- Вы там бывали?
- Нет, Гревилл рассказывал. Он еще говорил, что там то и дело находят разлагающиеся безголовые трупы.
- Какая прелесть! - сказал я.
Данило усмехнулся.
Не доезжая до Турффонтейна, Данило свернул на боковую дорогу. Асфальт вскоре сменился наезженной грунтовкой, покрытой толстым слоем пыли.
- Тут дождя не было месяца четыре, если не пять, - пояснил Данило. - Естественно, все пересохло.
Трава действительно выглядела пожухлой, но я этого и ждал. А вот когда Данило сказал, что через месяц, когда пройдут дожди и немного потеплеет, все вокруг оживет, зазеленеет и расцветится яркими красками, я немало удивился.
- Жалко, что вас тут уже не будет и вы не увидите джака-ранды. Они будут все в цветах, - сказал Данило.
- А вы их видели? Он поколебался:
- Да нет. В прошлый раз, когда я тут был, они не цвели. Просто Гревилл говорил…
- А-а, понятно.
- Ну вот и приехали. Вон они, конюшни Гревилла.
Вскоре мы миновали угрюмые на вид кирпичные столбы и по дорожке, усыпанной гравием, подъехали к конюшне. Конюшня выглядела так, словно ее перенесли сюда прямиком из Англии.
Сам Аркнольд был уже во дворе и разговаривал с негром, которого представил нам как своего старшего конюха Барти. Старший конюх Аркнольда был очень похож на своего хозяина: крепко сбитый человек лет тридцати, с короткой толстой шеей и неулыбчивыми холодными глазами. Я с легким удивлением подумал, что это первый встреченный мною африканский негр, который не выглядит добродушным.
Однако держался он вполне любезно. Они с Данило обменялись кивками, как старые знакомые.
Аркнольд сказал, что все готово, и мы принялись неспешно обходить конюшни. Лошади были похожи на тех, которых я видел на ипподроме: с прямыми бабками и потоньше в кости, чем наши, английские.
Лошади Нериссы ничем не отличались от своих соседей по конюшне: выглядели они такими же ухоженными, ноги крепкие, глаза блестящие. И стояли они не в одном отделении, а вперемешку с остальными - жеребчики в одной половине, кобылки в другой. Все как полагается, все как у нас в Англии.
Все конюхи были молодыми неграми. Как и все прочие конюхи на свете, они по-хозяйски гордились лошадьми, за которыми ухаживали. Но, помимо этой законной гордости, чувствовалось в них и еще что-то.
На мои вопросы они отвечали с улыбкой, к Аркнольду обращались с почтением, а на Барти смотрели с нескрываемым страхом. Неизвестно, на чем уж там был основан его авторитет - может, на каких-нибудь древних племенных связях. Я этого так и не разузнал. Но, судя по их испуганным взглядам и по тому, как они съеживались, завидев его, Барти имел над ними такую власть, какая ни одному английскому старшему конюху и не снилась.
Мне вспомнился мой отец. Он, конечно, держал всю конюшню в ежовых рукавицах, конюхи слушались его беспрекословно, помощники ходили по струночке, да и я не сидел сложа руки. И тем не менее я не помнил, чтобы кто-нибудь его по-настоящему боялся.
Я посмотрел на Барти - и меня пробрала дрожь. Ох, не хотел бы я быть его подчиненным!
- Вот это - Тейблс-Тернд, - говорил Аркнольд, подходя к двери денника, где стоял темно-гнедой жеребчик. - Он тоже принадлежит миссис Кейвси. В субботу участвует в скачках в Джермистоне.
- Я, пожалуй, съезжу в Джермистон, - сказал я.
- Класс! - с энтузиазмом отозвался Данило.
Аркнольд только кивнул и сказал, что оставит для меня на входе бесплатные билеты.
Мы вошли в денник и постояли, как обычно, оценивающе оглядывая Тейблс-Тернда с головы до ног, пока Аркнольд записывал, как лошадь выглядит по сравнению со вчерашним днем. Я соображал, что бы такое сказать, что не звучало бы чересчур критически.
- Хорошая шея, - сказал я. - И плечи хорошие, крепкие. А про себя подумал, что голова у жеребчика малость крысиная.
Аркнольд пожал плечами:
- На зиму я вывозил его в Наталь вместе с прочими. Мы каждый год вывозим туда всех лошадей на пастбища на три месяца. Мы их держим в Саммервельде, понимаете?
- А где это - Саммервельд? - спросил я.
- Спросите лучше, что это такое, - сказал тренер. - Это большая территория с конюшнями лошадей на восемьсот, в Шонгвени близ Дурбана. Мы снимаем там блок денников на сезон. На территории есть все, что нужно: учебная скаковая дорожка, рестораны, общежития для конюхов - короче, все. Там же расположена жокейская школа…
- Но в этом году вам не везет, не так ли? - сочувственно спросил я.
