- Хорошо.
Она заглянула в блокнот, потом подняла взгляд на меня. Я стоял в двух шагах от нее, держа в одной руке стакан, в другой микрофон. Она поразмыслила, склонив курчавую головку набок, потом шагнула ко мне, оказавшись почти вплотную.
- Вот так будет лучше. Если мы будем слишком далеко от этого микрофона, он запишет кучу посторонних шумов. Микрофон-то старенький, судя по виду. И вообще давайте я лучше буду держать его в руке. А то вам, похоже, неудобно…
Она взяла у меня микрофон и крикнула оператору:
- Порядок, Джо, включай!
И Джо включил.
Катя резко дернулась, изогнулась дугой и рухнула на пол. Мирно шепчущиеся люди оглянулись и ахнули. Кто-то взвизгнул. Все оцепенели от ужаса.
- Выключите! - крикнул я. - Выключите все! Немедленно!
Родерик в два прыжка оказался рядом с Катей и наклонился к ней. Я его оттащил.
- Сперва скажите Джо, чтобы выключил этот треклятый микрофон, иначе вас тоже ударит током!
Джо подбежал, белый как простыня.
- Я выключил, выключил! Микрофон обесточен!
Я думал, они знают, что надо делать, и сделают именно то, что надо. Но они просто стояли вокруг и смотрели на меня, точно именно я должен был знать, что делать, должен был прийти на выручку, как тот супермен, которого я играл в фильмах…
Но времени терять было нельзя. Времени не было. Катя не дышала.
Я опустился на колени рядом с ней и снял с нее очки. Расстегнул ей ворот. Запрокинул ей голову, прижался губами к ее губам и вдохнул воздух в ее легкие.
- Врача! - Это Родерик. - «Скорую»! Господи Иисусе! Скорее! Скорее!
Я вдувал воздух ей в легкие. Не слишком сильно, но ритмично, заставляя ее грудь вздыматься.
От удара током останавливается сердце…
Я попытался прощупать пульс у нее на шее, но не нашел. Родерик понял, что я делаю, и взял ее запястье, но там пульса тоже не было. На лице Родерика отражалась мука. Похоже, Катя была для него больше, чем просто коллегой…
Прошло еще две минуты - или два тысячелетия… Родерик прижался ухом к левой груди Кати. Я продолжал вдувать воздух ей в легкие, с каждой секундой все больше ощущая, что это бесполезно, что она мертва. Ее кожа была бледной и очень холодной.
Родерик услышал первый толчок сердца прежде, чем его ощутил я. Я увидел это по его лицу. Потом я почувствовал два отрывистых толчка в кровеносном сосуде, на котором держал пальцы, потом неровные, отрывистые удары и наконец ощутил ровный, ритмичный пульс. Сердце Кати снова начало работать.
Родерик поднял голову. Губы его скривились, жилы на его шее натянулись как струны. Видно было, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не разрыдаться. И все равно по щекам у него бежали слезы. Он смахивал их пальцами.
Я сделал вид, что ничего не заметил. Но я знал, что когда-нибудь использую это выражение лица, эту реакцию в одном из фильмов. Да простит мне бог. Если ты актер, то все, что бы ты ни узнал, что бы ты ни увидел, будь это сколь угодно интимным, рано или поздно используешь в своей работе.
Катя судорожно вздохнула, вздохнула сама, пока я продолжал делать ей искусственное дыхание. Ощущение было странное - как будто она высасывает из меня воздух.
Я отодвинулся от ее губ, но по-прежнему держал ее рот раскрытым, придерживая челюсть рукой. Она продолжала дышать - поначалу судорожно, отрывисто, но постепенно ее дыхание выровнялось. Она хватала воздух неглубокими шумными глотками.
- Она нуждается в тепле, - сказал я Родерику. - Принесите одеяла.
Он ошеломленно смотрел на меня.
- Да-да… Одеяла…
- Сейчас принесу! - сказал кто-то, и оцепенение, охватившее всех присутствующих, сменилось суматохой. Сперва шок, потом страх, потом облегчение - и все потянулись за виски.
Я увидел Клиффорда Венкинса, смотревшего сверху вниз на Катю, которая все еще лежала без сознания. Лицо у него было серое и какое-то опухшее. Но по крайней мере, пока он прекратил тарахтеть.
Конрад, похоже, тоже временно забыл про свое любимое «дорогуша». Впрочем, я подозревал, что сосредоточенность на его лице не имеет ничего общего с шоком. Конрад, как и я, был профессионалом и смотрел на этот несчастный случай с точки зрения расположения камер, светотени, впечатляющих цветовых пятен. Интересно, в какой момент профессиональное отношение к чужим страданиям становится грехом?
Кто-то вернулся с одеялами, и Родерик трясущимися руками закутал Катю и сунул подушку ей под голову.
- Когда она придет в себя, не ждите от нее слишком многого, - предупредил я его. - У нее, возможно, будут путаться мысли.
