- Ну вот, - сказал он. - Сами видели.
- Видел, - согласился я.
Чинк был весь в мыле и выглядел усталым. Он стоял неподвижно, опустив голову, точно ему было стыдно.
- И что вы думаете? - спросил Аркнольд.
Я молча покачал головой. Чинк выглядел обычной медлительной лошадью, но вряд ли такое могло быть - при его-то родословной и при результатах, которые он показал в первой скачке.
Чтобы у него и у всех прочих десяти лошадей было плохое сердце, плохие зубы или заболевания крови и при этом никто ничего не заметил - такого тоже не бывает. Их же осматривал ветеринар, и не раз. И потом, пусть у одной, двух, но чтобы у всех одновременно?… Невозможно!
Они выступали с разными жокеями. Из спортивных газет Нериссы я узнал, что в Южной Африке очень мало жокеев по сравнению с Англией: всего тринадцать, плюс еще двадцать два ученика, занимающиеся на ипподроме в Натале близ Дурбана, который считается главным спортивным центром страны.
Скачки в ЮАР проходят в основном в четырех районах: Йоханнесбург в Трансваале, Питермарицбург-Дурбан в Натале, Порт-Элизабет в Восточном Кейпе и Кейптаун в провинции Кейп. Лошади Нериссы бывали во всех четырех, в каждом из которых были свои местные жокеи, - и с одними и теми же результатами.
До мая были резвые лошади, а в июне вдруг сделались медлительными клячами.
Судя по тому, как они двигаются, проблем с конечностями У них тоже быть не должно.
Не болезнь. Не допинг. На разных ипподромах. С разными жокеями. Все говорило о том, что ответ может быть только один.
Дело в тренере.
Тренеру достаточно легко сделать так, чтобы его лошадь наверняка проиграла. Просто дать ей слишком большую нагрузку на тренировочном галопе перед самой скачкой. Немало скачек было проиграно именно таким образом, и все это приписывали случайности, потому что доказать, что это было сделано нарочно, невозможно.
Просто тренеры редко выкидывают такие штуки, потому что победа лошади приносит им куда большую выгоду. Но мне все же казалось, что виноват во всем не кто иной, как Аркнольд. И, возможно, способ, который он использует, проще простого. Так что, видимо, единственное решение проблемы Нериссы - перевести лошадей в другую конюшню.
Можно возвращаться домой и сказать ей об этом. Только есть две неприятные загвоздочки.
Во-первых, через две недели у меня премьера.
Во-вторых, может, я и догадался, кто и как портит лошадей. Но зачем - вот вопрос!
Когда я вошел в зал Деттрика в доме Рандфонтейна за несколько секунд до того, как пробило половину двенадцатого, господа корреспонденты - или, иными словами, плохо выбритая, небрежно одетая и нарочито развязная толпа - зевали с опасностью вывихнуть челюсти.
Клиффорд Венкинс встретил меня в холле. Он был такой же дерганый, как и накануне, и руки у него были совсем мокрые. Мы вместе поднимались на лифте. По дороге Венкинс подробно перечислял, кого именно он пригласил и кто из них пришел. Интервьюеры с двух радиостанций. «Надеюсь, вы не будете возражать?» Они будут очень рады записать мои ответы на их вопросы. «Вы не будете возражать?» И еще всякие газеты, еженедельники, дамские журналы, и еще пара людей, которые специально прилетели из Кейптауна и Дурбана…
Ох, и зачем я только это предложил? Ладно, взялся за гуж…
«Единственное, что мне остается, - подумал я, когда лифт с шипением остановился и двери раскрылись, - это играть. Устроить что-то вроде представления».
- Подождите минутку! - сказал я Венкинсу.
Двери лифта закрылись у нас за спиной.
- В чем дело? - испуганно спросил Венкинс, остановившись рядом со мной.
- Все в порядке. Мне просто нужно несколько секунд, чтобы собраться.
Он ничего не понял. А ведь это делают не только профессиональные актеры. В Библии это называется «препоясать чресла». Разогнать адреналин. Заставить сердце биться быстрее. Разогреть мозги. Любой политик делает это за три секунды.
- Все, - сказал я.
Венкинс вздохнул с облегчением, пересек холл и отворил тяжелую полированную дверь напротив. Мы вошли.