- Да нет, прочие лошади выиграли несколько скачек, но лошади миссис Кейвси… Откровенно говоря, их так много, что я не могу допустить, чтобы они все время проигрывали. Это портит мне репутацию, понимаете?
Ну еще бы! Но я заметил, что он говорит об этом менее энергично, чем можно было ожидать.
- Вот взять хотя бы Тейблс-Тернда, - продолжал тренер, похлопывая лошадь по крупу. - Исходя из его родословной и результатов, какие он показывал на тренировках, у него были неплохие шансы выиграть Мемориальную доску Холлиса в июне - это одна из самых престижных скачек для двухлеток… А он выступил точно так же, как Чинк, - ну, вы сами видели в Ньюмаркете. Выдохся за пятьсот метров до финиша и пришел в хвосте, хотя я готов поклясться, что он ни в чем не уступал остальным!
Он кивнул конюху, державшему голову лошади, развернулся на каблуках и вышел из денника. Дальше в том же ряду стояла еще одна лошадь Нериссы, вызвавшая у тренера еще более глубокое негодование.
- Вот опять же Медик. Этот жеребчик вполне тянул на чемпиона мира. Я раньше думал, что в июле он выиграет Натальскую свободную с гандикапом, но в конце концов даже не стал посылать его в Клервуд. Его предыдущие четыре скачки были совершенно позорными.
У меня было стойкое ощущение, что гнев Аркнольда наполовину искренний. Это меня озадачило. Его действительно тревожило то, что все эти лошади проигрывают. И тем не менее я по-прежнему был уверен, что тренер не только знает, почему они проигрывают, но и сам все это устроил.
В сопровождении Барти, толстым черным пальцем указывавшего перепуганным конюхам на упущения, мы обошли всех лошадей на конюшне, а после отправились в дом выпить по рюмочке.
- Конечно, теперь все лошади миссис Кейвси считаются трехлетками, - сказал Аркнольд. - Тут возраст отсчитывается с первого августа, а не с первого января, как у вас.
Я кивнул.
- В августе на здешних ипподромах интересных скачек не будет. Так что, боюсь, вам покажется скучновато.
- Да что вы, мне тут ужасно интересно! - ответил я, не кривя душой. - А вы собираетесь выставлять лошадей миссис Кейвси на скачки трехлеток?
- Пока ей не надоест платить за содержание и тренировки, выставлять буду, - угрюмо сказал тренер.
- А если она решит их продать?
- Да она теперь за них почти ничего не получит!
- А если бы она решила их продать, рискнули бы вы купить кого-нибудь из них? - спросил я.
Аркнольд ответил не сразу. Он показывал нам дорогу в свой кабинет, квадратную комнату, заваленную бумагами, каталогами, заставленную шкафами с папками и жесткими стульями с прямыми спинками. Похоже, Аркнольд специально не старался создавать уют у себя в кабинете, чтобы гости не засиживались.
Я неблагоразумно повторил свой вопрос, и тренер гневно уставился на меня.
- Слушайте, сударь! - воскликнул он. - Мне ваши намеки не нравятся! Вы хотите сказать, что я нарочно проигрываю скачки, чтобы приобрести лошадей по дешевке, потом выставить их на скачки от своего имени, а когда они начнут выигрывать, продать на племя за хорошие деньги? Вы это хотите сказать, сударь?
- Ну что вы, ничего подобного я не говорил, - мягко возразил я.
- Однако же думали?
- Ну, возможно, - признался я. - Поставьте себя на мое место - разве, глядя со стороны, вы не подумали бы то же самое?
Аркнольд по-прежнему был мрачен, но гнев его постепенно улегся. Мне очень хотелось знать, отчего он так рассердился - оттого, что его оскорбило мое предположение, или оттого, что я был слишком близок к истине?
Данило, который во время обхода только и делал, что улыбался и отпускал жизнерадостные замечания, не обращаясь ни к кому конкретно, принялся успокаивать обиженного приятеля:
- Да брось ты, Гревилл, он вовсе не хотел тебя обидеть!
Аркнольд косо посмотрел на меня.
- Правда, брось! Тетя Нерисса небось попросила его разузнать про лошадей, если получится. Ее тоже можно понять. Обидно ведь тратить деньги на плохих лошадей, верно, Гревилл?
Аркнольд сделал вид, что понемногу успокоился, и предложил нам выпить. Данило широко, с облегчением улыбнулся и сказал что-то типа: «Ребята, давайте жить дружно!»
Я прихлебывал виски и внимательно смотрел на них обоих. Блестящий золотой мальчик. И угрюмый крепыш средних лет. Они оба пили, поглядывая на меня поверх рюмок.
Души обоих представляли для меня темный лес.
В «Игуана-Рок» меня ждало письмо, переданное с посыльным. Я прочел его наверху, у себя в комнате, стоя у окна, которое выходило на сады, теннисные корты и бескрайнюю южноафриканскую равнину. Начинало смеркаться, и скоро должно было совсем стемнеть, но уверенный почерк читался свободно.