Родерик кивнул. Щеки его снова порозовели - Катя осталась жива, худшее миновало.
Он внезапно посмотрел на меня, на нее, потом снова на меня. Похоже, он вновь обрел способность мыслить связно.
- Вы - Эдвард Линкольн, - медленно произнес он, как будто только что это обнаружил.
Перед ним тоже встала дилемма: прилично ли использовать в профессиональных целях несчастный случай со своей подружкой?
Я оглядел комнату. Он тоже. Ряды корреспондентов заметно поредели. Я встретился глазами с Родериком и понял, о чем он думает: репортеры бросились к телефонам, а он здесь единственный представитель своей газеты!
Он снова посмотрел на девушку.
- С ней ведь теперь все будет в порядке, да? - неуверенно спросил он.
Я ничего не ответил, только сделал неопределенный жест. Наверняка ничего не скажешь. Сердце у нее останавливалось всего минуты на три, так что, если повезет, необратимых изменений в мозгу не произойдет. Впрочем, все мои познания на этот счет ограничивались объемом давнишних курсов первой помощи.
Журналист в Родерике одержал-таки верх. Он поднялся и сказал:
- Вы не окажете мне услугу? Не позволяйте им увозить ее в больницу или куда-нибудь еще, пока я не вернусь.
- Постараюсь, - ответил я, и он убежал.
Джо, радиооператор, сворачивал шнур от проклятого микрофона, осторожно отсоединив его от розетки. Он оглядел провод и сказал:
- Он такой старый, что я и не думал, что он у нас сохранился. А тут смотрю - лежит в футляре… Господи, лучше бы я его не брал! Но я подумал, что это будет проще, чем ехать в студию за новым. Ничего, я позабочусь, чтобы он больше никому не причинил вреда. Разберу и выброшу.
Конрад снова подошел ко мне и посмотрел на Катю, которая только-только начинала приходить в себя. Веки ее дрогнули. Она пошевелилась под одеялами.
- Дорогуша, - сказал Конрад, - а тебе не приходило в голову, что незадолго до того, как это случилось, микрофон держал в руке ты сам?
- Да, - ответил я ровным тоном. - Приходило.
- А как ты думаешь, - продолжал Конрад, - многие ли из присутствующих знали, что единственная возможность спасти человека, которого ударило током, - это немедленно сделать ему искусственное дыхание?
Я посмотрел ему в глаза:
- А ты знал?
Конрад вздохнул:
- Циник ты, дорогуша! Нет, я тоже не знал.
Данило приехал в «Игуана-Рок» в четыре часа во взятом напрокат «Триумфе». На нем была красная рубашка с открытым воротом, на загорелом лице сияла белозубая улыбка.
Я сам вернулся в гостиницу меньше часа назад. Мы с Конрадом перекусили сандвичами с пивом в каком-то тихом баре. Катю увезли в больницу, Родерик в расстроенных чувствах уехал следом за ней, а прочие журналисты, видимо, стучали сейчас на пишущих машинках. Клиффорд Венкинс в какой-то момент исчез. Когда мы с Конрадом уходили, я увидел его в холле, занятым серьезной беседой по телефону. Небось докладывает своей компании о последних событиях. Я тяжело вздохнул. Нечего и надеяться, что эта история пройдет незамеченной.
Данило, как всегда, беззаботно болтал, ведя машину по эстакаде Кольцевого шоссе сэра де Вильерса Граафа. Эта дорога - настоящее благословение божье для жителей города. Благодаря ей центр избавлен от транзитных машин.
- Просто не представляю, что творилось в Йоханнесбурге до того, как построили это шоссе, - заметил Данило. - Там и сейчас-то сплошные пробки, а уж парковка… Вдоль домов припарковано больше машин, чем в Лас-Вегасе игральных автоматов!
- Так вы здесь уже давно?
- Да нет, не очень! - Данило снова улыбнулся. - Всего несколько дней. Но я уже был здесь однажды, а потом, через каких-нибудь двадцать минут поисков места для парковки вы сами убедитесь, что автостоянки всегда забиты под завязку и припарковаться ближе чем за четверть мили от того места, которое вам нужно, попросту невозможно.
Он вел машину умело и спокойно, несмотря на то что в ЮАР, как и в Англии, движение левостороннее, в отличие от его родной Америки.
- Гревилл живет неподалеку от Турффонтейна, - сказал Данило. - Скоро мы спустимся с эстакады… Эй, на том знаке было написано «Элофф-стрит»?
- Да.
- Отлично.
Он свернул. Мы оставили главную южноафриканскую магистраль позади. Миновали несколько футбольных полей и Роликовый каток.
- Они называют это место Уэмбли, - сообщил Данило. - А вон там, подальше, озеро, которое называется Веммер-Пэн. По нему катаются на лодках. Знаете, там есть водяной орган. Когда на нем играют, он выстреливает в воздух разноцветные фонтаны воды…