Корреспонденты не торопясь поднялись с диванов и ковра, лениво отклеились от стен. Двое-трое затушили сигареты; прочие продолжали смолить.
- Привет! - неуверенно произнес один.
Прочие молча выжидали, точно стая диких зверей. Говоривший был один из тех, кто встретил меня в аэропорту. И у него, как и у других, разумеется, не было причин предполагать, что я буду вести себя иначе, чем тогда.
- Здравствуйте! - дружелюбно сказал я.
Я все-таки умею обращаться с людьми, когда хочу. Любой опытный актер это умеет.
Они сразу расслабились, оживились, заулыбались. Конечно, каверзные вопросы, которые они заготовили заранее, были те же самые, но теперь я был уверен, что они не растерзают меня в клочья в своих заметках.
Человек, который поздоровался первым, явно прирожденный лидер, протянул мне руку:
- Родерик Ходж из газеты «Ранд дейли стар». Редактор колонки «Светская жизнь».
Сильно за тридцать, но старается не обращать внимания на возраст: молодежная стрижка, молодежная одежда, речь по-юношески отрывистая. И юношеская заносчивость, сочетающаяся, однако, с беспощадным цинизмом опытного журналиста.
Я пожал ему руку и приветливо улыбнулся. Мне надо расположить его к себе.
- Послушайте, - сказал я. - Если вы не слишком торопитесь, я предложил бы вам снова рассесться и задавать вопросы, поодиночке или группами, как хотите. Может быть, я лучше буду ходить от одной группы к другой. Мне кажется, так получится удобнее, чем если я буду стоять посреди комнаты и отвечать всем разом.
Со мной согласились. Корреспонденты подтвердили, что торопиться некуда. Родерик сухо заметил, что все равно никто не уйдет, пока не дождется обещанной выпивки. Все размякли, и сборище постепенно начало превращаться в полуделовую-полутоварищескую встречу.
Начали, разумеется, с вопросов о личной жизни.
По их подсчетам, мне должно быть около тридцати трех. Так ли это?
Это так.
Женат ли я?
Да.
Удачно?
Да.
Это мой первый или второй брак?
Первый.
И у нее тоже первый?
Да.
Они хотели знать, сколько у меня детей, как их зовут, сколько лет каждому. Сколько комнат у меня в доме и сколько он стоит. Сколько у меня машин, собак, лошадей, яхт. Сколько я получаю в год, сколько мне заплатили за «Скалы».
Сколько я даю жене на платья? Какое место должна занимать женщина в доме?
- В сердце мужчины, - шутливо ответил я. Девушке из дамского журнала, которая задала этот вопрос, мой ответ понравился, но все остальные несколько скривились.
Почему я не поселился в какой-нибудь другой стране, где налоги не такие высокие?
Мне нравится в Англии.
Это дорогое удовольствие?
Да, очень.
Я миллионер?
Иногда, на бумаге, когда цены на акции подскакивают.
Если я так богат, зачем я работаю?
Чтобы платить налоги.
Клиффорд Венкинс вызвал нескольких официантов, которые принесли кофе, сырные крекеры и бутылки с шотландским виски. Корреспонденты смешали виски с кофе. Я взял то и другое отдельно, хотя мне стоило немалого труда объяснить официанту, что не надо разбавлять виски водой в пропорции один к девяти. Я уже успел обнаружить, что в Южной Африке наливают бокалы доверху. Наверное, в жарком климате это разумно, но в такой холодный день это был только напрасный перевод доброго виски.
Клиффорд Венкинс уставился на мой высокий стакан, налитый на два пальца.
- Позвольте, я добавлю вам воды.
- Спасибо, мне уже добавили. Мне так больше нравится.
- Э-э… в самом деле?
Он куда-то исчез и вернулся с бородатым мужчиной, тащившим за собой ручной микрофон на длинном шнуре. Бородач отличался полным отсутствием чувства юмора, и интервью получилось довольно серым, но репортер остался чрезвычайно доволен и заверил меня, что все это идеально подходит для пятиминутной вставки в его субботнюю передачу. Забрал у меня микрофон, деловито потряс мне руку и удалился со своим записывающим оборудованием в дальний угол.
После этого я должен был дать еще одно интервью, на этот раз для женской передачи, но у них там что-то не заладилось с техникой. Пока они чинили оборудование, я бродил по залу, присаживался на пол, на ручки кресел, на подоконники или просто стоял.
